Неужели ты не видишь здесь красного?
( Новый вариант рассказа” Лиза и я” )
Когда-то давно Лиза была моей женой
Я любил её светлую и прекрасную – глаза, волосы, тонкую, чуть заметную жилочку на виске, спрятанные под кожей нежно-жёлтые веснушки, на которые не мог наглядеться, лёгкую походку, изящный изгиб талии, стройные ноги. Мне всё в ней казалось удивительным – и маленькие, какие-то детские руки с крошечными лепестками узких чуть заострённых ногтей, и тонкие запястья, и голос, и необыкновенная походка.
Наша дочка, Леночка, росла крепенькой, рослой, она и сейчас больше похожа на меня, чем на Лизу.
В те времена, о которых я сейчас вспоминаю, мы жили вместе с Лизиной мамой, Анной Ивановной. Она почему-то невзлюбила меня с первого взгляда, и я часто видел, что она смотрит в мою сторону с неприязнью и обидой. Иногда на кухне она шептала что-то Лизе и до меня доносились обрывки их разговоров:
- Посмотри, он выпил весь компот, даже дочери ничего не оставил.
- Мама, он же с работы усталый пришёл, пусть…
-Посмотри, он весь вечер от телевизора не отходит, ни со мной, ни с дочкой – не слова.
- Мама, у него на работе неприятности. Пусть полежит, а с Леночкой он завтра в музей пойдёт.
- А в магазин кто? Мне что ли опять тащиться?
- Они из музея придут, мы с ним вместе и сходим. Ты не волнуйся.
- Я то не волнуюсь, а где твои глаза были – не знаю. Доченька, я тебя люблю, брось ты этого своего Игорька, не нравится он мне.
- Игорь меня тоже любит и я его.
- Нет, я тебя больше люблю. Открой глаза, дочка, открой. Или ты слепа?
Иногда моё терпение лопалось и я орал:
- Анна Ивановна, Вы опять Лизу против меня настраиваете?
- Ты, кажется, телевизор смотришь, вот и смотри.
- А Вы не указывайте
- А ты, а ты…
Вот так. Лиза же металась между нами и иногда плакала. А Леночка, ей тогда и трёх лет не было, подходила ко мне, брала за руку и молча стояла рядом.
По ночам я упрашивал Лизу снять квартиру. Она долго не соглашалась. Всё спрашивала:
- А как же мама?
- Что мама? Будешь к ней в гости приходить, одна, с Леночкой.
Однажды она согласилась.
Машина пришла вовремя. Мы с Лизой вынесли чемоданы, коробки, стали грузиться.
Погода в тот день была противная, моросил дождь. Леночка стояла рядом с соседями, которые вышли на прогулку со своей собачонкой, не знаю какой породой, но из тех, мелких, которые лают тонко и пронзительно.
Вдруг дверь в подъезде распахнулась и выбежала Анна Ивановна, в халате, в шлёпках на босу ногу. Она бросилась к Лизе, упала перед ней на колени, прямо в лужу, обхватила её руками:
- Доченька, не бросай, доченька.
В окнах появился народ, залаяла собака, остановились прохожие.
Лиза заплакала.
- Поезжай один, ирод, - закричала тёща, - не пущу, Лизонька, не пущу, Лизонька не бросай, я ведь твоя мать.
Она обнимала Лизу всё крепче и крепче.
Я видел, что Леночка хотела подойти ко мне, но соседка взяла её за руку и она остановилась.
Я уехал один. Вечером долго ждал, когда придёт Лиза…
Только давно это было.
А вчера я встретил её в метро. Всё также на виске билась синяя жилка, лицо было грустным и каким-то отрешённым. Поддерживать разговор она не стала, извинилась и на первой же остановке вышла из вагона.
А с Ленкой мы друзья, она часто заходит ко мне и иногда остаётся ночевать, тогда я подхожу к ней и смотрю в её родное лицо с нежно-жёлтыми веснушками.
Только вы не думайте, что это так само по себе вышло, я нашу дружбу приступом брал.
Нет, игрушками не задаривал, а угадать, что ей необходимо мог. Только и это не главное.
Я каждую неделю, зимой ли, летом ли в воскресенье как в почётном карауле – у них под окнами простаивал. Ждал, когда Ленка меня увидит, потому что к ним идти – это, как говорится, nonsense. Когда она меня видела в окошко или её выводили на прогулку, я делал ей всякие знаки, дурачился, конечно. Иногда морды смешные корчил, иногда колпак клоунский на себя надевал или прикладывал обе руки к сердцу, изображая рыцаря. Несколько раз мне удавалось сунуть ей в руку какую-нибудь игрушку.
