Решительно отстаивайте свою жизненную позицию и не бойтесь изменить свои взгляды. Многие дела потребуют дополнительных трат и усилий. Научитесь подстраиваться под обстоятельства, чтобы достичь своей цели
Из гороскопа
Степаша совсем забросил книги по телепатии и прочим сверхчувственным наукам, зато взял моду где-то пропадать по вечерам. Иногда он появлялся только к полночи, а на ее вопрос, где это он так долго болтался, недовольно бурчал:
-У друзей. Да что ты меня все караулишь, как ребенка? Я свободный человек или как?
Тамаре хотелось ответить «или как», но она сдерживалась. Тем более что никаких вещественных доказательств вроде подозрительных телефонных звонков, чужих волос, незнакомого запаха духов или следов губной помады на самом Степаше не обнаруживалось, хотя она и искала с пристрастием. Но тем не менее уверенность, что муж ей изменяет, росла у Тамары с каждым днем. Тут она повела себя, как иной современный исследователь: вначале создала гипотезу, а потом стала подгонять под нее доказательства.
Впрочем, доказательств того, что Степаша разлюбил ее, хватало и без подозрительных звонков или чужих волос на пиджаке. Первым и самым убедительным было его полное нежелание иметь детей. Когда Тамара было заикнулась об этом – ведь ее биологические часы отстукивали последние годочки, еще немного, и никакие дети не заведутся вообще, Степаша только удивленно посмотрел на нее и спросил:
-Неужели ты хочешь, чтобы твой ребенок жил в этом страшном мире?
И в самом деле, мир вокруг в тот момент был для детей не более уютным местом, чем концлагерь или даже преисподняя. Сексуальные маньяки и педофилы, подстерегающие ребенка и продавцы наркотиков с одной стороны, и дошедшие до полного распада школа и медицина с другой. Это не говоря уже о том, что цены в коммерческих ларьках имели к сумме их двух зарплат примерно такое же отношение, как золотая тарелка к куску черного хлеба. Если раньше детям было хоть и не все лучшее, как провозглашала пропаганда, о все же хоть что-то, то теперь детям полагалось ровно столько, сколько могли оплатить родители.
К чему плодить нищету, повторял Степаша, это совершенно безответственно. Возможно, позже, когда все наладится... После того, как Тамара рассказала об этом на работе, Настя, к ее удивлению, сказала:
-Он прав. Сейчас дети ни к чему.
И завела уже сто раз всеми слышанные речи про проблемы с собственными детьми. Их у нее было двое, пятнадцатилетний сын и семнадцатилетняя дочка, которая недавно вполне серьезно заявила о желании стать путаной. Этим словом в последнее время называли проституток, тем самым подняв эту профессию на уровень приличных и даже облагородив. А что? Дело легкое, прибыльное, никакого образования не нужно. Отец, услыхав такие речи, хотел было ее выдрать, да какое там, уже такая кобыла вымахала!
-Вот и рожай их после этого! - закончила Настя.
Остальные отмалчивались, разве Наталья Романова заметила Тамаре:
-Зачем твоему Степаше дети, в самом деле? Он сам себе ребенок, до самой могилы!
Доказательством Степашиной измены было и то, что он теперь совсем не приносил в дом денег. Он и раньше не слишком буквально относился к ним и отдавал ей только часть зарплаты, тратя остальное на книги, пиво и непонятно на что. А теперь он даже и книг не приносил. Когда она его спрашивала, куда девалась зарплата, он только пожимал плечами и отвечал что-нибудь вроде:
-Да тут пришлось в долг дать одному, и еще мне обещали одну книжку про Нострадамуса редкую достать, пришлось им аванс выложить.
И каждый раз на его лице было искреннее удивление: неужели такой презренный предмет, как деньги, стоит внимания?
Да и по прочим признакам он к ней явно охладел. Но как узнать точно? Ведь не спросишь же прямо, глядя ему в глаза: с кем это ты весь вечер шлялся, отчего ты меня больше не любишь и кто она, злодейка-разлучница. Это самый трудный вопрос для любой женщины, независимо от красоты или возраста. Тамара мучилась и не спала ночами, не зная, что делать и кому пожаловаться. Да и стыдно было жаловаться, ведь в ответ она услышала бы наверняка что-то вроде: «Тебе же говорили, что это добром не кончится, раз он куда моложе тебя!». Ей не раз вспомнились слова Натальи Романовой: «Десять лет разницы – это уже другое поколение. А у каждого поколения свои идолы, своя мода, своя мораль, даже свой язык». И в самом деле, сколько новых слов принес Степаша: «бабло», «лох», «откат», не говоря уже о «понтах-ментах-крантах»! Да еще в придачу постоянные разговоры о сверхчувственном и непостижимом, эти блуждания в неведомых мирах фантазии! Порой она чувствовала себя с ним, как иностранка. Наверное, и ее первый муж чувствовал себя с ней точно так же. Словом, советоваться с коллективом не стоило.
