Краеведческая значимость дневников М. А. Корфа

Александр Носков2
А.В. Носков.
Искусствовед, краевед.

О.В. Набокина.
Департамент по охране и использования памятников
истории и культуры Ленобласти.


   Дневники, дневниковые записи,  заметки на память относятся к важнейшим историческим источникам. К ним охотно обращаются краеведы, потому что именно в дневниках  можно найти редчайшие сведения по истории края, ощутить живое дыхание прошедших времён.
    Среди лужских краеведов особым вниманием пользуется  «Дневник»  А.А. Половцова, секретаря Государственного Совета при императоре Александре III. Половцов был владельцем роскошной усадьбы Рапти, находившейся поблизости от Луги на северной стороне Череменецкого озера. В дневниковых записках Половцова Рапти упоминаются многократно, отражая отдельные моменты создания этого замечательного дворцово-паркового ансамбля,  различные стороны усадебной жизни, включая данные о бывавших здесь гостях, представителях высшего петербургского общества, включая членов императорской фамилии.
     Совсем иной характер носит юношеский дневник С.Я. Надсона, где рисуется жизнь двух лужских усадеб: Алтуфьева Берега и Скреблово. Посвящённые им страницы окрашены в романтические тона, что было вызвано чувством влюбленности будущего поэта к Марусе Карамышевой, младшей из дочерей хозяйки скребловской усадьбы. В дневнике приводятся любопытные заметки о городе Луге 1870-х гг., написанные в иронично-насмешливом ключе, под воздействием всё того же любовного чувства. К сожалению, «Дневник» С.Я. Надсона до сих пор остаётся без подробных комментариев,  какие сопровождают издания «Дневника»  Половцова.  Может быть в силу этого, он в меньшей степени привлекает внимание краеведов.
      Мы предлагаем вниманию  читателей  ещё один дневник, часть страниц которого могут быть интересна лужским краеведам, всем кто интересуется  историей родного края. Он принадлежит перу  барона Модеста Андреевича Корфа (1800 – 1876),  лицеиста пушкинской плеяды, известного библиофила и историка, директора Публичной библиотеки, заметной фигуры петербургской чиновничьей элиты эпохи Николая I.  В Начале 1830-х гг. он занимает должность управляющего делами Комитета министров, в 1834 году пожалован в статс-секретари и переведён на в Государственный совет в качестве государственного секретаря, затем полноправного члена.
    При Александре II  Корф назначается главноуправляющим Вторым отделением и оказывается в эпицентре подготовки проектов  земской, цензурной и университетских реформ, «выступая при этом с либеральных позиций». (1)
     В 1864-1872 годах находится в должности председателя департамента законов Государственного совета, в 1872 году выходит в отставку, получив графское достоинство.
      Особенно следует отметить реформаторскую деятельность  Корфа на посту директора Публичной библиотеки, заслужившую высокую оценку современников. Именно по его инициативе  в библиотеке была собрана обширная коллекция «Россики»-  иностранных книг о России, принёсшая ему благодарную память потомков.
   Что же касается самих дневников, Корфа, то они во многом предвосхищают дневники Половцова. В них выпукло показано работа Государственного совета, его значимость в структуре управления, во всей разности мнений, закулисной борьбой. Корф старается избегать прямой критики, он  сообщает факты, предоставляя их оценку будущим читателям.  Подобная сдержанность проявляется, в большей части, по отношению к членам императорской фамилии. Зато к  прочим государственным деятелям он более резок в суждениях, доходя до убийственных характеристик некоторых из них.
     Институтом русской истории дневники Корфа изданы двумя книгами «Дневники 1838 и 1839гг.»  (2010) и «Дневник. Год 1843-й» (2004).  Кроме фактов  административного и политического характера  они  пестрят бытовыми свидетельствами, зарисовками, подробностями биографического характера. Именно среди этих,  общественно не главных подробностей, встречаются сообщения,  заслуживающие  краеведческого внимания,  интересные для лужских краеведов. Их не много, но  встречаются они только у  Корфа и поэтому по-своему уникальны.