Однажды ко мне вышла Лиза и объяснила, что моё кривлянье совершенно не к чему, потому что я Ленку этим только травмирую и всё равно ничего не добьюсь.
Летом они уезжали на дачу. Я разузнал куда и прикатил, привёз Ленке велосипед. Только меня вместе с моим велосипедом, как всегда, не только в дом, в палисадник не пустили. Калитка на замке, забор хоть и не высокий, но не прыгать же через него. Никто ничего не слышит, никто никого не видит. Я стоял под дубом напротив их дома и ждал.
Думал, может быть, Лиза или Ленка за чем-нибудь выйдут, тогда бы и ткнул им, этот, уже надоевший мне велик. Только вышло по-другому. Начался жуткий дождь, ветер ломал сучья. Я продолжал стоять под деревом, крона у него была густая, широкая, деться-то мне всё равно было некуда. Вдруг на улице, слева от меня, мелькнула фигура какого-то мужчины. Он быстро бежал по направлению ко мне. В руках у него был безразмерный плащ-палатка, который укутывал его с головы до ног.
- Пошли ко мне. Я тут рядом.
Схватил меня за руку и втащил под свой брезент.
Бежать было неудобно, велосипед очень мешал, но мой спаситель широко расставлял руки и укрывал от дождя не только меня, но и мой подарок.
Мы вбежали на терраску какого-то небольшого дома, он поставил велосипед к стене, а меня провёл в комнату. Теперь я мог рассмотреть его. Высокий, плечистый, тёмные, почти чёрные волосы. Такие нравятся женщинам. Рядом с ним я показался себе тощим, неказистым.
Но он и не думал меня рассматривать.
- Садись. Я сегодня один. Моя в город уехала.
Принёс из кухни сковородку с жареной картошкой, хлеб, достал бутылку.
- Я не пью, - сказал я.
- Я тоже, - сказал он.
Он налил, мы выпили. Он налил еще, и мы опять выпили, и опять.
- Я ведь хотел на Лизе жениться. Только давно это было. Лет десять назад. Не получилось.
- Что так? Отказала? – спросил я, ожидая услышать: “да”.
- Нет, я и не предлагал, не успел, на другой женился, а хотел на ней.
И он завёл свою бодягу, которую мне не хотелось слышать, но которая меня интересовала и злила, потому что я всегда ревновал Лизу к какой-то её жизни, которая была до меня.
- Если б ты видел, как она плавала. Она приходила на озеро, каким-то лёгким, полувоздушным движением скидывала голубой ситцевый халатик, как-то так закручивала свой светло-золотой хвостик, что он превращался у неё в пышный пшеничный пучок, казавшийся мне цветком. Лиза входила в воду неспешно, тихо, будто совершала какую-то медитацию или говорила о чём-то с водой. Также медленно она и плавала, но иногда заплывала далеко, я почти терял её из виду. Иногда она рвала кувшинки в устье Каменки, впадающей в наше озеро, и тогда я очень волновался, потому что
это место печально-знаменито своими грустными историями об утопленниках. Но с Лизой всегда всё было в порядке, её не затягивали подводные течения, не пугали ледяные ключи. Она вплетала несколько кувшинок в волосы и плыла обратно, а иногда - ещё дальше, к мосту за деревней, где стояла старая лодка-понтон, с которой вечерами подкармливали рыб. Я наблюдал за ней издали, с высокого берега. Вода в нашем озере была такой прозрачной, что я видел её всю – тонкое тело с плавным изгибом талии, две полосочки купальника, мягкие движения рук.
Её ноги вытягивались ровно и плавно, иногда она вся уходила под воду и там, под водой, как будто исполняла какой-то странный танец, заснятый киноманом в замедленном темпе.
Ты извини, что я так долго и пространно тебе всё рассказываю, но иначе ты не поймёшь того, что я хочу, чтоб ты знал. Понимаешь, я никому никогда словом об этом не обмолвился. Это живёт во мне, это как будто моё второе я.
Так вот, иногда я бросался в воду и тоже плыл, боясь приблизиться и потревожить её. Однажды я всё-таки оказался так близко, что даже сам этого испугался. Однако Лиза не только улыбнулась мне, но и заговорила. С тех пор мы стали с ней очень дружны. Иногда Лиза брала свой маленький этюдник, и мы шли с ней искать какой-нибудь интересный пейзаж. Пока она рисовала, я сидел в стороне. Сначала она не показывала мне свои работы, стеснялась, а потом нарисует что-нибудь и не прячет, как раньше, а зовёт к себе и спрашивает - нравится ли. Удивляло меня, что на её картинках многое не было похоже на то, что она рисовала. Но самым странным был цвет её пейзажей. Например, лес мог заиграть малиновым, фиолетовым. Видя недоумение и растерянность, с которой я смотрел на её этюд, она смеялась и спрашивала:
- Неужели ты не видишь здесь красного?
