А сейчас я схематично опишу, что было дальше в Иркутске – просто для полноты информации. Если надоело, можете это не читать.
Я прилетел в Иркутск в августе 1985 г., меня встретил лично сам Коля Платицын.
Поселили меня временно в 14-ом общежитии «Радиана«. Это был натуральный клоповник. Жена должна была приехать через полтора-два месяца. Пока я жил в клоповнике, бойцы Платицына приводили в порядок двухкомнатную квартиру в другом общежитии.
Когда приехала жена с сыном Сашей, наша временная квартира в этом общежитии была готова, и мы вселились. Скажем так, всё равно это был клоповник, но мы уже научились сражаться с этими гадами карбофосом. По крайней мере, в этом общежитии было неплохо жить – завод наш был через дорогу. Это было очень здорово, потому что мы в 50-градусный мороз не успевали обморозить уши и щёки. Затем, в точно указанный в гарантийном письме срок Коля показал мне новый дом и новую квартиру. Но я сморщил носик... Там было такое болото... Коля сказал: «Вижу, что не нравится. Ну погодите тогда ещё пару месяцев». Мы решили, что лучше погодить. Потом состоялся показ другой квартиры. Она была лучше первой, но безобразно далека от завода.
«Ладно,– сказал Коля. Он был терпелив и относился к нам очень хорошо, – попробую обратиться на железную дорогу».
Словом, мы так «перебирали харчами», что было уже неловко. Но Коля был упрям и верен своему слову. Следующая квартира была на Севастопольской улице, в двух кварталах от завода по прямой. Трёхкомнатная, на третьем этаже с двумя огромными лоджиями. Мы посмотрели, остались довольны, и нам выдали ордер. Не спеша, переехали с параллельным вселением кошечки, которую потом назвали Катькой. Все наши соседи были железнодорожниками станции Иркутск-2. Коля получил это жильё взаимообразно от Комарова, начальника этой станции.
Жена занималась на заводе финансовыми делами. Я вскоре стал главным инженером ОКБ, что, как оказалось, напрямую подчинялось министерству. Потому мне часто пришлось летать в Москву, иногда по полным пустякам. Но это продолжалось не очень долго, так как в стране начался перестроечный бедлам. Когда Коля лишился поддержки родного министерства (потому что оно распалось), ему пришлось уйти с завода – местные асы не любили присланного им на голову требовательного директора. Но меня это никак не коснулось, потому что местному народу нравилась моя инженерная хватка. А ещё то, что я никогда не матерился, как местные, и это всех удивляло: как можно решать сложные производственные вопросы без мата? На заводе провели выборы нового директора и избрали Юру Семака, бывшего начальника цеха. Тот раскрутил систему приватизации всего объединения. Приватизаторами стали 16 человек, создавшими нечто вроде кооператива. И меня включили в эту 16-ку. После того, как Ельцин пережил ГКЧП и дал отставку Горбачёву, темпы приватизации стали нарастать. Что касается моих занятий, то я, познакомившись с обоими заводами объединения, отверг идею Платицына делать электромузыкальные инструменты. По сути, что резисторное производство, что конденсаторное – были скорее химическими предприятиями, нежели электронными, и я раскрутил там неожиданные для местных вещи: мы стали делать косметику – тени, помады, лосьоны и ещё сотни разных наименований кремов, одеколонов, духов, затем внедрили разные цвета сапожных кремов, начали изготавливать керамические изделия с росписью и т.д. И вот на ярмарках оказалось вдруг, что наши обычные конкуренты, такие как релейный завод, радиозавод, авиазавод – «лежат», а только один «Радиан» во всю торгует и процветает: наша массовая продукция оказалась нужной и доступной. Я, как профан в делах приватизации, радовался, что мне удалось насытить производство разработками, и только у нас на заводах люди имеют работу и зарплату. Как я, оказывается, заблуждался! Мне напрямую ничего не говорили, но я чувствовал, что у начальства начинало нарастать недовольство моей деятельностью. Потому что народ должен был увольняться с заводов, цеха должны были пустеть. Только в этом случае, когда на объединении останется всего 16 человек, можно будет сказать, что цель достигнута.