Оставалось разве поискать ответ в литературе, тем более что к этому времени появилась масса учебных пособий и руководств по части любви, секса и семейной жизни. Тамара бросилась в библиотеку, и прилежно проштудировала несколько полученных там брошюр. Но советы, которые давались для оживления семейной жизни, вызвали у нее только грустную усмешку. Тамара как-то сомневалась, что кружевное белье эротического свойства крайне способствует реанимации уснувшей было мужской страсти, и еще меньше верила, что стриптиз и совместный просмотр порнофильмов поможет этой самой страсти взыграть по страшной силе. Некоторые авторы рекомендовали делать вид, что ничего не происходит, и дать мужу время отдохнуть от тяжких семейных уз. Умные женщины должны давать свободу мужу, не в средние века живем, когда «Если что узнаю, убью обоих!». Пусть у него будут женщины, у нее мужчины – что с того, разнообразие обогащает жизнь. Смена партнеров способствует творческой активности, однообразие притупляет чувства. Но это все было не для нее, да и делить мужа еще с кем-то не хотелось - это было бы как есть с общей тарелки одной на всех ложкой или, скажем, носить чужие трусы…
Помучившись некоторое время между неизвестностью и страхом потерять мужа, Тамара решила, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Нужно выяснить, куда и к кому он ходит. Однако в те мутные времена приватные детективы, которых можно было бы подрядить для этого, имелись только в кино и романах. Ну, может быть, в столице уже и появились первые ласточки, но никак не в их провинции. Здесь по бедности еще жили по принципу «сделай сам»: сами клеили обои, сами выращивали картошку, сами шили-вязали, сами ремонтировали проводку и водопроводные краны. И Тамара, поразмыслив, сказала себе: не боги горшки обжигают, дело мастера боится, и чем ремесло сыщика сложнее кройки и шитья? Пожалуй, даже и проще.
А потом отыскала в кладовке старое пальто, в котором Степаша ее ни разу не видел, и отпросилась пораньше с работы. К счастью, дело было в ноябре, и рано наступившая темнота очень способствовала ее сыскной самодеятельности. А вот слякоть на улице, сырость в сапогах, и полный раздрызг в душе наоборот, очень мешали. Ежась под порывами холодного ветра, бившего в лицо, Тамара дошла до старинного особняка с мезонином на берегу реки. Когда-то тут жила содержанка губернатора, а теперь помещался областной архив. Порадовавшись, что раньше строили затейливо, с множеством выступов и колонн, она укрылась за ближайшей из них и уставилась на ободранную дальше некуда массивную резную дверь, размышляя, как она будет жить без Степаши. От безысходных мыслей леденило сердце, от холода мерзли ноги, от ветра текло из носа.
К счастью, ждать пришлось недолго. Минут через пятнадцать дверь отворилась, и из нее вихрем вылетел Степаша. Он и вообще ходит быстро, широко размахивая руками. Выждав, когда он немного отойдет, она оторвалась от своей колонны и двинулась за ним. Пройдя пару кварталов, Степаша свернул во двор стандартного блочного дома, не оглядываясь, дошел до последнего подъезда и исчез в нем. В то время двери еще были гостеприимно, по-социалистически, распахнуты для всех, нигде не стояло кодовых замков, поэтому Тамара без проблем сумела прошмыгнуть вслед за ним.
Стоя на изгаженной до состояния общественного сортира лестнице, она слышала, как он шел наверх. Однако звуков звонка или хлопнувшей двери, как если бы он зашел, не было, и это выглядело более чем странно. Хотя, может быть, его там ждали и заранее открыли. Только вот неясно, кто именно, ведь на каждой площадке было три двери. Придется подняться и посмотреть, вздохнула она. Но, пока она размышляла, сверху затопали ноги.
Это оказался высокий тощий парень с бритой, как у заключенного, головой и испитым, бледным до синевы лицом, одетый в какое-то рванье. С подозрением покосившись на нее, он поинтересовался:
-Вы, случайно, не к Михаилу Аркадьевичу?