      Как известно,  город Луга был поставлен на шоссе Петербург  - Порхов, трассу которого по преданиям наметил  сам Пётр I.   Она проходила, в частности, по берегу р. Ящеры, через  деревню Долговка,  ту её часть, что стала потом называться Нижней Долговкой. Именно здесь находилась  известная по многим источникам почтовая станция с трактиром и комнатами для проезжающих.  В них останавливались многие известные лица, например, М. И. Кутузов, родители Пушкина.  Со временем дорога обветшала,  недостатки местности – пересечённый рельеф,  заболоченность и подтопляемость отдельных участков,  как и  узость самого дорожного полотна вызвали необходимость устройства нового шоссе,  отвечающего потребностям времени. Строительство нового тракта началось в 1830-е гг. При этом участок от Гатчины до Луги оказался один из самых трудных. На нём сложилась ситуация, когда старой дорогой было пользоваться почти невозможно,  а новая  только начала строиться. Корф, возвращаясь  в эту пору из-под Луги в Петербург в своих  записках от 17 августа 1839 года  так передаёт свои ощущения от этой поездки: «Как Александр (Александр I  - авт.) создал Московское шоссе, так Николай созидает теперь между разными другими  Динабургское или, лучше сказать, Ковенское, потому что оно идёт до самого Немана и там переходит в шоссе Польское. Большая часть сего нового шоссе уже готова и открыта для проезжающих, но между частями ещё недоделанными остаётся пространство от Гатчины до Луги около 100 вёрст. Прежняя дорога, жёрдочная и частью с каменной насыпью, была всегда прескверная, а теперь, когда, в ожидании шоссе её не ремонтируют, натурально ещё хуже, но главная опасность не только для экипажей, но для жизни там, где шоссе впадает в русло прежней дороги и где сделаны боковые объезды. Беспрерывные теперешние дожди так растворили эти временные проезды, что верстах в 12-ти за Гатчиною, т.е. менее 60-ти от столицы, карета наша на шестёрке совсем засела в грязь и её надо было выкапывать ломами! Потомки наши, катаясь тут по гладкому шоссе, конечно, будут принимать такие похождения за баснь точно так же, как мы теперь не верим, что на проезде между Новгородом и Бронницами (25 вёрст) употребляли некогда по 14 часов!» (2)
      Историки и краеведы изучили почти всё, что касается поездок Пушкина из Петербурга в Михайловское, сколько раз и когда совершались эти поездки. Единственное, что ускользало от  их внимания  - это сама дорога.  Проложенная при Николае I трасса, современное Киевское шоссе,  невольно  стала восприниматься  дорогой пушкинского времени, по которой беспрепятственно несли его быстрые почтовые тройки   Благодаря Корфу, мы можем  адекватно оценить, что это была за дорога, если даже Екатерина II решилась отправиться по ней в Новороссию в самый лютый зимний месяц – январь. Если бы роковая дуэль Пушкина случилась бы два месяца спустя,  где-нибудь в марте-апреле, то вряд ли  высочайшее повеление  безостановочно доставить его тело к месту погребения
было бы осуществимо.  Неизменная  дорога поэта в его родное Михайловское словно бы умерла вместе с ним.
     Необходимо отметить, что в пушкиноведении держится мнение,  будто бы  Корф недоброжелательно относился  к  поэту. Между тем,  в дневниках Корфа содержится  обзор  характеров и судеб  его товарищей по лицею, где о Пушкине сказано следующее:
      «Александр Сергеевич  Пушкин. Это историческое имя довольно означить просто в моём списке. Биографии его, гражданская и литературная, везде напечатаны, сколько оне были доступны печати. Пушкин прославил наш выпуск, а если из 29-ти человек один достиг бессмертия, то это, конечно, уже очень-очень много».(3)
     Правда о самом себе Корф пишет: «Из всех моих товарищей, живых и мертвых, я до сих пор по политической моей карьере стал выше всех. (4)  Но эта,  в принципе верная,  самооценка  нисколько не принижает его признания бессмертного величия Пушкина.
      К слову сказать,  началу  блестящей чиновной карьере  Корфа  помогли не только его  способности и усердие, и даже не столько помощь его отца Андрея (Гейнриха) Корфа, выходца из курляндского дворянства дослужившегося до чина тайного советника, ставшего членом сената и умершего, когда сыну исполнилось лишь 23 года. Корфу благодетельствовали разные лица, и первым в их ряду  он называет Семёна Филипповича Маврина.
     Семён Филиппович Маврин (1772 – 1850)  должен быть знаком тем, кто интересуется примечательностями Лужского района.  В 1824 году он женился на Анне Александровне Сукиной, к которой в 1837 году перешла после смерти отца его роскошная усадьба Нежгостицы (Вал), один из роскошнейших архитектурно-парковых ансамблей, расположенных в окрестностях Луги, на Череменецком озере. Ныне здесь располагается санаторий «Красный Вал».
