Дикарём по Кыргызстану. Куда идём мы с Пятачком

НАЧАЛО БОЛЬШОГО ПУТИ

Как всегда, вернувшись с Иссык-Куля, я испытала острое неудовлетворение. Отдых в толпе людей у воды мало отличался от толпы на работе. Душа жаждала тишины, уединения и полной отключки от забот. Поскольку этого ей не досталось на Иссык-Куле, то в оставшуюся неделю отпуска хотелось компенсировать упущенное.
Мы с друзьями на скорую руку прикинули наши возможности на предмет прохождения, покорения, восхождения, возвращения. Оказалось, что таковые возможности имеют место быть. Осталось помороковать над  небольшими деталями: как отпроситься с работы, что есть, на чем ехать.
Мои друзья теоретически, как юные пионеры, всегда готовы идти в дальние дали. Но практически у каждого есть свои цепи, приковывающие к цивилизации: работа, семья, дача, машина и прочая-прочая-прочая. И нужно проявить известную изобретательность, чтобы на время перекинуть эти цепи на ближайшее окружение, особо не горящее желанием принять на себя дополнительный груз.
С кормлением не мудрствовали лукаво. Я расписала меню на три дня, сделала раскладку продуктов: кому что брать и в каком количестве. С транспортом тоже решили в ускоренном порядке.
Собирались мы с дочерью до часа ночи. И, конечно, когда в половине пятого позвонил будильник, ощущение было такое, что с таким ощущением лучше не выходить из дому.
Спасительная чашечка кофе. И уже на мир можно смотреть достаточно широко раскрытыми глазами.
Когда за нами заехал автобус, мы носились по комнатам, вспоминая то, сё, пятое, десятое… Следующая партия жаждущих острых ощущений, наверное, собиралась так же, как и мы, поскольку они вышли из дома через 15 минут после прибытия автобуса.
Ну, наконец-то, все в сборе. Денек обещал быть солнечным. Мы оделись в одежду с коротким рукавом. Но, когда доехали до альплагеря, поняли, что здесь вам не равнина, здесь климат иной. Настолько иной, что пришлось вытаскивать свитера, куртки. Солнечные лучи освещали и, надо думать, согревали самые макушки гор. А у подножья – ветерок и, вы не поверите, – заметный пар изо рта. И это – жаркий август.
Наш водитель пожелал нам счастливого пути и на посошок сообщил интернетовскую версию природных катаклизмов, которые ожидаются именно в эти три дня, и именно там, где мы собираемся отдохнуть. Народ заметно приуныл. Я тут же влезла поперек батьки в пекло, заявив, что после долгих переговоров мы с Господом пришли к консенсусу и хорошая погода в отдельно взятом регионе нам будет предоставлена. Доброе слово и кошке приятно. Мы дружно зашагали по асфальтированной дороге альплагеря, оптимистично взирая на облачность, периодически собирающуюся в верховьях.
Минут через 20 мы дошли до разлива у поворота на Ак-Сай. Было решено слегка подкрепиться и собраться с духом перед форсированием водной артерии.
Мы вытащили хлеб, колбасу, огурцы. И тут столкнулись с первой и, как выяснилось, долгосрочной проблемой. Среди нас была мамочка-мусульманка с двумя сыновьями одиннадцати и четырнадцати лет. И столь любимая всеми нами ветчина, оказалась неприемлемой для их очищенных намазом желудков. Пришлось им доставать свою особую мусульманскую колбасу. К мусульманской же кухне примкнула и подруга вышеупомянутой мамочки, мучимая острыми приступами гастрономической солидарности. Хотя, глядя на ее европейскую физиономию, очень трудно было уговорить себя, что это женщина ислама.
Таким образом, наша группа из семи человек была расколота куском колбасы на две неравные части. Однако, философски рассудив, что на вкус и цвет товарищей нет, мы весело позавтракали, доброжелательно посмеявшись над антикварными анекдотами, которые моя дочь сыпала, как из рога изобилия. Подрегулировали лямки рюкзаков и спустились к реке. Наши женщины, себя я к ним не отношу в данном случае, решили тут же запастись водой в количествах достаточных для пересечения Сахары. Большого труда стоило их уговорить, что Ала-Арча, несущая мимо нас свои молочные воды, не иссякнет и будет всегда у нас под боком.
Молочная река, но, к счастью, не кисельные берега. Поэтому два – три рукава мы перешли не замочив ног, прыгая по камням. Через самое полноводное русло чья-то заботливая рука и, похоже, даже не одна, перекинула длинное ровное бревно.
Моя дочь обозрела бревно и птичкой перепорхнула на ту сторону. Следом за ней уверенно последовала подруга мамочки и пацаны. Я ступила на бревно, но рюкзак, вихляясь на спине, перетягивал то вправо, то влево. Я не стала долго экспериментировать. После двадцатой попытки разулась, закатила спортивные штаны приблизительно до пояса.
Пока я стояла на берегу (напоминаю: семь часов утра, ветер, свободно гуляющий на просторе, пар изо рта), камни под ногами показались мне холодными, но вполне терпимыми. А песочек и вовсе ничего. Ну, примерно, как на Иссык-Куле после трехдневного шторма. Но, когда я смело двинула в воду… Меня охватила такая гамма острых ощущений!.. Я всегда  с уважением относилась к любителям моржевания. Но тут я приняла окончательное решение: никогда не пополнять их ряды! Пока вода доходила до колен, я еще в состоянии была слушать советы с того, нет, не света, а берега. Но, когда вышла на стремнину, течение стало сбивать с ног, а ледяные волны и буруны доходить до середины бедра. Скользкие камни норовили вывернуть стопы. Я быстро-быстро попыталась расстаться с враждебной стихией. Если бы кто-то попытался меня сфотографировать, то, вытаращенные от избытка впечатлений, глаза занимали бы большую часть лица.
И вот он – берег. Наконец-то свершился выход нимфы из пенных вод. Если вы, конечно, представляете себе нимфу с рюкзаком высотой один метр, в штормовке и с кроссовками в руках.
Как переходили остальные, я была не в состоянии разглядывать. Все мои мысли были сконцентрированы на полотенчике, нежно прикасающемуся к моим свежезамороженным ногам, которое еще сохранило тепло домашнего очага. Потом, уже обувшись, я увидела, что и мамочка переобувает носки, а наш единственный взрослый мужчина, назовем его капитан команды или, лучше, - «кэп», натягивает на мокрые ноги кроссовки. Его жизненное кредо – в горах никаких излишеств. А один из постулатов его веры гласит: «На себе быстрее высохнет».
Рекламная пауза. Если вам нужно категорически проснуться, но под рукой нет кофейных зерен, кем-то, где-то любовно собранных для вас, или, что хуже, ваш врач запрещает вам кофейное баловство, приезжайте в альплагерь! Стоит только один раз перейти речку вброд и вам достанется невероятный заряд бодрости и энергии на весь день. А слабонервным – на ближайший месяц.