Должен тебе сказать, что наши встречи были какими-то полусекретными. Лиза почему-то не хотела, чтобы я подходил близко к её дому. Мне это было совершенно непонятно, так как намерения мои были самыми серьёзными, и я готов был жениться на ней хоть сегодня. Однажды я, нарвав чудесных цветов в тёткином саду, с которой жил вдвоём, подошёл к дому, где Лиза проводила лето со своей матерью. Я встал у калитки, специально так, чтобы меня было видно. Вскоре появилась Лиза, она показалась мне растерянной и какой-то съёжившейся, взяла цветы и быстро ушла. Вдруг из дома раздался шум, кто-то открыл окно и выбросил букет на улицу. За шторой я увидел лицо её мамы. После этого случая я стал видеть Лизу всё реже и реже. Наступил август, пошли дожди. На озеро и на этюды она больше не ходила.
Однажды я встретил её на тропинке около библиотеки. Она сказала, что идёт сдавать книжки, потому что они скоро уезжают. Как-то вечером я стоял на том же месте, где сегодня стоял ты, надеясь увидеть Лизу. И вдруг ко мне из того дома, где мы сейчас с тобой сидим, вышла девушка – это была точная копия Лизы. На ней был такой же спортивный костюм, как тот, в котором ходила Лиза, волосы светлые, пушистые были схвачены в такой же хвостик, такой же голубой лентой, она шла ко мне Лизиной походкой и нежно улыбалась. Это была Зойка, моя соседка. Она взяла меня за руку и повела в маленький домик, который стоял у них на огороде. Через несколько дней Лиза уехала, а я женился на Зойке. Вот и всё, что я хотел рассказать тебе. Ты прости, если что не так. Вот и дождь кончился. Ты заходи ещё. Поговорим. А хочешь – оставь велосипед, я передам.
Но я уже не слышал его слов, он мне изрядно надоел, я спешил к Ленке…
Сказать, что я тогда был сильно пьян, было бы неправильным. Я был трезв как стёклышко, но во мне после этого рассказа появилась такая злость, что следовало бы этому мужику набить рожу, но вместо этого швырнул под их забор велосипед и пошёл шататься по лесу. Мне казалось, что я понял в тот день что-то в Лизе очень важное: все её работы, известные мне, были выполнены приглушенными пастельными тонами, красного на них не было.
Прошло много лет, прежде чем я опять увидел Лизу.
Не помню, рассказывал ли я вам, что мы с ней учились и окончили один и тот же институт, а потому и специальности у нас были одинаковые.
Честно сказать, я иногда пытался узнать через друзей, где она, как и с кем.
Конечно, я всё это мог узнать через Ленку, но на вопросы о маме она всегда отвечала односложно.
И вдруг совершенно случайно в коридоре нашего бюро я услышал её имя:
- Вы знаете, Елизавету Михайловну выдвинули на Государственную премию.
Говорят, у неё какой-то замечательный проект спортивного комплекса. Завтра презентация.
Я решился. Дежурный костюм, белая рубашка и, конечно, цветы.
Ещё в фойе, едва подойдя к макету, я всё понял. Здесь не было ни красного, ни сиреневого, никакого. Это была увеличенная копия той самой проходной военной части, вернее КПП, которую она так тщательно срисовывала для дипломного проекта.
Но цветы я всё-таки вручил, хотя и чувствовал себя полным идиотом, потому что Лиза, едва кивнув мне головой, передала цветы кому-то из дам, стоявших рядом, так как они мешали ей давать объяснения комиссии, которая уже собралась у стенда.
В тот момент, когда Лиза взяла у меня розы, да, да я купил ей самые банальные, красные розы, она вздрогнула и опустила глаза, а, передав цветы, другой рукой зажала средний палец, на нём я заметил каплю крови.
Я выскочил на улицу и стал ходить около входа в Выставочный зал. Ждал ли я Лизу? Не знаю. Я метался по улице, как тогда, по коридору съёмной квартиры, когда всю ночь ждал Лизу.
Да, я знаю, мне ничем не удалось украсить Лизин мир, сохранить краски, которые были подарены ей природой, я всегда доставлял ей только неприятности, говорил колкости, ревновал к прошлому, к будущему, я вспомнил того мужика, с которым когда-то давно в дождь распивал водку, как я хотел избить его, мне казалось, что в её и моей неудавшейся жизни был виноват он.
Но теперь говорить об этом просто глупо, прошло столько лет.