        С.Ф. Маврин состоял в чине тайного советника. В 1823  году  он становится членом Сената, словно заменив в нём умершего в том же году  отца Модеста Корфа., и  «от сената был введён в состав Верховного уголовного суда над декабристами».(5)  Корф пишет о нём с сыновним чувством: «Нежная любовь и попечение обо мне с детства; бесчисленные одолжения, которых цена теперь только мне понятна; радушная готовность к ходатайству за меня везде и всегда, когда представлялся к тому случай, наконец теперешняя его привязанность и неограниченное доверие,- всё это вместе стяжало ему священные права на мою благодарность, - чувство, которое не угаснет во мне и к его детям. Примеры такой бескорыстной, истинно родительской любви в человеке постороннем едва ли даже и редко встречаются…» (6)
     Сотней страниц далее Корф даёт развёрнутую характеристику своему благодетелю, благодаря которой Маврин входит в лужское краеведение не белым пятном, с двумя –тремя данными официального характера, а живым персонажем.  Корф пишет о нём следующее:
       «Не получив никакого почти воспитания и не имея, следственно, никаких почти сведений теоретических, он при светлом и тонком уме приобрёл на действительной службе множество познаний практических и усовершил их размышлением. Быв каких-нибудь 15 лет обер-прокурорм в сенате и состоя теперь столько же времене сенатором, и притом из самых деятельных и усердных, он может почесться одним из отличнейших наших судей и по опытности,  и по знанию законов, и по правилам своим. Последние – я не упоминаю уже о бескорыстии – до такой степени возвышенны, что, конечно, во всём Петербурге не найдётся человека, который бы в них усомнился. При этих высоких достоинствах он остаётся, однако ж, малоизвестным и почти незамечен, от скромности, доходящей до излишества и в которой он, par principe (принципиально – авт.), переходит иногда даже в унижение, если где не идёт дело об обязанностях службы. В последних никакая сила и никакое влияние не побудят его покривить душою или дать мнение, противное его убеждению. Но во дворце, в салоне он стоит всегда в самом тёмном углу, как бы притаясь; с вельможами и сильными не смеет почти начать сам речи и, хотя бы при этом характере можно было ожидать в большой степени искательности,  но искательным, кроме  этого маленького, бесцельного низкопоклонства, - никак назвать его нельзя..» (7)
      Далее Корф приводит примеры чуждости С. Ф. Маврину всякого карьеризма, нежелания использовать для своей пользы выгодных знакомств, в частности, прежней тесной дружбы с министром юстиции Дашковым и т.д.
    Если кому-нибудь из лужан придёт желание написать историческую повесть на тему о  дворянских усадьбах, то благодаря Корфу, С.Ф. Маврин мог бы стать здесь уже готовым персонажем.
    Корф многократно заезжал к Мавриным в Нежгостицы. Своё описание дороги от Луги до Петербурга он также составил при возвращении из Нежгостиц.
    16 августа 1843 года  Корф записывает: «8 –го августа поздно вечером мы уехали отсюда (из Петербурга? - авт.) с обоими детьми ( дочерью Марией и сыном Модестом – авт.) и племянницею Олею в лужскую деревню Мавриных, где провели под радушным кровом милых хозяев 9-ое, 10-е и 11-е, а 12 –го выехали в Городец навстречу доброму моему брату (Николаю Андреевичу Корфу– авт.), который с небольшим в три месяца успел облететь почти всю Европу.  Мы воротились с ним восвояси». (8)
     Здесь мы решили привлечь внимание к одному из знаковых  вопросов краеведения, к вопросу о пушкинских местах. В отличие от Петербурга, с его пригородами, Пушкинских гор, Гатчинского района с его Суйдой, Кобрино, Вырой – в Лужском районе по-настоящему Пушкинским местом можно считать только саму Лугу.  Она вошла в его знаменитую эпиграмму, в комнате  старой лужской почтовой станции он записал свою встречу в Залазах с арестованным Кюхельбекером, в Екатерининскую  соборную  церковь был занесен гроб с его телом, во время краткой остановки в Луге сопровождающего его эскорта.
    Зато на территории района имеется немало мест, имеющих тесное соприкосновение с  пушкинской родословной, близким окружением поэта,  лицами так или иначе связанными с пушкиноведением.  Дневники Корфа позволяют  отнести к  числу  важнейших из них бывшую нежгостицкую  усадьбу.