ВДОЛЬ ПО ПИТЕРСКОЙ

Тропа, идущая от альплагеря до Большого алараачинского ледника носит неизгладимый отпечаток колесной дороги. В давние советские времена ее регулярно расчищали от камней, поддерживали в боевой готовности. Что по ней ездило: полноприводные машины или вездеходы – не могу утверждать однозначно. Моя спортивная карьера горного туриста началась во времена перестройки и не была привязана к этому ущелью. Наш кэп – бывший альпинист. А любовь этой братии к Ала-Арче общеизвестна. Так вот он говорит, что ездил все-таки вездеход. И возил сборную СССР  по горным лыжам на ледник на тренировки. Надо полагать, в летнее время. Зимой-то и в других местах снега навалом.
В самом начале пути проходишь через небольшой лесистый участок. Звонкий аромат хвои и смолистой древесины наполняет легкие. Переходишь через крепкий мост, и после этого лес остается на другой стороне от тропы. Огромные ели высоко взбираются по склонам, огибая скальные выходы.
А тропа утопает в цветах. Только и слышно: «Посмотрите: как красиво!». Сердце заполняется радость, а глаза насыщаются феерией красок. Розовые, слегка пониклые, альпийские гвоздики уступают место синим колокольчикам, собранным в соцветия. В отдалении виднеются желтые маки. За поляной сочной зелени следует участок с засохшей травой. Высокие цветы. Низкие цветы. Стелящейся цветущий очиток, малюсенькие кустики лаванды, усыпанные сиреневыми цветами, на солнечных местах – ароматный чабрец.
Мы шли с радостью –   хорошая погода, красивые места, свобода. Хочешь – ори. Хочешь –  пой. Хочешь – болтай. Хочешь – молчи. Хочешь – сядь и сиди. Хочешь – беги, если сможешь – с рюкзаком да в гору. Моя дочь порой обращалась ко мне: «Мама, спой  что-нибудь». Я сразу же впадала в пионерское детство и начинала декламировать, стараясь шагать в ритм стиха: «Куда идем мы с Пятачком – большой, большой секрет…»; «Шел в степи отряд кавалеристов, подобрал мальчишку в поле чистом…»; «Мы – красная кавалерия и о нас…». Эти стишки и песенки, когда-то набивавшие нам оскомину, сейчас, в горах, звучали как-то беззаботно, глуповато и оттого весело и прикольно. Мы шагали с дочей, давясь от смеха, дуэтом повторяли: «Куда идем мы с Пятачком – большой, большой секрет». И, несмотря на тяжесть рюкзаков, крутизну тропы, идти было привольно и счастливо.
В середине ущелья река все более и более зажимается в теснину. Тропа идет десятью – пятнадцатью метрами выше, но нас сопровождает шум ревущей воды, налетающей на валуны и скальные берега, урчащей в водоворотах, плюющейся во все стороны, тянущей по руслу камни, бухающие друг о друга. Это не жалкий грязный поток, заполняющий в городе арыки. Это – СТИХИЯ! На «Вы» и большими-пребольшими буквами.
Когда тропа оказывается в ложбине, и от реки ее заслоняет какой-нибудь холм, неожиданно попадаешь в тишину и как будто немного глохнешь. Потом снова приходят звуки: шелест листьев, птичьи голоса, шаги, металлическое позвякивание кухонной утвари в чьем-то рюкзаке. В таких местах более сильно пахнет травой, землей, камнями.
Минуем холм и нас снова приветствует река, рассыпаясь в воздухе микроскопическими брызгами, которые делают воздух особенно вкусным. Чем дальше идем, тем реже встречаются ели, особенно высокие. Все чаще попадаются островки арчи. Все больше отдельно стоящих деревьев и кустарников.
Солнце решило не баловать нас своим  вниманием и регулярно ныряло за облака. Оно и к лучшему. Поскольку рюкзаки становились все тяжелей и тяжелей.
Странная закономерность. Когда выходишь из дома с рюкзаком в десять килограмм, он кажется вполне подъемным. Но стоит ему зацепиться за ваши плечи и проехать на спине пару часов, он начинает планомерно увеличиваться в весе.
Когда до места нашей постоянной дислокации оставалось ходу минут пятнадцать, у мамочки на рюкзаке порвалась лямка. Она пыталась тащить рюкзак в охапке, волоком. Мы с моим ребенком, мучимые состраданием, выломали сухую рябиновую ветку, повесили за оставшуюся лямку рюкзак-инвалид, и мамочка с моей дочей взвалили концы палки на плечи. 
Не успели мы пройти метров двести, на возвышении появились ушедшие вперед кэп и старший мальчик. Они уже успели снять свои рюкзаки в месте нашего будущего базового лагеря и пошли нам навстречу, что было весьма кстати. Моя дочь хоть и хорохорилась, но дополнительная тяжесть не способствовала увеличению скорости ее движения.
Базовый лагерь мы разбили напротив бокового ущелья Топ-Карагай. В этом месте тропа уходит на другой берег реки. Для пешеходов сделан добротный мост, а колесный транспорт переправлялся чуть дальше в брод. Здесь раскинулась мини-долинка. Небольшой уклон позволил реке широко разлиться, распасться на несколько рукавов, которые на протяжении километра то расходятся, то снова сливаются вместе. Здесь река уже не грохочет, а негромко шумит, плещется.
А возле  нашей поляны течет образцово-показательный ручей в обрамлении зелени. Представьте себе картинку в каком-то глянцевом журнале. Ну, например «Ландшафтный дизайн». Аккуратно уложенные по берегам камни, покрытие пятнами рыжих и серых лишайников. В некоторых местах трава доходит до самой воды. Течение ручья не сильное, но русло довольно глубокое, сантиметров шестьдесят. В самом верховье – небольшое озеро метра три в диаметре. Кое-где кусты опустили свои ветки к воде. А вода чистейшая, прозрачная. Идиллия. Именно таким и предстал перед нами «наш» ручей. В таких местах у древних греков жили прекрасные наяды. А мы черпали воду для чая и супа, умывались и чистили зубы.
Прежде всего, надо было решить  –  где поставим палатки. Полянка довольно большая. Пока мы кэпом и мамочкой возились, остальные пошли собирать дрова для костра. С палаткой кэпа не было никаких проблем – знакомое нам по прошлым походам сооружение. Быстренько поставили основной «домик», сверху натянули тент. Тут настала очередь моей палатки.
Хотя «моей» ее можно назвать с большой натяжкой. Узнав, что наша группа зашкалит за пять человек, могущих относительно комфортно расположиться в одной палатке, я обратилась к своим сердобольным руководителям с просьбой – одолжить мне их палатку. Они дали мне ее просто так – от доброты душевной. (Завидуйте – не каждому такие шефы попадаются!)
Когда мы вытряхнули палатку из чехла, с ней вместе вывалились еще несколько мешочков с запчастями. Наш кэп как бы между прочим вяло поинтересовался:
–  А какой она конструкции?
–  Не знаю,–  искренне изумилась я.
–  Как «не знаешь»?! А почему ты не поинтересовалась, не посмотрела?
–  Я, между прочим, до часу ночи собиралась. Мне некогда было среди ночи раскидывать палатку в темном огороде и изучать ее конструкцию.
–  Ладно, разберемся, –  оптимистично настроился кэп.
–  Вообще-то я думала, что мне дадут что-нибудь старенькое. Перкальку, например, –  более миролюбиво сказала я.
Минут пять мы пытались понять – где у палатки дно. Ее перекидывали то так, то сяк  и, наконец, исходя из соображений симметрии, постановили большинством голосов, что дном будет эта часть. И, как выяснилось в процессе эксплуатации, были абсолютно правы. Вот что значит туристическая интуиция!
Потом минут десять мы искали вход. Почему-то молнии были с нескольких сторон. Мы хотели поставить палатку так, чтобы не задувал ветер. Дети, видя, что мы поворачиваем дно то по часовой стрелке, то против – ищем подветренную сторону, побросали сбор дров и приняли активное участие в перетаскивании и переворачивании палатки. Кто-то предложил:
–  Давайте стойки поставим.
Из мешочка вывалились, помимо трубочек, какие-то пластмассовые фигульки. Немного подумав, мы поняли, что это – держатели для стоек. Установили. Оказалось, что теперь мы имеем два тщедушных циркуля почти в человеческий рост и какую-то запасную циркульную ногу. Дети с восторгом носились с циркулями. Мы с кэпом трясли полотнище палатки, пытаясь что-нибудь к чему-нибудь пристроить. Потом мы поставили детей держать палатку, а сами взялись за циркули.
И тут случилось чудо. Из мешочка вывалилась бумажка. Но мы обрадовались ей, как толстому кошельку, бесхозно лежащему на улице. Это была инструкция. Много- много мелких букв на одном квадратном миллиметре. И все буквы английские. Среди знакомых слов я сумела идентифицировать только артикли. Остальные взрослые и дети в вопросах языкознания тоже оказались не на высоте.
К счастью, инструкция сопровождалась двумя рисунками. На одном было показано как из кучи железа сделать циркули. Но мы и сами умные – без инструкции сообразили. На втором была представлена палатка в собранном виде.
–  Она, оказывается, шатрово-шалашной конструкции! – обрадовались мы.
Дела сразу пошли веселей. Мы поняли, как поставить циркули и прикрепить к ним полотнище палатки с одной и с другой стороны. Но куда девать запчасть циркуля никак не могли сообразить. Приставляя ее к разным сторонам, все-таки приладили над палаткой, сверились с чертежами – и точно!.. Варит голова!
С тентом уже проблем почти не было. Правда, оказалось, что и он снабжен молнией на одной стороне, и нависает эта сторона до самой земли. А с другой стороны лишь чуть прикрывает вход. Наш кэп предложил короткую часть тента поставить над входом, а рюкзаки и прочее держать под длинной частью. Мы не возражали. Более того, у других людей вообще не было никаких мнений.
Хошь не хошь, а настало время вплотную заняться дровами, костром и  приготовлением обеда. Интересная особенность – дома процесс приготовления пищи не кажется мне таким притягательным. В горах почему-то простые вещи приобретают совсем другой вид.
Все разбрелись на поиски дров по окрестным склонам, выламывая сушняк рябины и арчи.
Погода тем временем явно стремилась угодить водителю, который нас привез в альплагерь. Все небо затянула облачность. С низовьев вверх по ущелью стремительно поднимался туман. Он двигался какими-то клочьями. В некоторых местах очень хорошо просматривались вершины, в некоторых – подножия гор. Дойдя до разлива, туман передумал накрывать наш лагерь, повернул и помчался по Топ-Карагаю. Навстречу ему с цирка Ала-Арчи шло подкрепление. И тоже, не дойдя до нашей стоянки, повернуло в ущелье Голубина. Стало темно, как вечером. Влажно, студено. И как-то глухо. Было впечатление, что за какие-то полчаса вдруг кончилось лето, и наступила промозглая осень.
Мы стали заносить вещи в палатки, вступив в небольшую дискуссию: кто где будет спать. После непродолжительных дебатов остановились на таком раскладе: мы с дочей спим в своей палатке вместе с подругой, а кэп – в своей вместе с мамочкой и ее сыновьями. Заготовка дров была прервана мелко сеющим дождем. Мы с кэпом попытались запалить костер, но потом я испугалась, что он будет слишком близко от нашей палатки, и искры смогут испортить личную собственность моих директоров. Мы перенесли дрова к другому кострищу, более удаленному от палаток. Мы только успели растащить камни, которыми было закидано кострище, и вычистить угли, как пошел настоящий дождь. Пообедать мы не успели.
–  Поедим в палатке, –  команднул кэп. Но в какой именно, не сказал. Народ начал метаться от одной палатки к другой. И обувь успела набрать несколько литров воды.
–  Давайте в нашей – она гораздо больше, –  предложила я.
Поскольку дождь начал набирать обороты, все исполнительно забились к нам. Причем для входа использовалась более низко нависающая часть тента, под которую накидали рюкзаки. Она оказалась более удобно повернутой к будущему костру и имеющейся реке. С тех пор мы только так и ходили, говоря грубо и прямолинейно – через задний проход палатки.
В центре палатки сообразили импровизированный стол и выложили продукты. Наш кэп дополнительно подкрепился питьем «злодейки с наклейкой». Все остальные отказались составить ему компанию, сославшись на то, что они-де не являются членами клуба зеленого змия. Но чаю хотелось с каждой минутой все сильней и сильней. Единственная бутылка с водой довольно быстро опорожнилась.
–  Может быть выпьем вина? – предложила подруга. – У меня не крепленое виноградное, домашнее.
Налили по тридцать капель. Вино оказалось терпким. И от него стало как будто теплей. А, может быть, съеденная колбаса провалилась в желудок.
Конечно же, мы молча не сидели. Кэп, конечно, поинтересовался у меня:
–  Что там тебе Господь говорил насчет хорошей погоды?
Я быстренько соорудила на лице умную мину и ответствовала:
–  Господь обещал хорошую погоду. Но что в его понимании является хорошим, он мне не пояснил. Я не исключаю, что в его понимании – каждая погода благодать.
Потом кэп рассказывал о своих былых альпинистских похождениях. Постепенно все устраивались всё более уютно. Всё больше людей принимали горизонтальное положение. Когда кэп пал сраженный алкоголем, выяснилось, что на основной площади палатки лежат гости, а хозяевам пристроиться негде. Немного подремав, мамочка со своими детьми проявили сознательность и перешли в свои апартаменты. Мы с дочей растянулись на их месте и уснули. Кэп в это время похрапывал на другом краю нашей необъятной палатки. Сквозь сон я слышала, как подруга пыталась договориться с кэпом о выделении ей лежачего места. Потом мне стало  тепло и спокойно.
Я проспала час или чуть больше и проснулась оттого, что сало и колбаса в беспорядке лежащие в моем желудке умоляли утопить их в горячем чае. Я встала, вышла из палатки. Возле костра возилась подруга. Дождь вроде кончился. Но облака висели так низко, что не понятно было – то ли это туман, то ли туча. Хотя было часа три дня, но видимость – как в сумерках. Пахло плохо натопленной влажной баней.
Я решила принять активное участие в ухаживании и ублажении костра. Мы чиркали спичками в неимоверных количествах. Подкармливали хилый огонек такими деликатесами, как сухой спирт, газеты и туалетная бумага. Подруга вовсю раздувала тлеющие былинки. Но огонь не возгорался никакими ответными чувствами, а тем более пламенем. После изрядных усилий меня попыталось взять в тиски отчаянье. Но я вспомнила народную мудрость: захотелось поработать – поспи и все пройдет. И я пошла обратно в палатку. Там – сонное царство.