-Да... - пробормотала в испуге Тамара. Вид парня ей доверия не внушал.
-Ну-ну, - бросил он, уже сбегая вниз.
Дождавшись, когда он исчезнет и стараясь ступать как можно тише, Тамара прокралась наверх. На площадке четвертого этажа одна из дверей была приоткрыта и из нее доносился незнакомый мужской голос. Борясь со страхом, от которого у нее подкашивались коленки и перехватывало дыханием, она все же заглянула в крохотную прихожую. Точно такая же была была у ее родителей: на двух метрах стены сразу дверь в туалет с ванной, и в жилую комнату, для вешалки место остается разве на потолке. Но тут и вообще никакой вешалки не было, а все одежки были свалены просто на полу. Тамара сделала два шага вперед, и в нос ей шибанул запах мужской компании, явно не злоупотребляющей мылом душистым и полотенцем пушистым. В широкой полосе света, что падал из приоткрытой двери в комнату на стену прихожей, по замызганным обоям вверх деловито полз солидный таракан.
Она испугалась еще больше. Уж не в притон ли она попала, из тех, о существовании которых писали в милицейских хрониках всякие страсти-мордасти? В табачном дыму вырисовывалась неопрятная комната, которую можно было назвать скорее берлогой. Все было грязное, тусклое, потрепанное, с облупившейся штукатуркой и пятнами сырости на драных обоях. На продавленном диване, дряхлых разномастных стульях и даже на щелястом деревянном полу сидели человек десять, все мужского пола, и ее муж - среди них. Сообразив, наконец, что на притон это не очень похоже, Тамара с облегчением вздохнула.
Хотя еще рано радоваться, и это может быть сходка какой-нибудь банды мафии, о которой нынче так много пишут и говорят, но с которыми лично она до сих пор ни разу не сталкивалась. Однако на хорошо одетых мафиози эта публика походила так же мало, как сама квартира - на номер пятизвездочного отеля. В большинстве это были плохо одетые, нечесаные или вовсе обритые наголо юнцы с мрачными решительными лицами. Они восторженно уставились на мужчину примерно ее возраста, который выглядел как кокетливый восточный божок: аккуратная бородка, заплывшие жиром непроницаемые глазки и толстое брюшко, нависшее над ремнем. Жирные ручки божка активно жестикулировали, а из толстых губы вылетали какие-то слова. По отдельности они были как будто понятны, а вот общий смысл совершенно ускользал. И как связаны между собой «Родина», «долг патриота», и «гнилой режим», Тамара так и не поняла.
Кто знает, послушай она еще немного, и до нее бы дошло, но тут в ее спину уперлось что-то твердое. Тамара вздрогнула, и оглянувшись, увидела, что это пистолет, который держит тощий до невозможности и придурковатый с виду юнец.
-Ага, шпионка явилась, - прошипел он, тычками в спину демонстрируя свой дурной нрав, а громким сопением - хронический гайморит. - Сейчас мы с тобой разберемся!
Тут Тамарин страх перешел уже в состояние панического ужаса. От юнца отчетливо веяло спиртным, немытым телом и агрессией. Ничего не оставалось, как собрав все свое мужество, громко закричать:
-Не шпионка я, тут мой муж! Я к нему!
Оратор, которого Тамара про себя назвала Полубуддой, остановившись на полуслове, посмотрел на нее примерно так же, как она глядела пять минут назад на таракана, и сказал, как плюнул:
-Кто такая?
-Это моя жена, - растерянно сказал Степаша. Было видно, что ее приход ему неприятен, но он быстро овладел собой:
-Вы же сами говорили – привлекайте соратников!
-Она в курсе? – тон у Полубудды был крайне строгий.
-Да, конечно, - промямлил Степаша.
Тамара меж тем была занята преимущественно самообороной от придурка с пистолетом:
-Убери-ка ты свою пушку, а то еще выстрелит невзначай!
-А это стартовый пистолет, - осклабился тот. – Во дура-баба, не понимает!
Полубудда, поизучав ее взглядом, по остроте равным разве гибриду лазера с рентгеном, выдал:
-Не знаю, нужна ли нам такая. Доверия она мне не внушает.
И потом, уже к Степаше:
-А ты поручиться за нее можешь?