         До  настоящего времени мы видели связь Нежгостиц  с именем  поэта исключительно по линии Кюхельбекера, племянник которого Борис Григорьевич Глинка- Маврин стал владельцем усадьбы как супруг дочери С.Ф.Маврина  - Александры Семёновны. Глинка-Маврин учился в Благородном пансионе при столичном университете, вместе с братом Пушкина – Львом Сергеевичем.  В этом же  пансионе Кюхельбекер преподавал Российскую словесность. Пушкин мог  общаться   Борисом Глинкой во время своих  «частых посещений в пансионе  брата и Кюхельбекера» (9)  В 1830 г.  Борис Григорьевич «служил посредником между Пушкиным и Кюхельбекером при попытки издания сочинений последнего». (10)
        Посредником в переписке ссыльного Кюхельбекера с  Пушкиным  выступал и Владимир Андреевич Глинка, генерал-майор артиллерии, начальник горных заводов на Урале, который после выхода в отставку подолгу проживал в Нежгостицах  и был похоронен в Череменецком монастыре.
         То, что М.А. Корф  сотоварищ Пушкина по лицею  находился в самых тесных отношениях  с Мавриными, часто бывал в Нежгостицах,  значительно повышает значимость их и, соответственно,  здравницы «Красный Вал»,  как места,  сопричастного к кругу пушкинских знакомств.   
          К подобным местам  района могут быть отнесены ещё два бывших  усадебных имения на территории района -  Ивановское (неподалёку от Городца) и Михайловское( на западном берегу оз. Врево, к северу от Бусан).
           С 1805 года обе усадьбы формально стали принадлежать рано осиротевшим братьям   Илье и Николаю Модестовичам Бакуниным, из которых старшему – Илье, к тому времени едва ли исполнилось 5 лет. Их опекуном стал дядя – Логгин Иванович Голенищев- Кутузов. Его жена» жила в Ивановском с сиротами. Там Илья и Николай Модестовичи Бакунины провели детские годы» (11). 
      В 1825 году братья Бакунины, продав Ивановское  инженер - генерал-майору  М.П. Сакеру, оставили за собой лишь одно Михайловское. Илья Модестович успешно продвигавшийся по военной службе, заслуживший звание генерал-майора артиллерии практически не бывал в усадьбе, где обосновался его брат Николай с женой и детьми.
     Корф и братья Бакунины были друзьями детства. Особенно Корф был дружен с младшим из братьев – Николаем, о чём так говорит в своих записках, в связи с его кончиной в 1838 году:
   «Николай Бакунин родился двумя годами прежде меня, и до отдачи меня в лицей мы росли вместе, хотя и не в одном доме, но в самой тесной связи… Лицей не расстроил её. После него мы сошлись как родные, и Николай был первым товарищем моей молодости, первым участником пошкольных забав и жалостей, как был первым товарищем детских моих игр».(12)
           О Николае Модестовиче Бакунине  в книге о дворянских усадьбах по Лужскому району  сказано следующее: подпоручик в отставке, коллежский секретарь, почётный смотритель училищ Лужского уезда.(13)  Корф же  рисует  его яркий психологический портрет, совершенно противоположный тому, что может быть представлен по вышеприведённым сведениям.
         «Одарённый от природы живым и острым умом, самым лучшим и благороднейшим сердцем, с воспитанием блестящим, хотя и поверхностным, он имел два несчастные качества: безмерное легкомыслие и отчаянную вспыльчивость… Сперва он с остервенением бросился во все вакханалии, которые тогда так были в моде между нашею молодёжь, даже самою первостепенною. Потом неудачи по службе или, лучше сказать, совершенное разрушение собственною виною служебной его карьеры ещё далее погрузило его в разврат. После множества дуэлей.. он был ранен в ногу и едва спасён от смерти» .   Корф сообщает, что  из-за ранения и « утраты свободы движения ноги»  он был «выброшен из свиты (т.е.Генерального штаба), где открывался ему блестящий путь, в ничтожный армейский полк» это было воспринято им как унижение и потому « он скоро бросил совсем службу и переселился в деревню, небогатое, но очень достойное имение, которое получил он после родителей около Луги (Михайловское - авт.)». (14).
        Далее Корф сообщает, что  Николай Бакунин,  будучи в Белоруссии «женился по любви на девушке без состояния, без красоты, без особого ума и без той энергии, которой требовалось  для управления этим благородным, но необузданным характером»,  что живя в своей деревне  «он предался окончательному пьянству и  игре, прожил и промотал всё, что имел, продал деревню и приехал в Петербург без денег с ничтожным чином, с женою, сыном и дочерью, без будущности, без верного куска хлеба» (15)
   Здесь  мы должны отметить, что Корф  ошибался, говоря о том, что Бакунин продал свою деревню. Михайловское  оставалось за  ним, затем его сыном  Модестом Николаевичем  и невесткой  Анной Николаевной, урождённой Васильчиковой вплоть до 1880. (16)   Также не совсем понятно, как  человек с таким характером и пагубными привычками мог  исполнять обязанности почётного смотрителя уездного училища?