МНЕ ЗВЕЗДА УПАЛА НА ЛАДОШКУ

Когда я еще разочек поспала и снова выбралась на свежий воздух, костер по-прежнему не горел, но подруга возле него уже не сидела. Я собрала в кулак волю, терпение и еще много всяких полезных качеств своего характера. И, провозившись минут сорок, все-таки распалила огонь.
Словно почувствовав близость чая, народ стал подтягиваться к костру. После сухой и жирной пищи всем хотелось чего-нибудь жиденького и горяченького. Мы прикатили к костру большие валуны. Теперь они стали нашими стульями. Сели в кружок вокруг огня. Дождь, похоже, отступил окончательно. Ветер постоянно менял свое направление, и дым налетал то на одних, то на других туристов. Но это никого не смущало.
Чай мы начали пить когда уже совсем стемнело. И, быстренько покончив с двухлитровой кастрюлькой, носящей почетное звание «чайник», мы стали сушиться. Между тем закипела большая кастрюля. Мы снова заварили чай и залили в своих мисках лапшу «Ролтон» или «Кукси» –  кому что нравится.
Как приятно покушать горяченького супчика! Вкусная жижка перчиком припекает язык и губы. Ах! Какой праздник живота! Потом мы снова заваривали чай и снова заливали его в себя, пока в желудке не начался всемирный потоп.
А после ужина – самая милая часть времяпровождения, о которой все вспоминают, рассказывают, поют. Сытые и довольные люди греются у костра, говорят о чем-то,  пытаются нестройно что-то спеть, но это начинание глохнет на корню. Потом разговоры стихают и все любуются огнем. Языки пламени пляшут над дровишками, стремительными птицами вырываются в ночь. Не нужно ничего говорить. Просто смотри и молчи. Огонь зачаровывает и согревает. Причем ту часть тела, которая обращена к огню, начинает припекать, но другая мерзнет, хотя мы уже давно надели на свитера пуховки. Чтобы равномернее распределять по себе тепло, нужно поворачиваться, как курица гриль, но, конечно, с меньшей скоростью.
Отвернувшись от костра, начинаешь смотреть  по сторонам и на небо. Тучи все еще плотно висели над нами. Но то там, то здесь появлялись небольшие окна. Когда в одном из таких просветов блеснула звезда, нашей радости не было предела.
–  Смотрите, смотрите! Звезда!
–  Где?! Где?!
–  В направлении моей руки!
–  А вон еще одна!
–  Смотрите – уже три звезды!
Но тучи снова задергивали свои занавески, прекращая наши восторги. Через некоторое время в борьбе между хорошей погодой и плохой победу одержала хорошая погода. Небо становилось все более чистым. И когда «курицы гриль» совершили свой очередной поворот и подняли глаза вверх, открылась великолепная панорама звездного неба. Звезд  было так много!.. Невиданное, невероятное количество! Мы действительно увидели Млечный путь не как отдельные звезды, а как туманную полосу. И вдруг через все небо пронеслась звезда.
Есть же такие удальцы-молодцы, которые ухитряются загадывать какие-то желания в момент падения звезда. Моей сообразительности хватает только на то, чтобы сказать: «Ой!» и ткнуть пальцем. Состояние восхищения и радости у меня начисто уничтожает всякие желания. Почему-то зрелище упавшей звезды воспринимается как личная заслуга и своя отличительная особенность от остального человечества. Но когда поворачиваешь голову в одну сторону – видишь одну падающую звезду, поворачиваешь в другую сторону – другую звезду. Это, я вам скажу, - незабываемое зрелище. Меня охватило ликование. Звезды чиркали по небу в разных направлениях. И короткие полосы, и длинные, и широкие, и узкие. Они срывались из разных участков небосвода. Мне всегда казалось, что звездный дождь должен быть похож на обычный, у которого водяные полосы капель летят параллельно друг другу. Но оказалось, что у звезд свои традиции. Меня поразило, что росчерки были то более стремительными, то более неторопливыми, то узкими, то широкими.
Сначала все старались не пропустить ни одной из падающих звезд. Показывали друг другу. Но стоять с запрокинутой головой хотя бы полчаса – тяжеловато. Не привычные мы к таким созерцаниям. А звезды не крупа, высыпающаяся из дырявого пакета. От одного звездного падения до другого могло пройти и минута, и две, и десять. Небесная арифметика непредсказуема. Поэтому в народе интерес к звездопаду постепенно угас. Да и время перевалило за полночь. Захотелось спать. Назавтра мы были полны решимости сходить на ледник Голубина.
Кэп плотно завалил костер камнями, чтобы ветер не раздул пламя по окрестностям. Но водой заливать не стал. Это помогает на следующий день быстро развести огонь даже в мокрую погоду. Угольки теплятся долго.
Мы с дочей пошли в палатку – стали наряжаться ко сну. Двое теплых штанов. Хэбэшные носки, а сверху толстые шерстяные. На футболку –  свитер, на свитер – пуховка. На двоих – одно пуховое одеяло, бывшее в девичестве моим спальником. Под голову – рюкзак, аптечка и кроссовки. На голову – шапка. Теперь можно спокойно отходить ко сну.
Когда мой ребенок еще ходил пешком под стол, спать вместе с ней я не любила. Она, как лисичка-сестричка, которая попросилась к зайчику переночевать. Сама –  на лавочку, а хвостик – под лавочку. А потом зайчику пришлось прибегать к помощи сторонних сил в лице медведя, волка и петушка, чтобы вернуть свою недвижимость.
Моя дочь перед сном просилась ко мне понежиться. Засыпала. И под маминым боком начинала вытягивать свои ручки, ножки в разные стороны. Я, конечно, отодвигалась, постепенно оказываясь висящей над полом большей частью тела.
Теперь, когда ее года – ее богатство перевалили на второй десяток, ситуация изменилась в корне. Дочь лежит бревнышком. Но, как поршень выдавливает из шприца лекарство, так и она усиленно притираясь ко мне спинкой, размазывает меня по стенкам, например, палатки. Я регулярно просыпаюсь, отлепляюсь от стенок, сдвигаю дочу и засыпаю снова.
В одну из таких побудок я решила прогуляться по свежему воздуху. На ощупь открыла замочки палатки, натянула чьи-то попавшиеся под руку кроссовки и вприсядку вышла наружу. Меня сразу же обхватил холодный, вкусный воздух и огромное-преогромное небо, аккуратненько опирающееся на четко очерченные вершины гор. Мне даже не нужно было сильно поднимать голову кверху. Я видела звезды всюду.
И тут началось представление только для избранных. Через весь небосвод как-то неторопливо пролетела звезда, оставляя за собой длиннющий расширяющийся хвост. Так обычно на открытках рисуют новогоднюю ночь. Я, как всегда, забыла про какие-либо желания кроме одного: увидеть такую редкостную красоту еще раз. Но не тут-то было. Звезды иногда чиркали, но гораздо реже, чем вечером, когда мы стояли у костра. Я с сожалением пошла в палатку. Немного постояла у входа. Господи, пошли мне еще одну такую красавицу! И тут на пик Манаса полетела такая же, ну почти такая же, хвостатая звезда. Ее хвостик был заметно короче, и летела она гораздо быстрее. Мне захотелось побежать туда, куда она упала – так близко казалось она лежит. Как выглядят упавшие звезды?  Может они еще светятся? Но потом весьма некстати вспомнила, как много я прочитала книг по астрономии, как все там подробно рассказывается про падающие на землю камешки и песчинки, которые тормозятся атмосферой Земли и поэтому возгораются. И так мне стало жалко развенчанной сказки!.. Кто же пойдет искать обыкновенный булыжник, пусть даже прилетевший из космоса? Искать можно сияющую неземным светом звезду, воплощенную мечту, чудо, сказку. Пойду-ка я лучше досыпать.

УТРО КРАСИТ НЕЖНЫМ СВЕТОМ

Утром, это примерно часиков в десять, проснулась я раньше всех. Было прохладно, но не сыро. Солнце еще не успело пригреть нашу долинку. Видимость была прекрасная. Казалось – можно увидеть отдельные травинки на отдаленных склонах. Я разворотила камни, закрывающие кострище. Быстро развела огонь из тлеющих угольков. Мне даже не потребовался очередной рулончик туалетной бумаги. Начала варить кашу. Когда дело приблизилось к приятному завершению, почти все проснулись. Только кэп, не взирая на солнце, перевалившее через горы, спал сном младенца. Пришлось его запугать страшной фразой: «Если сейчас не встанешь, то мы сами все съедим». Кэп покушать не дурак, поэтому пробуждение было быстрым. Зато завтрак оказался неторопливым.
Не скажу, что приготовленная мною манная каша с изюмом могла быть названа кулинарным шедевром. Но ее легкая пригорелость ко дну и стенкам кастрюли давала интересный вкусовой оттенок. Что-то в этом было нетрадиционное. Народ не бунтовал и, более того, поел почти все. Приятно греясь на солнышке, мы дополнительно угощались колбасой, салом (кому позволяло вероисповедание), огурцами. Потом неторопливо пили чай. Кэп поначалу попытался воспротивиться появлению огурцов в комплекте со сладкой кашей. Но когда я сказала, что их можно рассматривать как дополнение к салу, он согласился, что с салом они воспринимаются гармоничнее.
У него вообще предвзятое отношение к огурцам. При распределении продуктов я огласила: «Каждый должен взять с собой четыре, пять маленьких огурчиков». Все восприняли это спокойно и взяли штук по десять. Когда в лагере все огурцы были вывалены в одну кучу, и мы увидели, что их столько, что если сесть на огуречную диету, можно всей группой продержаться не менее недели при трехразовом питании. После этого всякий раз при появлении огурцов кэп реагировал на них как бык на красную тряпку.
Пока мы трапезничали, мимо нас, по той стороне реки прошла группа из четырех человек с рюкзаками – наших единомышленников. Они направились на ледник Голубина.
Небо, синевшее в 10 часов утра, начало затягиваться дымкой, потом возникли неспешные облака. И в час дня, когда мы, наконец, собрались выходить из лагеря, плотная завеса висела над головой, грозя с минуты на минуту разразиться дождем.
В последний момент перед выходом кэп вдруг получил озарение:
–  Может нам на Топ-Карагай сходить? На Голубина дальше идти, а сейчас уже поздно.
Мы с ним слегка попрепирались, но решили все-таки идти на Голубина. На Топ-Карагай можно будет сходить завтра. Весь наш коллектив был полон решимости догнать и перегнать вперед ушедших. Мы положили в рюкзак немного еды, огурцов (куда ж без них?), полиэтилен, рассовали по карманам конфеты. Я взяла свой фотоаппарат «Зенит» –  наследие советских времен, а мамочка – видеокамеру – буржуазно-капиталистическую реалию современности.
По мостику мы перешли на ту сторону. Там стояла одинокая, безлюдная палатка. Мы приметили ее еще вчера, когда пришли и сегодня все утро высматривали – когда же появятся жильцы. Но ни одна живая душа, не говоря уже о мертвых, не предстала взору. Поэтому мы не отказали своему любопытству  поглядеть – что же творится у наших соседей. Оказалось, что внутри стоит буржуйка, на кошме лежат кое-какие вещи, посуда. В общем, приходи и живи. Мы потолковали между собой, что это, наверное, чабаны здесь останавливаются.
Долго не задерживаясь, мы по тропе пошли дальше. Кэп, как всегда широко шагая, возглавлял шествие. С ним рядом шли пацаны. Мы с дочей постоянно останавливались, фотографировались, разглядывали лютики-цветики. Мамочка шла тяжело и медленно, хотя подъем был небольшой, и все сильнее и сильнее отставала. Примерно через полчаса, она решила возвращаться обратно, передав нам видеокамеру.
А в небе начался массовый слет облаков. За легкими белыми потянулись серые, а за ними темно-синие. Их собиралось все больше и больше. Мир начал стремительно уменьшаться. И мы, как мифические атланты, держали небо, отягощенное облаками, на своих плечах.