Тот с готовностью кивнул,
И Полубудда обратился уже к Тамаре, причем сразу на «ты»:
-А что это за выражение лица у тебя? Ну что за народ у нас, что за рожи? Все, все переделывать нужно, даже выражения лиц!
-А какое должно быть? – удивилась она.
-С улыбкой нужно по жизни шагать, с улыбкой! Бодро! Радостно!
Тамара только пожала плечами. О какой улыбке может идти речь, когда на душе сплошной мрак и холод, да еще в этой грязной берлоге с сомнительного свойства личностями, которые до полусмерти пугают тебя пистолетом?
-Мы же условились, что баб не берем, - вдруг заартачился какой-то юнец с лысой головой и богатырским торсом качка .
-Заткнись, Веник, - оборвал его Полубудда. – слышали уже!
-Да, и буду повторять постоянно, - запальчиво возразил Веник, вставая и обнаруживая, что он ростом сантиметров на десять ниже Тамары.
Полубудда, обложив непослушного матом, приказал ей:
-Садись, послушай пока.
Она вовсе не собиралась общаться с этой публикой. Но Степаше наверняка будет безопаснее, если за ним присмотрят. И она устроилась рядом с мужем, спросив шепотом:
-Так чем вы тут занимаетесь, в самом деле?
-Потом все расскажу. Слушай лучше!
Тамара вздохнула и стала слушать Михаила Аркадьевича, говорившего о борьбе за светлое будущее России, о врагах за границей и о задачах истинных патриотов. Что-то похожее она уже где-то слышала, только вот где? Ах да, в школе. Ведь именно так говорили в свое время пламенные революционеры - соратники Ленина. Ну вот, из огня да в полымя, усмехнулась она про себя. Во что только ее Степаша не вляпается! То в экстрасенсы попадет, то в партию…
Впрочем, чему тут удивляться? В те дни политическая жизнь в провинции была вроде суповой кастрюли на огне, то и дело выныривали на поверхность ошметки самого странного вида и цвета. Иной вроде даже и на что-то приличное похож, как будто кусочек мяса или капусты, а попробуешь – настоящая дрянь. В данный момент губернатором области умудрился стать именно жириновец, пообещавший на выборах народу все и луну с неба в придачу, а главное – понижение цен на водку. Разумеется, он не только не выполнил ни одного своего обещания, но и принялся активно разворовывать последнее. Но там хоть ясно – бандит он бандит и есть, а что за партия, куда угодил ее Степаша, понять из речей Михаила Аркадьевича было невозможно.
Пришлось спросить его об этом по дороге домой. И он стал рассказывать о том, что они готовят освобождение страны от засилья иностранных оккупантов и интервентов, которые только и мечтают, как уничтожить всех русских. А потом создадут великую Россию, в которой будет все хорошо и всего поровну. Тамара слушала и только диву давалось: неужели он не помнит, что в старых советских учебниках истории про гражданскую войну и революцию писалось то же самое?
Новое увлечение Степаши было ничуть не лучше ясновидения, а может, даже и хуже. Радовало разве только одно: никакой соперницы у нее пока нет. И по крайней мере, Степаша безумствует у нее на глазах, утешала себя Тамара, и, если что, она может его защитить. Правда, для этого пришлось время от времени ходить с ним на «заседания» и делать вид, что ее занимают их рассуждения. На самом деле питомцы Михаила Аркадьевича перемалывали воду в ступе, видно, полагая, что полученным продуктом можно будет в будущем сытно кормиться.
Их наивность можно было понять: в основном, это были зеленые юнцы, которых можно было в два счета охмурить любыми сказками. Особенно если рассказывать им, что они - гиганты мысли и родились не в то время не в том месте, и все им должны. Даже если они двоечники или даже бывшие правонарушители, не закончившие школу. Впрочем, некоторые были из вполне преуспевающих семейств, вроде очень приличного с виду парнишки по имени Вася, а кличке «Таракан». Его мамаша работала в администрации губернатора, и он с ее помощью мог далеко пойти, но отчего-то приклеился к этой компании. Что он в ней нашел?
Были среди них как люди, психически больные, так и те, кому новая жизнь ничего, кроме нищеты, ничего не принесла. Но основная масса - "вопреканцы", как их называла Наталья Романова, то есть протестанты против всего и всех. Такие ни при каком строе не будут жить нормально, потому что у них каша в головах и шило в заднице. Типичным примером был тот же Веник, который нигде не работал, а жил с матерью на ее пенсию. Время от времени его охватывали полубезумные идеи – организовать революцию, чистить свою и чужую ауру, освоить технику массажа, и тому подобное. Но все быстро оказывалось бурей в стакане воды, и кончалось гневными речами против тех, кто ему мешает. Проще всего уничтожить всех вокруг, кто не нравится, и тогда будет хорошо.