       Корф  чем дальше, тем  более безобразным показывает облик Н.М. Бакунина: о закладке им вещей, о неспособности заниматься чем- то серьёзным или постоянным, о том, что всё реже и реже его можно было видеть трезвым.» Сперва с немецкими актёрами, потом со всякою, ещё худшей сволочью  он пропивал остальной хлеб бедных своих детей… Он погряз совершенно в низшей сфере разврата» (17)
      Корф пишет, что он пытался помочь  своему другу детства, подыскав ему два места, которые могли хоть как-то поддержать его материально. Но умалчивает, что одно из этих мест было приискано при непосредственной помощи Пушкина. Корф просил поэта пристроить  Бакунина  делать переводы  в  «Библиотеке для чтения» Смирдина.  Пушкин исполнил просьбу Корфа, ответив ему в письме от 14 июля 1833г.:
      «Сейчас был у Смирдина и, кажется, дело сделано. Николай Модестович может приехать к нему для  окончательных условий… В случае какого-нибудь затруднения пусть он располагает мною, я готов ему служить от всей души». (18)
      Пушкин был знаком  и  с другим владельцем Михайловского – Ильёй Модестовичем Бакуниным, который, согласно Корфу, после смерти Николая Модестовича  взял на себя заботу о сыне покойного.
     Известно, что будучи поручиком Илья Бакунин был участником событий 14 декабря 1825 года на стороне правительства. Согласно официальной версии, составленной тем же М.А. Корфом, он первым  выстрелил картечью по восставшим, исполняя приказ Николая I, приложив фитиль к пушке, вместо заколебавшегося фейерверкера.  В 1829 г. Илья Модестович участвовал в русско-турецкой войне, в 1831 – во взятии Варшавы, умер  от раны полученной в бою с горцами на Кавказе.
        К Пушкину его приблизило занятие литературным творчеством.  Илья Бакунин – автор поэтического сборника. Он писал стихи как на русском, так и немецком, французском, итальянском языках,занимался переводами из  Данте, Байрона и др., перевёл на французский язык стихотворение Пушкина «Клеветникам России». Этот перевод Пушкин назвал «изящным» (19) Сестра Пушкина О.С.Павлищева  писала о нём мужу, как о своём бывшем поклоннике. Предполагают встречи Пушкина и И.М. Бакунина в петербургских литературных кругах, у Е.М.Хитрово, Павлищевых. (20)
        Илье Модестовичу принадлежит стихотворение «На погребение Пушкина», «восходящее в трактовке гибели поэта к лермонтовскому «На смерть поэта». (21)
         Генерал Бакунин не был женат. Свою долю Михайловского он завещал воспитанному им племяннику – Модесту Николаевичу Бакунину. Последний, перейдя  с военной на дипломатическую службу, став русским вице-консулом в Венгрии, редко бывал в родовом имении, делами которого «занималась его жена Анна Николаевна, урождённая Васильчикова. ( 22)
        Об этом периоде  бакунинского Михайловского прекрасно рассказал литературный критик середины XIХ в. Александр Михайлович Скабичевский. Лужанка Оксана Духова привела следующий отрывок из его «Литературных Воспоминаний», впервые опубликованных в журнале «Русское богатство» в 1907 г.
           «Лето 1859 года мне пришлось прожить в имении зятя своего ученика Бакунина..в Лужском уезде.Сверх коренного своего ученика, Виктора Васильчикова, мальчика лет четырнадцати, у меня был пристяжной ученик в образе девятилетнего сынишки Бакунина ( Модеста Николаевича – авт.). Бакунины представляли тип новых, уже пореформенных помещиков. У них было полное отсутствие дворни: весь штат прислуги состоял из повара, кучера, горничной и прачки; ни о каких расправах на конюшне не было и помину; всё было на английский манер: чопорно, чинно,сухо и до крайности скучно.
   Усадьба была расположена на горе, а моё обиталище под горою, на берегу обширного Череменецкого (на самом деле Вревского – авт.) озера: это была новенькая, только, что отстроенная банька. Сюда приходили ко мне заниматься и мои ученики.