И ЕСТЬ ТАКОЙ ЗАКОН – ДВИЖЕНИЕ ВПЕРЕД.
И КТО С НИМ НЕ ЗНАКОМ, НАВРЯД ЛИ НАС ПОЙМЕТ

Кэп, желая сократить путь, решил идти не тропой, а подняться по крупной морене к скальным выходам. Начал задувать ветерок. Я достала из рюкзака наши штормовки и мы с дочей немного утеплились. Пацаны надели свои свитера и курточки, которые прежде держали обвязанными вокруг талии. Один только кэп не счел нужным идти на поводу у погоды. На футболку с коротким рукавом у него была надета легкая курточка из каландрированного шелка. А штаны представляли сложную систему карманов, клапанов, хлястиков. Очевидно, креативная мысль модельеров, родившая этот наряд, была жестоко ограничена имеющейся квадратурой материи. Поскольку после сооружения карманно-штановой конструкции, длины хватило только до колен. В дамских костюмах юбки, опущенные (или поднятые?) до этого уровня, носят название – офисной длины. Стало быть, кэп в карманах, ой, простите, оговорилась, в брючках офисной длины открывал нашим взорам и погодным явлениям крепкие икры.
Седое небо, непрочно державшееся на наших, не привыкших к такой ноше, плечах, сползло до самой земли и стало обыкновенным туманом. В его уплотняющемся окружении, мы ползли за кэпом по влажным камням. Ноги норовили соскользнуть на какой-нибудь травинке, неудачно вылезшей между валунами.
Чем руководствовался кэп в выборе пути – тайна за семью печатями. Он иногда появлялся из тумана на какой-нибудь возвышенности стратегического назначения. Если в этот момент мы были заняты борьбой с рельефом и не замечали нашего «Летучего голландца», он давал позывные голосом и руками и направлял наши стопы в нужном, на его взгляд, направлении. Потом снова растворялся в тумане.
В одном месте где-то из скал вытекал ручеек. Не было видно ни истока, ни русла. Зато камни в этом месте покрылись мхом, а земля напиталась влагой, как губка. Моя дочь решительно почапала по самой глубине. «Для того, чтобы проснуться», – как объяснила она мне впоследствии. Я, не видя всей прелести ожидающего меня участка, шла за ней, как и положено, след в след. Это месиво, особенно когда чавкаешь по нему протекающими кроссовками, очень быстро вызывает ассоциацию с болотом. Мне не нужно было взбадриваться и просыпаться – я и так была как огурчик. Снова огурчик! Будь он не ладен. Клин клином вышибают. И это маленькое происшествие заметно уменьшило мой энтузиазм.
Пацаны, особенно старший, тоже не искали себе легких путей в жизни. Они лезли в самые наихудшие места. Мне с устойчивой периодичностью приходилось цитировать Василия Алибабаевича из «Джентльменов удачи»:
–  Ты туда не ходи. Ты сюда ходи. А то камень в башка попадет. Не тебе, так идущим следом.
Младший пацан достаточно быстро рассеял по ближайшим склонам свою неуемную энергию и стал держаться в компактной группе со мной и дочей.
Изрядно запыхавшись, мы, наконец, обогнули отрог и – о, чудо! – вышли на тропу. Хорошую такую тропу. Широкую. Конечно, идти по тропе – это не по морене козой прыгать. Мы тихо ликовали. Для бурных восторгов мы несколько притомились. Кэп гнал нас с приличной скоростью.
И тут на другом склоне мы увидели группу туристов, которые утром прошли мимо нас. Они уже спускались! Мы остановились, стали их разглядывать. Они тоже не остались в долгу. Создавалось такое впечатление, что они хотят что-то сказать. Но 100 метров – не самая лучшая дистанция для общения. Потоптавшись минуты три, наши группы легли на прежние курсы.
Мы слегка поудивлялись: неужели они так быстро сумели смотаться на ледник и вернуться обратно? Детвора, конечно, любопытствовала: далеко ли до ледника? Кэп был осторожен в своих прогнозах: «Смотря как идти будем. Если так плестись, как сейчас, то и за два часа не дойдем». А мы шли не останавливаясь уже не менее часа.
И тут случилось то, что давно подразумевалось. Пошел дождь, стремительно перешедший в ливень.
Я вытащила из своего рюкзачка два огромных куска полиэтилена. И мы с дочей отлично замотались в них. У пацанов кусочки были значительно меньше. Их мамочка говорила, что выросла в горах. Но, видимо, период ее роста совпал исключительно с солнечной погодой, поэтому своим детям она выдала число символические накидки из тонкой пленки. Шквальный ветер вырывал полиэтилен из слабых пацанячьих рук, разрывая на лохмотья. А дождь хлестал тугими струями куда мог и не мог. Кэп, как приверженец аскетизма в горах, накинул на голову капюшон, сочтя это достаточным ответом непогоде. Интересно: как себя чувствовали его оголенные ножки? Мои, закрытые двумя штанами, не запарились.
Тропа, в сухую погоду удобная, превратилась в глиняное тесто, размазанное по склону. Идти по нему удовольствие еще то. Каждый шаг – колоссальная попытка удержаться в вертикальном положении, не съехать вниз, не сбить идущих следом. А тут еще начала увеличиваться крутизна.
Кэп остановился. Мы собрались на совет стаи. Что делать? Переждать дождь? Идти вперед? Повернуть назад?
Дождь хлестал так жестоко!.. В обуви перекатывались волны. Руки и ноги мерзли. Вернуться назад? Но, ведь мы прошли уже больше половины. Все равно будем мокнуть на обратном пути.
А вперед идти – не известно, сколько этот дождь продлится. Там, возле ледника, уже наверняка лупит снег. А мы так вымокли!.. А ногам будет еще холоднее… Вперед тоже идти не хочется. Больше всего хочется забиться в какую-нибудь норку, пусть даже очень маленькую, но обязательно сухую. Но если в норке еще будет горячий чай!.. Ах, чай! Как много в этом звуке для сердца нашего слилось, как много в нем отозвалось. Поэзия, конечно, позволяет отвлечься от реалий.
–  Давайте немного постоим, посмотрим, как будут развиваться события. Если дождь зарядил надолго, то вернемся назад. Если начнет утихать, пойдем вперед.
Кэп предложил найти какое-нибудь более затишное место. Доча и младший пацан упаковались в один полиэтилен, как батончик «Твикс». И пошли, взаимно толкая друг друга, стараясь хотя бы одной ногой попадать на тропу. Хотя не известно, что лучше. Скользить по грязной тропе или по скользкой траве. Глядя на них, я предложила старшему пацану погостить под моим полиэтиленом. Ну, это что-то невероятное – идти вдвоем под одной «крышей». Большая часть полиэтилена болталась, не принося никакой пользы, потому что крутой склон не позволял идти стройными рядами. Конечно, какая-то защита все-таки была. Периодически мы натыкались на впереди идущих детей. Кэп по своей милой привычки исчез за пеленой дождя. Если сказать, что настроение было на нуле, то это будет чистая правда. Несмотря на наши попытки остаться сухими, намокло все, что способно удерживать в себе воду. Прием водных процедур в одежной упаковке в этом санатории был организован по высшему разряду.
Тропа норовила выскользнуть из-под ног и достигла в этом определенных успехов. Мы уделались в грязи примерно до подбородка. Пятна землянистого цвета на нижней части  штанов интересно оттенялись элегантными разводами зелени, полученными в результате соприкосновения с диким луком, оказавшимся некстати под нашими ногами, руками и всем, что легло на склон.
Дождь стремительно набирал силу. Тонны воды сплошной стеной заливали мир и по склонам устремлялись вниз грязными потоками. Тонны воды заливали нас, таких маленьких и беззащитных в этом разгуле стихии. И, чтобы нечаянно жизнь не показалась медом, нашему благосклонному вниманию был представлен град.
«Россия – щедрая душа»,–  утверждают рекламщики с голубых экранов. Ерунда все это. Размах, с которым было организовано наше киргизское градо-дождевое шоу, превосходило всякие представления о достаточности. Должно быть Господь решил: «Гулять, так гулять! Сливай всю воду, какая есть! Сыпь весь град, какой остался!»
Если до этого было очень мокро, то теперь стало еще и очень холодно. У меня руки начали покалывать заморозные иголочки. Сначала кончики пальцев, потом ладони. Я пыталась их согреть сгибая-разгибая. Это давало, конечно, эффект. Но у меня были и другие, более интересные занятия – пристальное изучение земельного киселя под ногами в надежде найти максимальное сухое место для следующего шага или, за неимением сухого, по крайней мере, не очень глубокое. С гордостью могу констатировать – мне это удалось сделать несколько раз.
Град шуршал в воздухе, лупил по полиэтилену, собирался в ямках или возле пучков травы в снежные островки. Возле лица клубился пар от дыхания.
Я так была поглощена собственными переживаниями экстремального дискомфорта, что на какое-то время выпала из временного потока. Номинально я брела вместе со всеми. Но для меня время остановилось. Или свернулось в кольцо. Бесконечное одно и тоже вчера, сегодня, всегда. Да и не было никогда никакого вчера и сегодня. Миг между прошлым и будущим, растянутый до бесконечности.
Иногда я возвращалась в реальность и видела, как моя дочь, уставшая и изнемогшая, еле-еле плетется впереди. Не помню, что я ей говорила. Наверное, подгоняла вперед. Она слегка ускорялась, а потом снова шла с той же черепашьей скоростью.
Кэп, материализовавшись из тумана и дождя, окрылил нас надеждой на скорую остановку. Мол де, вон за тем бугорком есть валун, под которым можно укрыться и сделать привал. Мы понеслись, высекая искры из-под копыт. Поднатужившись так метров двести, триста, четыреста, пятьсот, я ощутила сомнения в справедливости слов нашего кэпа. То ли впереди кто-то откатывал вышеупомянутый валун от наших взоров, то ли размер валуна был таковым, что мы пролетели мимо, не заметив его. Я сочла своим долгом язвительно поделиться с кэпом своими подозрениями. На что он, будучи джентльменом, не стал ехидничать насчет обещанной мной хорошей погоды, а искренне признался, что это его творческие наработки, которые он, кстати, считает очень удачным. У меня было свое мнение на этот счет. Да и у остальных спутников тоже. Однако мы, как хорошо вымуштрованное войско, руководствовались двумя параграфами воинского устава:
«§ 1. Командир всегда прав.
 § 2. Если командир не прав, смотри § 1».
Не прекращая движения, дочь скомкала полиэтилен. Я удивилась:
–  Зачем ты это делаешь? Вы же вымокните.
Она с отчаянием в голосе сказала:
–  Мы и так уже вымокли. От него нет никакого толка. Да и дождь уже прекращается.
Я высунулась из-под «крыши». Дождь действительно уже не лил, а сеял из мелких сит. Мы повесили полиэтилен на плечи, как накидки, завязав на шее огромным узлом.
Пацаны, обрадованные возможностью вырваться на свободу из полиэтиленовых уз, успешно набирали скорость и значительно  опередили нас с дочей. Мы с ней окончательно и бесповоротно закрепились в арьергарде.
 Дождь становился все тише и тише. А потом, презрев земное тяготение, перестал двигаться и завис между небом и землей крупными каплями. Казалось, мы вдыхали воду без примеси воздуха. Видимость была не более десяти метров. Туман не уменьшался. После долгого подъема началось небольшое понижение. Как приятно слегка разгрузить уставшие мышцы! Мы вошли в узкую ложбинку, в которой легко узнавалось русло пересохшей речки.
Мы переходили с одного берега на другой. Иногда попадались участки, заваленные булыжниками. Мы их штурмовали «в лоб». Использовали в качестве зацепов вышележащие камни. Их мокрая и холодная шероховатость заставляла перед каждым хватанием собирать всю волю в кулак. Но, не смотря на это, продвижение было не таким однообразным. Мы поднимались все выше и выше.