Глава этого дурдома, Михаил Аркадьевич, тоже был человек с большими странностями. Судя по тому, что о нем рассказывали разные люди, он был из Москвы и учился в каком-то престижном вузе, который как нельзя более располагает к свободной жизни и поискам истины. Поэтому Михаил Аркадьевич и стал ее профессиональным искателем. Хотя если присмотреться внимательнее, то оказывалось, что на самом деле он искал только одного - как бы устроиться поудобнее за счет этой самой истины и не слишком пачкать руки грязной работой.
На втором же заседании Тамару послали на кухню, сварить на всех картошки. И ей же потом пришлось мыть всю посуду. Кухня, на которой она это делала, кишела тараканами, но они, похоже, никого не беспокоили. К третьему заседанию она должна была уже не только сготовить, но и закупить на всех продуктов. И ей стало ясно, что эти борцы за свободу ширнармасс уготовили ей роль обычной прислуги. А когда она осмелилась высказать свое возмущение по этому поводу, то тот самый Веник-женоненавистник, так дурно встретивший ее, презрительно поинтересовался:
-А тогда ты зачем сюда пришла?
-Ну, борьба за свободу, политика... – ответила Тамара. А что еще она могла ответить? Ведь не говорить же, что она сюда ходит, чтобы за мужем присматривать! И в ответ услышала:
-Гнать баб из политики надо поганой метлой!
-Почему? – поинтересовалась она и тут же пожалела, потому что к разговору подключился Михаил Аркадьевич:
-Три поколения в России и десять поколений в Европе женщину калечили психически, - сообщил он, с презрением глядя на Тамару. - Превращая в партнера, равноправного товарища, вознося на пьедесталы и низвергая в грязь. Но русская женщина – это существо, выпавшее из ряда эволюции, удивительный экземпляр и уродство природы. Все мы в этом мире что-то продаем – руки, мозги, здоровье, сексуальную привлекательность. Русские женщины особенно преуспели на этом пути, но ничего особенного предложить не могут. Разве розничную продажу в виде обычной проституции. Или мелкий опт – сексуальные услуги в обмен на карьерный рост. А оптовая – замужество по расчету или сожительство по той же причине. Почему всех проституток в Турции называют «Наташи»?
Да и настоящих мужчин в России почти не осталось, а все потому, что мужчин воспитывает женщина, которая готова выйти замуж хоть за шимпанзе, лишь бы жить в тепле, иметь бытовые удобства и немного денег. Она – рабыня по призванию. Много ли русских женщин способно ради любимого обвязаться взрывчаткой и стать убийцами?
-А мужчины тогда на что? - не выдержала Тамара. И не пожалела, что спросила, потому что ответ сразил ее наповал:
-Наши мужчины еще хуже! Они не защищают честь женщин! Они с детства становятся ущербными, потому что воспитаны женщинами-рабынями. Русские женщины настолько презирают мужчин, что даже детей от них иметь не хотят! Детей готовы рожать только инородцы! Какие дураки сочинили миф о превосходстве русских женщин над женщинами других народов?. В чем оно? Разве в хорошем генотипе, но это не их заслуга! Единственное их достоинство дешевизна, неприхотливость и доступность! Кто из русских мужчин может с уверенностью сказать, что он – сын своего отца? Для русского мужчины неважно, досталась ли ему жена девственницей или он взял его из борделя!
Уравнявшись в правах с женщиной, мужчина похоронил в себе мужчину! Женщинам нельзя давать свободу! Дайте детям свободу, они будут лопать мороженое и шоколад, пока не загубят желудок и печень! А женщины недалеко ушли от детей! Гуманизм и терпимость – признак слабости! Надо оградить детей от пагубного влияния русских женщин! Надо спасти детей, не дать их погубить!
После этого Тамаре стало ясно, что спорить с ним, как и со всяким, у кого не все дома - себе дороже. А может,он и нормальный, а его просто очень обидела какая-нибудь оторва, и с тех пор он всех женщин мажет смолой, и говорит, что все бабы - дуры и должны вести себя как какая-нибудь заштатная Луна у третьестепенной планеты, нигде не засвечиваясь. При этом себя он явно считал самым ярким светилом во Вселенной, хотя на самом деле был приблудившимся из невесть какой системы жалким и холодным астероидом.