    Кормился я досыта изысканными поварскими блюдами; занятия с детьми были не обременительными; я свободно гулял по окрестностям и катался на лодке по озеру, наслаждаясь красотами природы и всем привольем деревенской жизни. Тем не менее, я сильно тосковал всё лето.. томясь монотонным однообразием жизни, какую вели обитатели усадьбы» (23)
       Картина, нарисованная Скабичевским, представляет разительный контраст тому, что рассказано в дневниках Корфа о жизни в Михайловском при Николае Бакунине, с её разгульностью и мотовством.

          Что же касается упомянутого Скабичевским сына Модеста Николаевича Бакунина, Модеста Модестовича, то он также заслуживает включения в список памятных лиц района.
       Модест Модестович Бакунин сын М.Н.Бакунина от первого брака  родился  в Санкт-Петербурге 6 марта 1848 г  Его рано умершая мать Мария Ивановна Шульгина, была дочерью  тайного советники Ивана Петровича Шульгина - профессора истории и воспитателя великих князей Константина и Николая Николаевича.
        В 1867 г. он поступает в Пажеский корпус, из которого в 1869 г. выпущен с гражданским чином. С этого же года начинается его дипломатическая служба сначала в Азиатском департаменте, а затем на различных консульских должностях за границей.        Почти 25 лет он провёл на Балканах:  секретарём консульства в Скутари (ныне – Шкодер, Албания), затем в Рагузе (ныне – Дубровник, Хорватия),  затем консулом в Сараево. После пребывания секретарём русской миссии в Белграде он в 1880 г. назначается генеральным консулом в Сараево и занимает эту должность более двенадцати лет. Приходилось ему быть и консулом Российской Империи при голландской колониальной администрации в Батавии, в современной Джакарте. 
         Свою дипломатическую службу действительный статский советник М.М.Бакунин закончил в должности генерального консула в Барселоне, которую он занимал с июля 1906 г               
          Перу М.М.Бакунина принадлежит несколько пьес и комедий, некоторые из которых были с успехом поставлены в Михайловском театре в Петербурге.
           М. М.Бакунин умер 12 июня 1913 г (24)
           Дневники Корфа дают местным краеведам дополнительные сведения о прошлом родного края,  включая сведения о лицах, связанных с его историческими усадьбами, других, не затронутых нами, персонажей, например архимандрите  Фотии, уроженце села Ям-Тёсово.  Особенно важно, что свидетельства М.А.Корфа способны усилить  значимость  Лужского района применительно к областному пушкиноведению.


     Библиография.

 1.  Ружицкая И.В. Очевидец, или один год из жизни члена Государственного совета
      Российской империи. Предисловие к кн.: М.А.Корф. Дневник. Год 1843-й. М., 2004
  .  С.11.
2.  Корф М.А. Дневники 1838 и 1839 гг. М., 2010. С. 415-416.
3.  Там же. С.422.
4.  Там же. С. 417
5.  Мурашова Н. В., Мыслина Л.П. Дворянские усадьбы Санкт- Петербургской губернии.   
     Лужский район. СПб, 2001. С.28.
6.  Корф М.А. Дневники 1838 и 1839 гг. М., 2010. С.30.
7.  Там же. С. 145.
8.  Корф М.А.  Дневник. Год 1843-й. М., 2004.  С.266.
9.  Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. Л., 1988. С. 101.
10. Там же.
11. Мурашова Н.В., Мыслина Л.П.  Указ. соч. С.168-169.
12. Корф М.А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 138.
13. Мурашова Н.В., Мыслина Л.П.  Указ соч. С.323.
14. Корф М.А. Дневники 1838 и 1839 гг. С.139
15. Там же.
16. Мурашова Н.В., Мыслина Л.П.  Указ. соч. С. 173.
17. Корф М.А. Дневники 1838 и 1839 гг. С.139- 140.
18. Пушкин А.С. П.С.С., т.10, 1958. С.434.
19  Русские писатели 1800 – 1917. Биографический словарь. Т.1. М., 1989. С.142.
20. Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. Л., 1988.С.23.
21. Русские писатели 1800 – 1917. Там же.
22. Мурашова Н.В., Мыслина Л.П.  Там же.
23. Духова О. Воспоминания о Луге. «Провинциальные новости», 2009, №34. С.39.
24. М.М.Бакунин (1848 – 1913). Галерея консулов Российской империи и Российской
     Федерации в Индонезии./ http://www.indonesia.mid.ru/relat_04.html