А Я МИЛОГО УЗНАЮ ПО ПОХОДКЕ

Шли тремя группами: во главе – кэп в компании с самим собой, чуть дальше в середине – пацаны своей семейной компанией, а мы с дочей – в конце мирной демонстрации. Пацаны то скрывались из вида, то снова шли невдалеке. Чаще всего младший застревал на каменистых участках, и я вплотную приближалась к нему. Он нетвердо наступал на какой-нибудь выступ, его стопы вихлялись, расшатывая опору. Я, действуя по старой туристической привычке – идти след в след, бездумно наступала на тот же неустойчивый камень. Позже я старалась не глядеть на его ноги, чтобы самостоятельно выбрать лучший путь.
А доче я говорила: «Не ищи других путей. Куда я наступила, туда и ты наступай. Если я прошла, значит это проходимо и для тебя». Но ей мои слова, по большому счету, были, как об стенку горохом. Первое дыхание у нее кончилось, а второе и не думало наступать. Пройдя на полусогнутых несколько метров, она безнадежно останавливалась, глядела на меня глазами, требующими немедленной жалости, и долго-долго отдыхала. Постоянные передышки становились все длинней. Мы все сильней отставали от основной группы. Иногда я раздражалась: «Не останавливайся! Иди! Иди! Врабатывайся!». Потом дочь села и говорит:
–  Давай пойдем назад. У меня уже сил никаких нет.
Я, конечно, видела, что она очень устала. Но повернуть назад, когда ледник уже не за горами… Я стала уговаривать:
–  Доча, давай ты посидишь подольше, отдохнешь, и мы пойдем потихоньку.
–  Нет. Я уже не могу больше!
–  Но, если ты так сильно устала, давай ты останешься здесь ждать, а я быстренько схожу на ледник, хоть одним глазком посмотрю.
–  Ты уже этих ледников целую тысячу видела!
–  Но это же было давно, до твоего рождения. А когда мы прошлый раз ходили, то тоже не дошли двести метров. Оставайся здесь.
–  Нет! Я боюсь! Не останусь!
Я почувствовала, что дальше уговаривать бесполезно. Ребенок выдохся окончательно и бесповоротно. Как физически, так и морально. Наложило свой отпечаток постоянное пребывание в последних рядах группы. В ней не было спортивной злости, спортивного азарта, когда человек, стиснув зубы: «Я могу. Я это сделаю!», доходит до финиша. Мне не хотелось уже ничего говорить. Сначала во мне всколыхнулась досада: «Ну, почему я не могу идти?! Почему я снова вынуждена поворачивать?» Дочь тоже молчала. Минут пять я копалась в своих чувствах. Потом поняла, что мы пойдем вниз сейчас, с этого места, и я приму это, как данность, как неизбежное. И у меня не будет сожаления, потому что моё дитя такое, какое оно есть. Пусть слабое. Пусть не победитель. Но я люблю ее, не зависимо оттого будет ли она во главе или в хвосте. Теперь я стояла и спокойно ожидала, пока дочь отдохнет.
–  Нужно будет предупредить наших, что мы сходим с маршрута,–  сказала я.
После хорошей передышки дочь заговорила уже не умирающим голосом:
–  Давай еще немного пройдем вперед.
Я обрадовалась:
–  Давай пройдем полчаса и, если ты решишь возвращаться, мы пойдем вниз.
Я засекла время. Туман немного рассеялся, и мы увидели старшего пацана. Он сидел на корточках выше по склону, ожидая нас:
–  Поднимайтесь сюда.
Мы с дочей оставили русло реки и пошли по луковому полю. Никакой тропы не наблюдалось. Но мы уже могли видеть в отдалении старшего пацана, который мелькал на возвышенности. Дочь спросила:
–  Сколько прошло времени?
–  Четыре минуты.
Туман расползался в разные стороны, давая возможность осмотреть ущелье, по которому мы шли. Дочь опять спросила:
–  Сколько уже прошло времени?
–  Семь минут. Если ты будешь спрашивать через каждые двадцать шагов, то мы больше потратим времени на доставание часов, чем на движение!
Погода все более улучшалась. Сквозной ветер, задувающий по ущелью, почти полностью растащил туман. Посветлело. Сквозь облака иногда прорывался лучик света. Перевалив через холм, мы увидели кэпа и пацанов. Они отдыхали и ждали нас. Наконец-то вся группа собралась вместе!
Кэп снял с пояса фляжку. Детвора с нетерпением ожидала интересного развития событий. Перекусы в нашем маршруте не были предусмотрены, поэтому чай из фляжки вносил приятное разнообразие.  Кэп передал фляжку пацанам. Они сначала рассматривали чехол из защитной ткани, интересовались: военная это фляжка или нет, потом уж немного отхлебнули и передали моей доче. Та, явно развеселившаяся и совершенно пришедшая в себя, пивнула немного и с удовольствием пустилась в разговоры.
Дошла очередь и до меня. Отхлебнув глоток, я пришла в шоковое состояние. Конечно, это был чай, а не иные крепкие напитки. Но назвать ЭТОТ чай слабым напитком – язык не поворачивался! Кэп заваривал, как для себя, не жалея заварки. Не стану отрицать, что в напитке наличествовал даже сахар, в чем кэп нас всех пытался убедить. Но за тем количеством горечи, сопоставимом разве что с полынной настойкой, рекомендованной желудочно ущемленным больным, смело можно было спрятать не две горсточки сахара, засыпанные кэпом, а целый килограмм, если бы конечно он влез в пол-литровую фляжку.
Всесторонне обсудив достоинства дегустированного напитка, дети решили опробовать его по второму кругу. Они отхлебывали не потому, что им так уж хотелось пить или чайный концентрат обласкал их вкусовые рецепторы, а потому что «я – такой крутой», «я еще и не такое могу». Эта рисование на публику было написано, выгравировано, отштамповано на их лицах.
Третьего раунда, правда, не последовало. Мы немного постояли. Вода в кроссовках согрелась до комфортной температуры, а одежда на ветру начала подсыхать. Туман отступал все дальше, раздвигая горизонты, поднимался все выше, снимая тяжесть неба с наших мокрых плеч. Через некоторое время кэп уже показывал нам противоположную сторону ущелья, где за скалой скрывался небольшой ледничек. Кроме нашего склона, который можно по-умному назвать высокогорный альпийский луг, кругом громоздились скалы, круто поднявшие свои, кое-где припорошенные снегом,  темно-коричневые вершины. Ледник Голубина, куда мы держали путь, находился, скажем так: за поворотом. К нему мы и повернули свои стопы.
Расстановка сил осталась прежней: кэп впереди, как Сусанин-герой, следом – пацаны и мы с дочей, надежно прикрывающие тылы. Расстояние между людьми, сначала минимальное, постепенно увеличивалось. Моя дочь, весело чирикавшая на привале, снова надела унылую физиономию и вяло побрела. Я предложила ей:
–  Давай, мы снова засечем время и через полчаса сядем отдыхать.
–  Хорошо. Я согласна.
История патологического интереса к часам повторилась один в один. Доча через три – четыре минуты спрашивала: «Не пора ли отдыхать?».
Хотя дождя уже не было, и туман расступился, но хождение по диким луковым плантациям оказалось мокрым делом. Капли воды, еще висящие на перьях лука и кустиках травы, добавили свежие холодные струйки воды в нашу обувь и опять вымочили штаны. Тропа шириной сантиметров  20 прихотливой змейкой тянулась по склону. Ее можно было угадывать только по более низкой растительности. Мы наступали на луковую зелень, втаптывали ее в землю, распространяя резкий луковый  запах. Странным образом он не ассоциировался с кухней.
Полчаса даже не успели пройти, как кэп снова остановился и народ подтянулся к нему. Здесь мы отдыхали не долго.
–  Как мы пойдем? – поинтересовалась я.
Кэп простер длань и важно сказал:
–  За этим моренным взлетом уже ледник. Мы пойдем к хижине по гребню морены. Там где-то есть тропа. Если бы сейчас была хорошая погода, мы бы увидели и саму хижину, и метеовышку.
Пацаны загорелись:
–  А где, в какой стороне хижина?! – Кэп показал. Старший пацан радостно завопил:
–  Я вижу там палатку!
Кэп несказанно удивился:
–  Палатку? Неужели там кто-то остановился в палатке?
Тут пацаны вспомнили, что кэп, оказывается, тащит на себе видеокамеру.
–  Давайте поснимаем, –  предложили они.
Кэп покорно принял на себя обязанности кинооператора. Пока он снимал, мы в торжественном молчании взирали на него. Ну, не дать, не взять – гуру в окружении адептов. Однако, при всей любви кэпа к природе, особенно дикой, и особенно выше трех тысяч метров над уровнем моря, он быстро закруглился  с киноискусством.
 Мы снова пошли. Младший пацан не торопился покидать нашу женскую компанию. И моя дочь, попытавшаяся в очередной раз приуныть, слегка взбодрилась. Наличие еще одного отстающего заметно ее вдохновляло. Солнце усиленно пыталось пробиться сквозь облака и нет-нет окутывало нас своими теплыми, радостными лучиками.
На гребне морены мы довольно быстро нашли тропу. Ее отметили люди добрые хорошим таким туром.
Вы думаете, что тур – это этап соревнований или такой горный козел? А вот и нетушки! Тур – это маркировка, если хотите – указатель. И делается он, конечно же, из подручных средств. Напряжем свое воображение и вспомним: какие такие подручные или подножные средства валяются в горах? Если вы подумали: «Камни», то вам пять с плюсом за смекалку. Стало быть, туры эти самые делаются из камней. Только не надо думать, что кто-то с мастерком и раствором вмуровывает указатель со стрелкой и надписью: «Тебе туда». Все гораздо проще. Камешки или камни, или валуны, или все вместе укладывается один на другой, как кубики. Единственное требование: чтобы искусственность нагромождения бросалась в глаза на фоне естественно наваленных камней.
Когда моя дочь и младший пацан поняли все это, они с интересом стали выискивать глазами следующие туры. Кто вперед увидит. В одном месте тур осыпался, я его поправила, добавила камней  в высоту. Дочь меня спросила:
–  А зачем ты это делаешь?
–  Потом люди пойдут, им легче будет ориентироваться. По тропе же идти легче, чем по бездорожью.
–  А я тоже могу сделать тур?
–  Конечно.
–  А сколько их нужно ставить?
–  Сколько хочешь. Но на ключевых участках – обязательно.
Моя дочь с энтузиазмом взялась за дело. Туры росли, как грибы. Младший пацан тоже не отставал. Когда одно совместное творение было закончено, они вприпрыжку мчались вперед метров на пять и возводили новое сооружение, как художники –  любуясь красотой произведения.
Толи моя дочь, наконец-то, дождалась второго дыхания, толи творческий труд на благо человечества влил могучие силы, но про время, оставшееся до получаса, она так и не вспоминала.
Я тихо ликовала в душе. Наконец-то мой ребенок не просто тяжко трудится во имя какого-то мифического ледника, а испытывает удовольствие от дороги.
На этой высоте растительность – редкий гость. Рыжие и серые лишайники, прилепившиеся к камням, да несколько видов мха. Один из них нам особенно понравился. Издали он казался мягкой, нежной желтовато-зеленой уютной подушкой. Но, когда мы подошли ближе, обнаружили, что он очень плотный и даже колючий. Настоящее кактусиное отродье. Если случалось наступать на такой мшистый пуфик, он не деформировался, а сохранял прежнюю округлость.
На одном из поворотов тропы мы, наконец-то, увидели язык ледника. Ура! Свершилось! Слава доблестным восходителям!

