Все началось с козла.
Нет, не так. Козел был детонатором.
Взрывная смесь начала копиться с приезда на объект. Всю ночь колонна, включающая четыре "Урагана" с 90-тонными балками мостовых пролетов на прицепе, кружила по казахской степи. Проводник свирепо, выдирая волосы, чесал в затылке. Под утро поисковыми прожекторами нащупали поселок. На радостях проскакали с песней по центральной улице. Почти километр единственной асфальтированной дороги. Гордость местного поссовета, исчезнувшая под колесами "Ураганов".
Забудем про этот пошлый асфальт, тем более что он был плохим и старым. Конфликт загорелся.
Жилой вагон мостовиков поставили в тупике крохотного разъезда в три дома. Первым гостем оказался козел размером с хорошего теленка и рогами горного архара. Конечно же, такого красавца приняли радушно. (Половина старого чайника вина и очень вкусный пряник на закуску).
Железнодорожное виноделие в те времена переживало период расцвета. Почти каждый товарный состав радовал глаз цистерной-термосом с "лозой из Палермо". Неподалеку от жилого вагона, в сухом колодце, стояли четыре неиссякаемых фляги (50 л.). Ужины в кают-компании вагона чем-то напоминали Грузию в ее лучшие годы. "Мы поднимаем этот бокал..."
Но вернемся к нашему козлу. Несмотря на свою мощь и красоту, оказался он слаб и порочен.
Не буду часа ждать,когда умру,
Когда пойду на глину гончару,
Пока еще не стал я сам кувшином,
Кувшин вина я выпью поутру.
Дальше, понятно, была лестница, ведущая вниз. Козел сел на диету. Утро - полчайника, пряник. Обед... Как, впрочем, и ужин. Скоро козел опочил, вознеся тем самым конфликт в горние выси. ( Толик! Снится ли тебе лиловая укоризна козлиных глаз?)
Ильей-громовержцем примчался начальник участка. До нужной воспитательной свирепости его довела тесная кабина локомотива, где он просидел, скрючившись, несколько часов, прогуливаясь изредка мимо грохочущего дизеля. Были тогда такие удостоверения, разрешающие проезд в любом поезде, включая локомотив.
Злобный и ушлый начальник для начала мгновенно разыскал сухой колодец. Погреба были варварски порушены. Что, впрочем не произвело впечатления на вагонных аборигенов. Больше внимания привлекла вдохновенная речь, в коей оратор обнаружил глубочайшее знание родного языка и редкие филологические изыски. После начальникова отбытия восхищенные аборигены постарались передать то, что сумели запомнить, местному туземному населению. Отныне и навсегда между двумя племенами лег топор войны.
К мысли о том, что война - это очень плохо, мостовики пришли зимой, в аккурат на День Советской Армии и Военно-морского Флота. 20-го февраля началась пурга, мгновенно закрывшая и без того нешибкие дороги. В тот же день, вечером, была съедена последняя банка тушенки. Только 26-го пробился снегоочиститель. Доступа к местным закромам не было, как и к узлу связи. (Уй бай, всё сломался). В вагонном скиту оставалось ограниченное количество сгущенки и неограниченное - спирта. Праздник, в целом, удался, но был несколько задумчивым.
На последующие вахты сгущенку не брали. А, узнавая об условиях нового объекта, говорили: "Ништяк. Лишь бы не было войны."