Примерно полгода вся партийная жизнь у Степаши, да и у остальных, ограничивалась посиделками в загаженной квартире и разговорами о спасении страны. Плюс усиленное собирание членских взносов и просто так денег непонятно на что. А потом Михаил Аркадьевич куда-то отбыл. Вернувшись через пару недель, он радостно объявил:
-Наконец-то лед тронулся! Теперь у нас есть даже газета! Ну-ка послушайте «Молитву партийца»...
От изумления Тамара чуть не села на заплеванный пол. Она ни разу не слышала, чтобы партийцы молились. Хотя теперь мода на религию, даже машины освящают, дома, спортсменов... Наверное, партдеятельность для Михаила Аркадьевича тоже своего рода спорт, решила она, хорошенько поразмыслив. Хотя, если судить по той самой «Молитве», он был куда опаснее самых опасных спортивных игр, потому, что в конце стояло: «Да, смерть!» А чего стоил их лозунг: «Не можешь ничего – умри агитационно. Помни, что смерть тоже бывает партийной работой»
Но куда хуже было то, что Михаила Аркадьевича нужно теперь было называть «гауляйтером». Тамару даже передернуло, когда она услышала это слово. Это куда же бедного Степашу занесло? Впрочем, его трудно винить, Михаил Аркадьевич их всех надул. Вначале охмурял речами о равноправии и свободе, а потом всех ловко в фашисты спровадил. Они и приветствовать друг друга теперь должны были взмахом руки и словами «зиг хайль».
Только этого ей еще не хватало! Нет уж, с фашистами ей никак не по пути, решила Тамара. Эти самые фашисты разрушили ее родной город почти до основания. Бабушка с маминой стороны много раз рассказывала, как горели в сорок первом нефтесклады и как в город вошли фашисты. Ее тоже угнали в Германию, где она четыре года батрачила на помещика. Он кормил своих рабочих баландой из брюквы, которая скорее походила на свиное пойло, да и содержал не лучше, чем эту скотину, так прямо и называя их «русские свиньи» А бабушка со стороны отца жила в деревне, которую фашисты сожгли, когда там убили двух их солдат. Всю войну ей пришлось жить в лесу, в собственноручно вырытой землянке, где у нее умерло от тифа двое детей. Неужели ни у кого из этих юнцов, мирно уживавшихся с тараканами, никто не пострадал в войне, удивлялась Тамара. Или они просто не слушали своих близких, а слушали только то, что говорил им их фюрер, то есть гауляйтер?
Фашизм – это уже было жутко и мерзко дальше некуда, но еще больше напугала Тамару Наталья Романова. Услышав, как Тамара делилась неприятностями с Настей, она бестактно влезла в разговор:
-А я ведь знаю твоего Михаила Аркадьевича! Он же известный любитель мальчиков! У них и вообще вся партия такая. Не рассмотрела еще?
Тамара просто оторопела. Раньше у них в провинции, да еще в ограниченно культурных кругах однополая любовь считалась привилегией западной аристократии и людей искусства. Но чтобы вот так, рядом? Нет, такого она вокруг себя что-то не припомнит.
-А ну как этот Михаил Аркадьевич глаз на Степашу положит? – с противной усмешкой закончила Наталья. – Он у тебя просто конфетка, после того, как ты его приодела-приобула и отмыла!
Поверить в такое было очень легко, если послушать речи, что вели порой «партийцы». Большинство из них, как и Веник, терпеть не могло женщин. Это было куда опаснее гипноза, ясновидения и прочих Степашиных затей, вместе взятых, и Тамара по-настоящему испугалась. Находится рядом с этим Михаилом Аркадьевичем наверняка было примерно также опасно для здоровья, как ночевать в чумном бараке. Сумасшествие ведь заразно, говорил ей знаток человеческих душ, дивный старичок Лазарь Моисеевич. Как было спасти Степашу от этой напасти? Бороться с партией в эпоху демократии было бесполезно. Вон, Настя все время талдычит - жаль, что она своего не смогла кутузку упечь, да кто нынче за такое посадит? Он, может, тогда целее был бы.
Тамара была в отчаянии и не знала,что делать. Но даже Настя, верный советчик на все случаи жизни, не могла ей помочь. Потому что как раз в этот момент у Насти с мужем было очень и очень неладно...