Класс наш на Тягине выезжал частенько. Ибо включать классического дурака в нашем 8-м "А" умели только двое: Тягин да Вовка Муршиц.
Мы - просто дурковали. Но вот работать дураком - великое искусство, скажу вам.
Как "пьяный этюд" на абитуре в Щуке.
Вроде в какашку человек, а - трезвый.
Вот тут оно и приключилось как раз...
Муршицевская бабка - золотых кондиций была человек. Шить - умела, модели самолётов - клеила, пацанов во дворе клюшкой "Карелия" разгоняла. А уж самогон гнала - по всей улице Пушкина слух о нём ходил. И не только слух - дух! Назывался тот самогон в просторечии - "Мур-мур".
Так и говорили дядьки сизеносые с утра за доминошным столиком:
-Ну... по "Мур-муру" - и день удался!..
Сделала раз бабка Муршицевская - квас. Квас - на славу. Она вообще плохо делать ничего не умела.
Тем более - квас.
А квас - это что? Хлеб, вода, туда-сюда... дрожжи опять же. Подшаманить с приправой - получается весьма пивного цвета жидкость, кислейшая на вкус и в жару очень даже полезная и спасающая.
Наделала бабка квасу - бидон молочный.
Муршиц - хвать грелку, бабка-то не глухая, да слепая почти. Отвернулась, он - цоп за флягину крышку, отвинтил - закон винта знает!, -буль-буль-буль! Готово дело. Полна грелка квасом.
Во двор - Муршиц с грелкой под рубашкой. И Тягин - вот он он.
Отхлебнули, попробовали. Ништя-я-а-ак! Жары как не бывало, знает своё дело бабаня.
Глядь Тягин - стоит на столе доминошном кружка пивная. Пустая. Мужики забыли.
Кружки те - кто помнит - были третьим оружием пролетариата. После пива и мата. Ей вполне можно было - убить. А ещё - в неё можно было налить треть бутылки водки, разбавить пивом и получалась та самая костлявая рыбка, что с ног валила любого иностранца в одно употребление.
Ёрш, то бишь.
Вот такое оружие массового выражения мужики на столе забыли. Тягин - видит, включает подкорку, и...
...Ситуация.
Мы как раз за школой в теннис играли. В настольный. Заведённые такие все, потные. Бегаем, кричим чего-то друг другу, типа: "Сетка!", "Переподать!", "Соплю повесил!". А тут - Тягин.
В руке - кружка. С пивом. Ну - с пивом, чтоб мы так жили! Янтарная весьма жидкость в кружке. На треть убрана. А Тягин - идёт, нога с ногой в бадминтон играет - пьяный!!!
Муршиц - следом, очки поддёргивает. Тоже чего-то в нос мычит. А Тягин - разоряется...
-А я эту школу... Трым - тыбым - тыбым!... А я эти классы... Трам - табам - табам!.. А я... (и - по матушке родимой сквозь семнадцать колен с подвыподвертом костерит всё, что видит).
Мы - шок не то слово. Тягин - пьяный... За школой... Да при судье!..
Судьёй Группенфюрер был.
А был военрук наш - мелкий мужичок, мы акселератами считались, у кого метр семьдесят шесть, у кого - семьдесят восемь.
Группенфюрер только пузом похвастаться мог. А росту - ну, стола теннисного, конечно, повыше.
Ненамного.
Вот его-то Тягин и не приметил.
А военрук-то... Слух - на стрельбищах не вышибленный, ракетчик, стрелял три раза в жизни, и то - сигареты для дедов в училище... услышал. А Тягин - кренделя выписывает.
И - кружка с "пивом" в руке.
И - "трах-тарарах-балдык-булдык" через слово.
Группен его - за шкирман, да в школу потащил.
Прям к директору в кабинет.
Уж какая там была немая сцена - не знаю, но дыхнуть Тягину велели на каждого встречного учителя.
Не поймамши - отпустили. Нет перегара. Типа: соска не видно - не разврат.
Не снимался Тягин в кино никогда.
А - жаль.