ПРИХОДИТЕ К НАМ НА ОГОНЕК

Оказалось, что мы поднялись гораздо выше его начала. По-всей видимости дети ожидали от ледника гораздо больше. Серо-коричневая полоса, засыпанная камнями, больше напоминала городские кучи снега, затаившиеся в тени перед теплым весенним буйством. Из-под самого языка с шумом вытекала вода, дающая начало речке, которая просматривалась на незначительное расстояние. Да и весь ледник увидеть было невозможно – мало того, что ложе ледника имело перегиб, загораживающий основной массив,  так он еще и частично закрывался мореной.
Зато выше по морене хорошо была видна хижина. Издали она казалась маленьким муравьишкой, заблудившимся среди скал и камней.
Иногда я фотографировала. Но было темновато. В борьбе между тучами и солнцем все-таки тучи побеждали с большим отрывом. И, когда дома я распечатала фотографию хижины, то поразилась мрачности красок. Если бы я ставила своей целью отбить у кого-нибудь охоту ходить в горы, я бы в качестве весомого аргумента использовала эту фотку.
Да, было сумеречно и холодно. Да, непрерывно дул ветер. Да, морены состояла преимущественно из коричневых и чисто-черных камней.
Все было сурово, величественно, грандиозно, необъятно. Здесь присутствие Бога ощущалось каждой клеточкой. Происходит какая-то сдвижка в мироощущении. Приходит понимание необъятности сверхчеловеческого разума, неохватности человеком логики демиурга. Никакого страха. Только большой «Ах!» восторга и признания Его превосходства.
Наш кэп, как всегда, лидировал и вышел на финишную прямую. Его силуэт иногда вычерчивался на фоне белесого неба. До хижины ему уже рукой подать.
Младшая детвора вновь вдохновенно взялась за возведение туров. Тут и старший пацан, заметно сбавивший скорость, заинтересовался их работой, а потом прикипел к этому делу. Так что, если учитывать количество туров на погонный метр, нашу тропу можно смело занести в книгу рекордов Гиннеса.
Несмотря на свой труд, юные строители-маркировщики двигались довольно быстро. Скоро мы добрались до  тротуара, если судить по степени его утоптанности и ширине. И через несколько минут подошли к хижине.
Я посмотрела на парадный вход и содрогнулась. Хижина была расколота, как яичная скорлупа. Через всю стену шла трещина, в верхней части шириной сантиметров 20. Одна часть домика была выше, а вторая осела и слегка отклонилась. Сам домик был сделан из камня, скрепленного цементным раствором. Вполне-таки приличный приют размером пять на пять метров. С трех сторон – окна, а с четвертой – дверь. Избушка, как и положено, сориентирована ко мне передом, к лесу задом, то бишь к леднику задом.
Вокруг не наблюдалось ни одной посторонней души, ни ее палатки. А знакомые и родные мне души тут же ринулся осматривать недвижимость. Хотя к хижине отнести  понятие «недвижимость» или нет – вопрос спорный. Она построена на морене, которая пусть медленно, но движется вместе с ледником. И, как мы смогли установить методом дедукции, то есть шевеления мозговой извилиной, каждая стена едет своим ходом, что и дало такой оглушительный архитектурный элемент, как центровой разлом строения. Мне почему-то не хотелось заходить внутрь. Не то что хижина пугала своей ветхостью, но она была отталкивающе заброшенной и запустелой… Как заразный больной дышит на окружающих своими коварными микробами, так и она излучала хворь и вызывала в душе и жалость, и брезгливость, и боязнь заразиться.
Перед дверью стоял небольшой столик и три раздолбанные лавки. Я сняла рюкзак. Ветер на просторе задувал – будь здоров. И спина без рюкзака тут же начала замерзать.
Детвора во главе с кэпом, иллюстрируя броуновское движение молекул, активно перемещалась за стенами.  Их радостное повизгивание раздавалось то из одного угла, то из другого. Кэп, встретившись лицом к лицу с весной своей жизни, в образе престарелой хижины, упоенно окунулся в ее нутро. Кэп оказался крепким не только на ноги, в чем мы убедились рысача за ним, но и на память, судя по количеству его воспоминаний. Он остался не удовлетворен недостойным состояние хижины своей зеленой молодости. И когда я все же решилась войти внутрь, то первым делом увидела живой монумент «человек скорбящий». Кэп, проникая внутренним взором в прошлое, сокрушенно произносил:
–  Здесь стояли всякие приборы. – Повернувшись в другую сторону, продолжал: –  А здесь была кухня. А здесь была такая хорошая печка! Ничего не осталось. Всё разрушено.
Я огляделась. Маленькая комната, размером с носовой платок, представляла собой симбиоз спальни, о чем говорили нары, рабочий кабинет, о котором заявлял высокий стол, и истопницкую. Руины печки занимали значительную площадь. Именно они вызывали больше всего грустных вздохов кэпа.
Меня больше всего поразила жуткая рукотворная грязюка. На столе громоздились консервные банки, заваленные бычками, бутылки, мумифицированные объедки. Пол, подоконник, нары, печка ярко свидетельствовали о беспредельном будуне. Если бы я увидела такое помещение в городе, то решила бы, что это – клуб по интересам только для избранных бомжей, причем избирали их исключительно по степени близости ко дну жизни. Разруха, однако…
Кэп грустно рассказал нам о гляциологах, безвозвратно ушедших из хижины, которые когда-то ставили вешки на леднике и следили за их перемещением; о метеорологах, которые обслуживали здесь оборудование, ныне сиротливо приютившееся, ржавеющее и разваливающееся на задворках хижины. Мы потоптались минут десять в комнате. Кэп предложил:
–  Может здесь перекусим?
–  Нет! Только не здесь! – хором воскликнули мы с дочей.
–  Но здесь тепло, и ветер не дует, –  продолжал настаивать кэп.
Мы с моим ребенком не соглашались. Пацаны, похоже, больше тяготели к свинарнику. Но наши победили. Мы сменили теплый, вонючий воздух, насыщенный запахами исторического табака и бесценного мусора, на свежий дистиллированный воздух открытого места и холодный ветер, равномерно дующий с ледника.
Выйдя из хижины, мы, к нашей радости, нашли участок, с которого разворачивалась панорама цирка, и ледник явил себя во всей красе. Ребятня ликовала и восторгалась громко и активно. Мы с кэпом, как люди бывалые у таких красот, просто тихо радовались. Ради этого и стоило сюда идти. Ледник символизировал для нас не просто цель, а успех. И мы его достигли. Это не просто маршрут, а экзамен, который мы сдали на отлично. Если человек никогда не видел ледника, ему трудно понять: как может восхищать замерзшая груда снега, пусть даже большая. Это все равно, если объяснять человеку, видевшему воду только в кружке и луже, что такое море. Это такое!.. такое!..
Ледник Голубина с точки зрения альпиниста не представляет никакой сложности и интереса. Ложе ровное, пологое, без разрывов. По такому идти – милое дело, как по асфальту. Но если смотреть глазами эстета… Огромная площадь залита сиянием. Невзирая на пасмурную погоду, ледник  как будто сам светится внутренним светом. Кажется, стоит слегка разломать верхнюю корочку, и свет хлынет наружу в мир. Дальнюю часть цирка мы едва различали из-за облачности. Почему-то хочется сказать, что ледник круглый. Мне он вспоминается в виде такой большой-пребольшой чистенькой тарелочки с выгнутым дном и зазубренными краями.  По поверхности –  продольные борозды. Если язык ледника выглядел довольно неухожено (кто бы за ним ухаживал?), то здесь поражала чистота. Но не чистота операционной, а особая, живая чистота природы. Холодный воздух наполнял легкие, как вода напитывает губку.
Мы немного пофотографировались и пошли обедать. Более чем скромная трапеза скорее могла быть названа «перекусом», нежели громким словом «обед». По два кусочка колбасы с хлебом и немножко, ну, очень немножко, сала тем, кому позволяло вероисповедание.
Пока кэп неторопливо ходил по естественным надобностям, мы накинулись на еду, как три дня некормленые. Причем дети проявляли такую сноровку, что мне пришлось за ними поспевать. В результате моей нерасторопности мне достался только один кусочек колбаски. Когда же кэп наконец-то добрался до стола, в меню было только сало и хлеб.
–  И это всё? – не смог сдержать своего удивления кэп – наш великий невозмутимый Чингачгук.
–  Ну, да, –  ответила я, изображая всем своим видом нормальное развитие событий. – Когда я внизу укладывала свой рюкзак, мне показалось, что жратвы вполне достаточно. Да и к тому же я, как элегантная дама, не могла себе позволить нагрузиться, как ишак, общаковским хавчиком.
Говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Кэп мужественно угостился выделенной ему порцией. И настроение его не улучшилось. Очевидно, путь к его сердцу надо протаптывать гораздо большим количеством еды. Зато мы строго выполнили рекомендацию непримиримых борцов за здоровый образ жизни – выходить из-за стола с чувством легкого голода.
Мы еще немного походили возле хижины, обнаружив в отдалении прямо-таки гигантскую свалку отходов жизнедеятельности разной степени ржавения и разложения. Погода существенно не изменилась за последний час. Что удивительно: почему-то есть уже не хотелось. В первый момент, когда были проглочены положенные кусочки, казалось – съем слона. А сейчас – вполне сытно. Наверное, на высоте можно питаться святым духом.
Побродить по леднику или спускаться в базовый лагерь – вопрос не стоял. Если выделить хотя бы час на ледовые занятия, возвращаться мы будем затемно. Поэтому, как говорил отрицательный герой некой сказки: «Вперед назад за лиловыми зайцами!»
Спускались мы легко, выдерживая ставший уже привычным, порядок движения. Мы с дочей еще на подъеме приметили эдельвейсы и затаили мысль набрать букетик на память. Сначала нам попадались невысокие, далеко отстоящие друг от друга цветы. Потом мы вышли на эдельвейсовую полянку. Она лежала между боковой мореной, по которой мы спустились от хижины, и небольшим отрогом. Глубокая тишина и отсутствие ветра. На смену стерильному воздуху пришли запахи жизни: травы, земли. Эдельвейсы –  пушистые шарики в центре сероватых плюшевых звездочек покачивались на своих длинных, «меховых» стебельках. Мы с моим ребенком кинулись собирать букеты. Это было так захватывающе – один цветок лучше другого. Глаза разбегаются.  Хочется взять и тот и другой. Но, наступив на горло своей жадности, мы ограничились одним букетиком на двоих. А потом радостные понеслись догонять ушедшую вперед группу.

