Быль.
Неоднократно с интересом и невольной завистью читала воспоминания старших Стихирян об их встречах с известными и не очень поэтами, писателями и прочими творческими людьми. Какие фамилии звучат, какие пласты истории приоткрываются! Мне, увы, в этом плане, похвастаться нечем, из провинции мы! И всё же однажды имела случай познакомиться с живыми поэтами, причём не менее чем с дюжиной их. Произошло это событие при следующих обстоятельствах...
Стояла ранняя осень 1998 года. По стране только что прокатился верховым лесным пожаром пресловутый дефолт, вновь опустивший всех нас купно на несколько ступенек в мировых табелях о рангах, вернее -- в самые их подвалы. Впрочем, мне это время не казалось уж столь драматичным -- по причине ежемесячного папиного пособия "на карманные расходы" в размере 300 долларов США , превратившихся в одночасье в весьма приличный капитал.
Я вполне успешно перешла на самый приятный и беззаботный 4 курс Университета, не имела явных врагов, зато множество тайных воздыхателей, которых позволяла себе совершенно по-детски игнорировать. Короче, моя жизнь складывалась почти абсолютно успешно, и вот, чтобы покрыть неполноту творческого бытия, судьба подбросила мне шанс...
Нечаянно выяснилось, что один из моих однокурсников, назовём его Сэмом, пописывает стихи и даже состоит в некоем творческом кружке, где с прочими самодеятельными авторами готовит к изданию сборник поэзии! О, это сразу возвысило его в моих глазах на недосягаемую вершину и вызвало стремительную атаку нежности и обаяния -- для возможного внедрения в тот кружок собственной персоны. Разумеется, приглашение от руководителя было получено в ту же неделю, согласован день явления меня народу и -- наступило томительное ожидание -- долгожданного прикосновения к струям Иппокрены!
Я перерыла все свои вольные тетради, записки на полях и каракули блокнотов -- чтобы собрать корпус моих стихотворных опусов воедино и приготовить к строевому смотру. Набралась приличная кипа, которую я непрестанно тасовала, корректируя личный состав и внося поправки, потом снова печатая набело... Учёба пошла прахом, друзья и близкие потеряли меня, могучий призыв Аполлона звучал в душе...
Но настал-таки великий день!
Ещё утром вместо практики по соцпсихологии отправилась в модный салон -- навести лоск и придать остроту оружию массового поражения -- неземной красоте! Полдня примеряла своё лучшее голубое с серебристо-размытыми звёздами платье, которое одевала только раз -- на свадьбу подруги. С чем и появилась около пяти вечера на выходе из станции метро "Чёрная речка". Уже округлившиеся от изумления глаза и упавшая нижняя челюсть моего будущего Вергилия могли бы меня насторожить, но вот поди ж ты, нисколечко! Сэм спросил вкрадчиво:
-- У нас, что, планы поменялись? Мы в Мариинку идём? Так я не при смокинге...
-- Какая Мариинка, у нас же поэтический вечер!
-- Ну-ну...
Обитель муз оказалась на четвёртом этаже типовой питерской школы, в кабинете гражданской обороны. Едва переступив порог, я остановилась в изумлении -- все стены были покрыты яркими, почти кисти Босха или Брейгеля картинками из милых подробностей ядерной войны и её последствий. Только над доской одиноко висел нелепый в этом окружении портрет взъерошенного от ужаса Максимилиана Волошина, взирающего на меня тоскливыми глазами ясельного малыша: "Забери меня отсюда!"
Чрезвычайно худощавый и гибкий во множестве сочленений молодой человек в светло-сером блестящем костюме подскочил с преподавательского места, и как был с пачкой бумаг в одной руке, так и спикировал на мою руку, испугав тем, что показалось -- сейчас прикладываться будет! Нет, к счастью просто пожал и, сияя улыбкой сквозь золотые очки, провёл на царское место -- прямо напротив себя. Усадив, воздел руки ликующим жестом охотника, затравившего крупного зверя, и представил аборигенам.
Около дюжины разного возраста (пожалуй, от 20 до 60) и социального положения мужчин, объеденённых одним странным потусторонним выражением лиц, очевидно, нисколько не предупреждённые своим предводителем о моём появлении, неловко ёрзали, пряча под парты не очень тщательно натёртую обувь и несвежие манжеты рубашек. Первоначальные ошалелые взгляды теперь горели недобрым огнём в отношении руководства. Немножко странноватая атмосфера для первого знакомства, как мне показалось...
Но вот начался Процесс! Молодой вождь вызывал своих подопечных к доске, и те читали сердитыми взволнованными голосами свои прозведения. Я старалась изо всех сил вслушаться в их смутный смысл и сбивчивую ритмику, отмечала в блокноте явные ошибки, подыскивала подходящие аналогии, выкапывала корни... Потом начинался разбор полётов. Сначала неопределённо хмыкал Главный Каменщик: "Ну, явный прогресс налицо... Побольше экспрессии! (Или) Чуточку минорнее, мой друг!" Следом летели реплики из зала: "Молоток, старик! Ну, дал стране угля! От, ёханы бады!" На десерт просили выступить меня... Минут десять я увлечённо, как первоклассница выученный урок, раскладывала и укладывала бедного автора во всех склонениях, вплоть до тайного увлечения-подражания Уальду или цитат из Бальмонта... В конце подачи лицо несчастного становилось жалобным (О, лучше умереть, чем бесчестье!) а глаза искали Сэма и Командора -- Кого вы привели?!
После третьей или четвёртой взбучки очередь желающих резко оборвалась... Полный какого-то скрытого предвкушения, елейный голос приглашает и меня -- к барьеру! Долгожданный миг! Спрашиваю глупейшим образом:
-- А с чего начинать? У меня тут и раннее...