ТОП-ТОП ТОПАЕТ МАЛЫШ

Снова луковый склон, по которому петляет тропа. Движение вниз дается доче гораздо легче, чем вверх. Ее все время тянет поболтать, а это верный признак хорошего самочувствия и настроения.
Когда мы подошли к месту нашего теперь уже исторического чаепития на подъеме, кэп и старший пацан стояли там.
–  А где младший пацан? – поинтересовался у нас его брательник.
Мы изумились.
–  Он разве был не с вами? – спросил кэп.
–  Нет. Мы цветы собирали, –  сказала я и продемонстрировала букетик.
–  Он же с вами впереди шел,–  добавила Эля.
Сердцу ухнуло вниз. Мы уставились друг на друга. Все ясно. Потерялся ребенок одиннадцати лет. Одет в мокрые кроссовки, грязные штаны и чистый свитер неопределенной расцветки. Нашедшему просьба: вернуть за вознаграждение.
Мы рассыпались по склону. Цепочкой пошли обратно, все время выкрикивая имя потерявшегося и всякие позывные типа «э-ге-гей». Минут через десять мы увидели нашу пропажу. Она самостоятельно шла по руслу реки, ниже нас метров на двадцать.
Его брат, чувствуя за собой вину – не доглядел за мальцом, суетился с видимым облегчением, носился туда – сюда, командуя дуэтом с кэпом, где подниматься. По большому счету, кэп и сам бы справился с этой задачей, но вдвоем они быстро вывели отстающего на путь истины.
Понервничали мы, конечно, здорово! А как чувствовал себя сам потерпевший? Почему-то мы не спросили сразу. В тот момент у нас не было в душе сантиментов. Но, если представить себя на его месте. Один в незнакомом месте. Первый выход в горы. А у тебя нет никакого жизненного опыта. Тебе всего 11 лет. Что бы ты сделал на его месте? Заплакал? Остался бы ждать на месте, пока найдут? Разозлился бы на всех?
Он сделал свой выбор. Он пошел вперед. Он не упрекнул нас: «Почему вы меня забыли?»
После этого наша группа шла гораздо более компактно.
Туман полностью разошелся. Небо заголубело. Теперь мы хорошо просматривали тропу, которая стекала вниз, как ручеек. Нам уже не приходилось штурмовать преграды по руслу реки, как на подъеме. Мудрая тропа находила удобные для прохода участки. Скоро нас осветило солнце. Стало жарко. Мы с дочей сняли свитера и куртки, оставшись в футболках. Одежду я сложила в рюкзак, где давным-давно лежали два куска полиэтилена, наши шапки и букетик эдельвейсов.
Оказалось, что тропа прямехонько выходит на колесную дорогу Большой Ала-Арчи. В некоторых места ноги сами неслись бегом. Здесь мы повстречались с табуном лошадей. Когда мы промчались мимо, они не разбежались. Только крайние подняли головы и посмотрели на нас. Людей нигде не было видно.
По большой тропе идти легко и приятно. Солнце к этому времени уже скрылось за горами. Кэп со старшим пацаном снова припустили вперед. А мы втроем шли, что называется – в удовольствие. То устраивали беготню на перегонки, то останавливались полюбоваться на какую-нибудь корягу, в которой младший пацан разглядел гнома или крокодила Гену с рюкзаком. Когда впереди мы увидели две наши палатки, идти сразу стало веселей. Мы предвкушали великое чаепитие, обед и, конечно, сухую одежду. Между тем становилось все более сумеречно.

ПРОХОДИТЕ, ГОСТИ ДОРОГИЕ

Мамочка и ее подруга вышли нас встречать почти к самому мостику. Наконец-то мы вернулись! Какое вокруг все уютное и родное! Палатки. Полянка. Речка. Навалилась усталость. Она придавила и расплющила, размазала по земле тонким слоем. Сначала все возвращенцы просто сидели. Кэп, конечно, не упустил случая  накачать легкие свеженьким табачным дымом, прервав тем самым свое многочасовое никотиновое воздержание. Получив от этого порцию положительных эмоций, он поинтересовался:
–  Усталых путников будут поить чаем?
Мамочка спокойно пояснила:
–  Мы не смогли развести костер. Да и точно не знали – когда вы придете.
Услышав эти слова, я безмерно удивилась: «Неужели они не смогли разворошить тлеющую золу и накидать сухих веток? Ладно, мы с дочей и кэп – люди посторонние для мамочки, но ведь два человечка – твои родненькие сыночки. Неужели за них душа не болела?»
Но кэп, излучая добродушие, переобулся, переоделся и за пять минут разжег костер. Подруга принесла воды в кэповской кастрюльке. Мамочка взялась переодевать своих сыновей. Мы с дочей вяло сняли обувь. Надели сухие носки, штаны, потом переодели свитера и напялили пуховки. Как чудесно насладиться теплом и сухостью!
–  Ну, а кушать вы что-нибудь приготовили?–  допытывался наш неугомонный кэп.
–  Нет, –  как само собой разумеющееся ответила мамочка.
–  Зато мы все приготовили для плова, –  бодро поддержала ее подруга.
–  Мы же не умеем готовить на костре.
И обе дамы обрушились на меня с вопросом:
–  Ведь ты нам покажешь как это делать?
Я была потрясена до глубины души! Да нет, я была шокирована! Весь день они лежали в палатке отдыхали. Маленькие девочки, которым исполнилось всего по 40 лет. Впервые в жизни спустились с девятого этажа на землю, впервые в жизни увидели костер. Сели и голодом сидели возле него семь часов, пока не спустился с гор дипломированный специалист по приготовлению пищи на костре. Девчушки тут же захотели заполнить пробел в своем кулинарном образовании и с энергией, достойной лучшего применения начали меня прессовать: «Приступай к обучению». Иными словами: «Начинай варить».
Отсутствие систематических тренировок, да и не систематических тоже, и сегодняшнее хоббитское путешествие туда и обратно здорово отразилось на моем самочувствии. Из меня, будто выпустили всю энергию. Я пребывала в состоянии апофигея. Поэтому наезды подружек не возымели действия.
Когда закипел чайник, это время можно было смело назвать ночью. Заварили чай и быстренько разлили его по кружкам. И тут подруга гордо ставит на огонь чайник. Настоящий чайник. Откуда ни возьмись. Большой чайник, литра на три, с носиком, с ручкой и очень сильно закопченный.
–  Откуда это? – озвучил кэп вопрос, который у большинства вертелся на языке.
–  Мы взяли на той стороне, в палатке. Еще и поварешку прихватили, –  радостно сообщила мамочка.
У меня челюсть упала на землю. Веселость кэпа слетела мгновенно. Он помедлил, выбирая слова:
–  Не надо было этого делать. Горы не любят таких вещей. Так делать нельзя.
–  Но мы все вернем, когда будем уходить. Там ведь никого нет, –  сказала подруга
–  Все равно не нужно. Так не делают, –  упорствовал кэп.
Но добытчицы гнули свою линию. Мне было неприятно, но пускаться в дискуссию не было сил. Да и уставший кэп недолго выстоял против двух бодрых женщин. Поэтому следующую порцию чая мы пили уже из чайника. После чаепития совесть у меня так и не проснулась. Выступать в роли шеф-повара не хотелось. Энергия, конечно, прибывала, но скорость ее прибытия можно было сравнить с работой медицинской капельницы.
В итоге часа через 2 мы наслаждались пловом, приготовленным в основном инициативой подруги. Он жутко подгорел. Превратился в равномерную грязную массу. Но мы все равно ели. А какой у нас был выбор? Подруга все время злилась и не считала нужным это скрывать.  А тут еще моя дочь громкоголосо выдала:
–  Какой идиот положил в плов целый чеснок?
 Пришлось, конечно, спустить на нее Полкана а моем лице. Душевное наставление имело цель донести до ребенка мысль: ешь, что дают, а не нравится – готовь сама. Дочь разревелась. Подруга, похоже, тоже, судя по ее долгому отсутствию у костра.
Что касается меня, то положенную порцию плова я доесть не смогла. Я встала с чашкой, пока народ был занят своими делами и не обращал на меня внимание. И скоренько рванула к реке, якобы только помыть свою посуду. Но основная задача была выкинуть прогорклое месиво.
Как ни странно, мужская часть нашей команды возжелала добавки. Видимо, для них хорошая еда – это обильная еда.
В это время успокоившийся и разомлевший кэп повествовал о своей любимой алюминиевой чашке, с которой он не расстается со времен Великого потопа. На этой чашке не было ни одного квадратного сантиметра, который мог бы быть назван ровным. Кэп сказал, что эту чашку некто с извращенным чувством юмора превратил в лепешку. После чего кэп с помощью молотка и какой-то матери придал ей нынешнюю импрессионистскую форму. Со скорбью глядя на это произведение прикладного искусства, хотелось кинуться к кэпу на шею со словами благодарности от имени всего человечества, что он выбрал себе профессиональную деятельность далекую от скульптуры. Что он смог бы наваять с такими задатками – подумать страшно! Но поскольку собственное творение всегда воспринимается через розовые очки, кэп любил свою чашку а-ля Пикассо и всегда в горы брал ее прогуляться.
Я предложила дочери на правах провинившейся поучаствовать в «домашних» хлопотах – помыть посуду за всеми участниками застолья. Она не стала ожидать торжественного выступления Полкана, безропотно собрала тарелки, пошла к реке и долго-долго мыла посуду. Я даже успела удивиться ее старанию. Наконец она появилась из темноты. Мы все еще сидели у костра.
–  Я упустила в речку кэповскую чашку, –  виновато призналась она.
–  Как?!
–  Что?!
–  Где?! – всполошились мы с кэпом. Пошли к речке. Да что там увидишь? Отходишь от костра на несколько шагов уже темнота. А речка – в двадцати метрах. Там хоть глаз выколи – ничего не видать. Походили по бережку, посветили фонариком и зажигалкой, но ничего не нашли.
–  Мы компенсируем, –  пыталась я успокоить кэпа. – Придем в город и сразу купим.
Но кэп был безутешен.
Мы вернулись к костру. Стали сушить носки и кроссовки, потом штаны и свитера. Иногда кто-нибудь потеряет бдительность и потянет резиновым дымом или паленой синтетикой. Дочери удалось добиться хорошей хрустящей корочки на своих носках, а мне - частично видоизменить форму подошвы на кроссовках. Остальные наши коллеги в той или иной форме повторили наш опыт.
В эту ночь, ясную и холодную, звездопад не свирепствовал. Мы по-прежнему любовались порханием небесных светлячков, но уже не с таким энтузиазмом, как в прошлую ночь. Спать легли опять поздно, после часа ночи.
На следующее утро я опять встала самой первой. И скорее поспешила на поиски кэповской миски. Я прошлась вдоль берега вверх и вниз по течению, но ничего не нашла. Потом мне взбрело в голову сделать фотографию с середины реки, чтобы вода как бы набегала на передний план. Я забралась в палатку, нащупала фотоаппарат и пошла на охоту за кадрами.
Многочисленные рукава реки и ручейки образовали сложную систему островов. Я вприпрыжку добралась до хорошего местечка, глядя преимущественно в объектив фотоаппарата. Кадр получился что надо! Когда дело было сделано, огляделась и обнаружила себя между двумя бурными протоками. Я аж испугалась. Как же меня сюда занесло?! «Только не надо паники,–  сказала я себе. – Если уж есть вход, значит, есть и выход». И точно. Минут через пять я уже выбралась с того островка и, перебегая по камням, прыгая через неширокие места, рванула на большую землю.