-- Вот с раннего и начните!
Усаживаюсь на предложенный стул, словно со стороны вижу нелепость блестящих лайкрой коленок, притягивающих взгляды мужской компании, но куда их прятать?
Всё! Отбрасываю суетное в сторону! Поехали!..
Странное дело -- мои родименькие стишки, такие милые и привычные на своих тёплых местах, выведенные на люди вдруг заупрямились, как-то подурнели и сникли, будто облитые ещё не пошедшим над ними критическим дождём. Но я упрямо гнала их в бой, нимало не смущаясь очевидной неловкости детских творений во взрослом жёстком мире. Во мне звучала одна нота, поглощающая все остальные эмоции: "Сейчас, закончу с детским садом, и к шедеврам перейду!"
Но вдруг, в паузе между декламациями, поднимаю взгляд -- и наконец-то вижу и внемлю! Ужас и стыд пронзают одновременно...
Вся дюжина находится прямо в мальчишески-открытом веселии, только что локтями друг друга не пихают, улыбаются торжествующе и уже дерутся за место в очереди высказаться обо мне...
Обрываю фарс разом, с трудом преодолеваю искушение послать их всех и покинуть ристалище. Усаживаюсь на место, прямая и гордая, как Бродский на процессе. Валяйте!..
И повалили... Выступили почти все. Не слишком разнообразные в деталях, с лихвой компенсировались молодеческим задором! Уж припомнили всё! И своих школьных девочек, не позволявших им целовать себя после дискотеки! И строгих невест, так и не допустивших к телу -- до свадьбы! И нынешних жён-стерв, от которых они сбежали сюда, в священные чертоги Эвтерпы и Полигимнии, до сего дня не осквернённые дурным женским присутствием...
Креплюсь из последних сил. Внутри вскипает страстное желание -- надавать всем этим поэтам по шее! Поверьте, победить в подобной схватке у меня шансов было гораздо больше, чем у "Варяга" под Чемульпо (учитывая неплохой уровень рукопашной подготовки в секции, а так же основательный "боевой" опыт)
Останавливает одно -- как на яву вижу заголовок жёлтой прессы: "Драка в обители муз! Начинающая поэтесса избила двенадцать мужчин на почве разности взглядов на творческий процесс!" Правда, мило?
А , может быть, и зря я лишила бедолаг такого яркого, на всю оставшуюся жизнь, впечатления? Как бы питалось их вдохновение, сколько шедевров увидело свет, а уж угля бы дали стране!
Нет, просто сижу сфинксом, могу и века вытерпеть!
Наконец-то мужская сила исчерпывает себя, вполне разрядившись потоками праведной иронии и сарказма. Ратники явно расслабились и повеселели. Их уровень внутренней самооценки вновь достиг комфортного уровня, жизнь заиграла прежними красками.
Ну и пусть их... Уже безразлично всё это. Смешно было рядиться гламурной фифой и тащиться фиг знает куда, чтобы выяснить, что всё на свете такое же shit, как и всегда и всюду!
Уф, всему на свете приходит конец, завершился и этот поэтический симпозиум. Выхожу первой, сзади семенит смущённый Сэм, но не даю себя догнать -- пусть побегает, заманщик!
Уже на школьном крыльце догоняет ещё один персонаж, многосоставной-шарнирный лидер этой группировки, начинает многословно объясняться, лезет опять "ручку целовать", просвечивая на свету невероятно тонким выдающимся вперёд носом.
Да что там судить-рядить -- редкостная дура притащилась куда её не просили, на кой ляд?
Так и ведём гонку с преследованием почти до самого метро. Всё же худым жилистым пальцам удалось ухватить меня за руку и навязать беседу. Слушаю горячую апологию его детищу, заодно просекаю невольно проявившиеся наполеоновские планы шеф-поэта: собрать сборник фрондирующей власти поэзии, что-то вроде "Метрополя", найти спонсоров на Западе (лучше) или среди своих обиженных олигархов. Короче, мальчик мечтает сделать имя и по черепам взойти на Олимп славы. Прыткий! Имеет и меня заполучить в свои конюшни!
В довершение ужасов войны начинает потчевать авторской продукцией, отчаянно шепелявя, но главное угощение оставляет на закуску: не выдержав умиления перед лицом собственной гениальности -- уже рыдает ручьём, ухватившись за прутья ограды. Едва не предлагаю ему носовой платок, но поток мгновенно высыхает, и опять ястребиные глаза сверлят меня сквозь сияющие оправы. Так он может расчитывать? Обещаю всё, что угодно, вплоть до интимного свидания, лишь бы как-нибудь отделаться от нежданной оказии, уже совершенно невежливо отталкиваю гибкие щупальца, ни с кем не прощаюсь и проваливаюсь в спасительное чрево подземки...
Мама моя родная, зачем я прочитала сто лет назад тот стишок, который заманил меня в эти дремучие поэтические дебри, и, в конечном итоге, в ядерно-оппозиционерскую пещеру Геликона на четвёртом этаже средней школы?..
Вновь появившись на свет на другом конце города, прошла в направлении набережной, совершенно пустая и чужая себе. Очень легко, словно салфетку в урну, отпустила свои протоколы в речную глубину. Повернулась, да пошла. Куда? Жить, конечно.
P. S. Если вдруг попадётся сие творение на глаза кому-либо из свидетелей тех событий, не обижайтесь, право! В большей мере виновницей того конфуза была я сама, то есть мои тщеславие и самонадеянность, ну, и молодость... Это тоже было.