А НЕ ПРОГУЛЯТЬСЯ ЛИ ДЛЯ АППЕТИТА?

Народ, по-прежнему почивал. Я решила побродить по склону, ближайшему к дизайнерски правильному озерку. Фотать уже не хотелось, хотя фотоаппарат тащила с собой. На склоне ничего интересного не нашлось: ни травы, ни камней. Поэтому, увидев шевеление в лагере, я отправилась к своим.
На завтрак все желающие доедали умопомрачительный вчерашний плов. Парадоксально, но в число желающих попали только мальчики разных возрастов. Вся женская часть команды предпочла лапшу быстрого приготовления. Может у мужчин иначе устроены осязательные органы? Менее чувствительные вкусовые рецепторы?
Я усиленно пыталась скормить максимальное количество огурцов. Такое впечатление, что их число не уменьшилось за время нашего отдыха. Кэп – большой любитель мяса и малый любитель овощей, ворчал, что столько огурцов сожрать невозможно, будучи в здравом уме и трезвой памяти.
Я без особого энтузиазма пыталась обелить себя в глазах возмущенной общественности, пенявшей мне, как разработчику раскладки продуктов на зеленые недостатки, намозолившие всем глаза. По большому счету мне было по барабану – сколько у нас огурцов. Но не молчать же, когда на языке уже чешутся язвительные слова.
В процессе поглощения пищи, сдобренной дискуссией  о проблемах мироздания, мы решили, что после вчерашнего есть еще порох в пороховницах. И прогулка в Топ-Карагай будет интересным разнообразием в нашей разнообразной жизни.
Как всегда, завтракали мы со знанием дела до одиннадцати. На этот раз погодка не пыталась испортиться. Даже когда мы все, все до единого, колонной по одному потянулись по тропе, солнце светило во всю мощь.
Мы снова перешли по мостику и сразу же начали набирать высоту. Одной, явно выраженной тропы, как на Голубина, не было. Зато было много мелких тропок. Скоро мы попали в лес. Тут были и закрученные арчевые деревья, и рябина, и ёлки, и какая-то кустистая мелочь.
Кэп, окрыленный воспоминаниями, занялся поиском хижины, которая во времена динозавров  спасала нашего славного путешественника и его коллег от непогоды и одиночества. Периодически кэп останавливался и говорил:
–  Вот это самое место. Вот тут она и была. Или может не тут…
Мамочка с подругой не теряли времени даром и занялись сбором грибов. Детвора тоже им помогала. Наконец кэп натолкнулся на фундамент.
–  Вот она! – радостно провозгласил кэп. – Тут стояла основная хижина, большая. Какая была хорошая хижина!.. Мы тут как-то с Маречеком ночевали. А дальше был склад. А дальше была «шхельда».
Господа, к вашим услугам синхронный переводчик-толмач. Перевожу непонятки, по-умному «сленг», на язык широких народных масс. «Шхельда» –  слово пришло к нам с Кавказа. Так называется одна из популярных в альпинистских кругах вершина. Но в устах кэпа и его единомышленников – горных проходимцев, обозначает «туалет». Будь то домик, куча камней или кустики, загораживающие уединившегося человека от любопытных взглядов.
Мамочка и подруга тормознулись в лесу. А мы тем же составом, что и вчера, пошли по ущелью. Лес в горах – это не тайга. Не заблудишься. Поэтому на морену мы вышли уже минут через двадцать.
Кэп тут же исчез из поля зрения, как виртуальный человек в компьютерной игре. Старший пацан возглавил шествие по морене и с легкостью завел нас под осыпающиеся скалы на «живые» камни. Вот что значит школа кэпа! Мы не ищем себе легких путей в жизни. Поскольку мы с дочей традиционно плелись в последних рядах, а проворные пацаны залезли гораздо выше нас, именно на нас стали сыпаться камни, которые своими монументальными размерами сделали бы честь любой искусственно созданной альпийской горке. Мне пришлось громовым голосом остановить новоиспеченных архаров. Некоторое время я руководила движением пацанов. Но потом на горизонте появился кэп и принял их под свое покровительство.
Мы подошли к довольно бурной речке, собрались в кучку, отдохнули. Но дальше решили не идти. Времени оставалось в обрез. И мы повернули назад. Теперь шли вдоль русла, перепрыгивая по огромным валунам.
Последний кадр на память. Пленка закончилась. И тут по закону Мерфи над нами воспарил орел. Мы стояли, задрав головы. А орел кружил, спускаясь все ниже. Но, когда он пролетел в двух метрах над нами, мне захотелось заорать: «Ну, почему фотопленка была из тридцати шести кадров?! Почему у меня не цифровой фотоаппарат, который может сделать тысячу снимков?!»
В базовый лагерь мы спустились полные сил, не то, что вчера. Сборы рюкзаков, себя и своего достоинства заняли гораздо больше времени, чем мы планировали. Огурцы мы разложили на своем каменном столе. Пусть животные угощаются. Кэп не упустил случая сказать: «Вот видишь, как много мы набрали твоих любимых огурцов, даже не съели». Я спокойно пропустила эту реплику мимо ушей. Детвора с удовольствие заливала костер, бегая с кастрюлькой и чайником в речку. Напоследок мамочка отправила своих пацанов на другую сторону реки, чтобы отнести чайник и половник в пустующую до сих пор палатку. Теперь уж всё. Пора в дорогу, старина, подъем пропет.

И СПУСКАЕМСЯ МЫ КТО НА ГОД, КТО СОВСЕМ

Спуск, как всегда, оказался более резвым, чем подъем. Уже на подходе к альплагерю пустился недолгий слепой дождь. Мы спрятались под огромной елкой и с интересом наблюдали, как сияют на солнце небесные струйки.
На разливе, при слиянии Ала-Арчи и Ак-Сая, наш многоопытный кэп решил найти самое мелкое и узкое место для переправы. Он с умным видом ходил по берегу туда-сюда. А мы, сидя на рюкзаках, взирали на его телодвижения, как бывалые путешественники. Немного погуляв, кэп решил упростить задачу. Будем искать рукава или мелкие, или узкие. Закатав повыше (спорим, вы подумали: штаны?) губы, мы-то надеялись пройти, не замочив ног, вся группа пошла на штурм переправы.
Первый рукав – самый широкий и глубокий перешли по бревну. Когда очередь дошла до кэпа, он со своим грандиозным рюкзаком решил не испытывать судьбу бревнышка –  пусть живет. Он закатал повыше теперь уже штаны, решительно вошел в воду и с грацией груженого парома двинулся наперерез потоку.
Встреча группы на другом берегу прошла в теплой, дружественной обстановке. Кэп резюмировал, как истинный философ: «Хоть вода неприятно холодная, зато ноги чистые». Оставшуюся тысячу рукавов, рукавчиков, ручейков и ручейишек мы переходили неоднократно: где-то по воде, аки посуху, а где-то наоборот: зачерпывая и вступая. Куда вступая? О! Это отдельная песня. В лучшем случае – в воду, в худшем – в грязь и глину разных расцветок.
В одном месте я нашла великолепный белый камень весом килограмма три. Я его нежно подняла. Какая сияющая красота! Он займет достойное место в моей домашней альпийской горке. Моя дочь удивилась:
–  Неужели потащишь?
–  Донесу. До бусика же недалеко – минут двадцать.
Благодаря находке, в широких местах, где нужно было прыгать, как балерина на сцене – в полете раскинув ноги на шпагат, если вы, конечно, представляете балерину с рюкзаком до попы, я сначала перекидывала камень, огласив окрестности могучим: «Поберегись!!!», потом сигала сама. Поскольку нас с камнем было двое, в отличие от остальных членов команды, транспортировавших только себя, мы ползли с ним в наипоследнейших рядах. Даже моя доча ушла с отрывом.
На последнем рукаве большая часть группы решила помыть ноги – поток оказался широковатый для балетных па. Переправляемся на другой берег, а там – серый песок и пыль. Ну, помыли ноги, называется! Придется идти до травы или пока ноги не высохнут. Не засунешь же грязные ноги в кроссовки.
Метрах в десяти на красивом «полуострове» мы заметили человек двадцать отдыхающих, чинно стоящих под елками. Они недоуменно дружно осматривали нашу ватагу. И оно стоило того. Все грязные и мятые, некоторые – не бритые. Три человека идут босиком и несут в руках обувь, замурованную в грязь. А я, помимо кроссовок, тащу валун.
Мы – ребята хоть и исчучканные, однако смирные и совершенно ручные. Вылезли себе на травку, стряхнули пыль со своих ног, обулись, вытащили еду, сидим, перекусываем. Головой крутим по сторонам. И замечаем странное дело: во всей обозримой округе отдыхающих всего две группы. Мы да та компания под деревьями на фоне реки. И это – в воскресенье! И это – в солнечный день! Еще и не вечер!
–  Где люди? Где массы, которые заполняют своими телами каждый квадратный метр природы?
–  А та компашка какая: в костюмах и галстуках выехали на пикник.
–  Зато тихие. Стоят спокойно. Общаются
–  Это у них, наверное, мальчишник.
Мы разглядывали странную группу, и они нет-нет да и посмотрят в нашу сторону. Тут кэпа посетило невероятное озарение:
–  Какое сегодня число? Сегодня же инаугурация нашего президента! 
–  Точно. А мы, значит, с корабля – на бал.
–  В грязных смокингах с башмаками и камнями наперевес.
Мы хохотали до слез. Ситуация нелепая и потому потешная. Президент с группой единомышленников отмечает свой первый государственный праздник. Служба безопасности очищает от пикникующего народа окружающее пространство. И тут с гор спускаемся нежданные, негаданные мы. Гости дорогие. Самолет летит, крылья стерлися. А вы не ждали нас, а мы приперлися. Мы покатывались со смеху снова и снова, когда кто-нибудь находил забавную грань нашего положения.
–  Сейчас, наверное, эсэнбэшники прибегут – дубинками на нас махать.
А нет. Лояльность к избранному нами президенту на наших лицах была хорошо видна, как фонарь на сельской улице, так что нас никто не потревожил. Мы даже немного забеспокоились за безопасность высших должностных лиц. А вдруг мы – моджахеды какие-нибудь, али террористы.
Повеселившись и перекусив заодно, наша компания взвалила рюкзаки и пошла к бусику. Уже через полчаса мы катили в сторону Бишкека. Когда въехали в Южные ворота города, шум как-то сразу врезался в тишину моей души. За эти несколько дней я даже забыла –  какая бывает суета.
–   Как не хочется возвращаться… –  выразила мамочка мою затаенную мыль.
С нею были солидарны все. Это была не просто поездка в горы. Это был глубокий отрыв от цивилизации. Всего три дня, но сколько всего было!
Я больше никогда не видела ни подругу, ни мамочку и ее сыновей. С моей дочей и кэпом мы еще не раз ходили по горам, по долам. Должно быть, мы из тех, кто, оставив в горах свое сердце, все время возвращается к нему, чтобы познать себя и обрести гармонию.