Когда некоторые члены 16-ки начали погибать, я понял, что дело серьёзное и лучше всего мне уйти как с завода, так и отказаться от участия в составе 16-ки. И в 1995 мы с женой уволились с завода и начали коммерческую деятельность в статусе частных предпринимателей. Мы перебрались на фабрику игрушек, которая уже была полностью свободной от рабочих, только её директриса ещё регулярно приходила на фабрику и сдавала в наём помещения. Тем паче, фабрика была совсем недалеко от нашего дома. И мы открыли там оптовый магазин. Нам здорово помогли совсем молодые предприниматели, которые завозили из Москвы различные импортные кондитерские изделия типа жвачки, чупа-чупсы, сниккерсы, шоколадки и давали нам небольшую скидку (3%) при приобретении этих изделий, так что мы должны были торговать по их ценам, чтобы товар не залёживался. Сначала мы торговали вместе с женой, но потом оказалось, что она не понимает ситуации: она постоянно пыталась поднимать цены, и это отражалось отрицательно на всём ходе торговли. Поскольку это было абсолютно недопустимо, мы впервые стали работать отдельно – я открыл свой магазин, она держала свой. Потом она открыла контейнерную торговлю на оптовых рынках, и её ценовую политику я не контролировал. Но сам был верен своей политике – работать в пределах скидки, как это ни трудно. Результат пришёл тогда, когда наши шефы убедились, что я верен их ценам. И я в конечном счёте получил более высокую скидку – 5%, а через некоторое время и 9%. Потом я подключил к кондитерским изделиям очень ходовые табачные изделия и – результат оказался сногсшибательным: я начал богатеть.
В это время у меня нарастало желание вернуться в Житомир. И вот однажды я поехал в Житомир и оформил на своё имя покупку 4-х комнатного домика с участком сада-огорода в двенадцать соток. Затем помог своей бывшей жене и дочери также приобрести неплохую квартиру взамен той, двухкомнатной на пятом этаже, которую мы получили от завода в 1969 году. Моя нынешняя жена также поехала в Сумы и тоже купила квартиру сыну Володе.
А когда я возвратился, она попросила, чтобы я позволил ей приватизировать нашу квартиру в Иркутске с целью её продажи, раз мы собираемся уезжать. В принципе, она уезжать не хотела, особенно в Житомир. Её больше привлекала Одесса, где мечтал жить наш Саша. В результате так и вышло – наша квартира была продана, а куплена квартира в Одессе. Надоел мне Иркутск до чёртиков. Надо сказать, меня трижды обворовывали, но я сумел подняться. Меня встречали в темном подъезде и избивали, пытаясь отнять деньги, которых, я, кстати, с собою никогда не носил. Но нос мне-таки перебили, и я сейчас кривоносый...
И вот, наконец, мы подвели итоги: фактически мы с женой расстаёмся, она едет в Одессу, а я в Житомир. Она так и сказала: «У тебя будет житомирская квартира, а у меня одесская. Ты ничего не имеешь против?» Ну что ж, так пусть и будет... Мы отправили двадцатитонный контейнер, который должен прибыть вначале в Житомир, и из него я должен был выгрузить свою четверть вещей, а три четверти вещей жены и сына затем должны были отправиться в Одессу. Жена приехала в Житомир проследить за отправкой её вещей. Мы совместно организовали отправку, затем вместе с нею и Эдиком поехали ко мне домой. Когда мы перекусили с возлиянием, Эдик вдруг стал уговаривать мою жену остаться в Житомире.
– Смотри, какой дом, какой огород! Зачем тебе ехать в Одессу?
И она вдруг согласилась остаться в Житомире... Это был май 2000 г.
Ещё в Иркутске она стала меняться, увлекаясь всё больше мистической стороной жизни, контактируя с экстрасенсами. В Житомире это получило дальнейшее развитие, но какое-то непоследовательное. Она часто ходила в церковь, но и обожала контакты с бабками, заговорщицами и предсказательницами. Выписывала крайне странные газеты с заговорами и заклятиями. Я к этому относился с известной долей удивления, но не решался вмешиваться в её увлечения. Она попросила меня нотариально отказаться от права на квартиру в Одессе. Я сделал это, потому что и не думал воспользоваться её жильём. Потом она стала работать в некоей дикой фирме, распространявшей китайские пищевые добавки. Я помогал ей, чем мог. Она однажды попросила, чтобы все зарабатываемые ею деньги оставались ей и её детям. Я и здесь не возражал, поскольку зарабатывал кроссвордами, и нам на двоих этого хватало. «Твоя дочь колдует против меня, мне бабки сказали»,– заявила она однажды. Я ничего не возразил, покрутив пальцем у виска.
Но вот нагрянула беда. Не забуду никогда это 12 февраля 2007 года. У неё развился серьёзный инфаркт, и её увезли в инфарктное отделение Первой больницы. Я практически всё время проводил в этой больнице, получая рецепты-выписки от врачей и покупая лекарства. Совершенно фантастические средства потребовала от меня эта болезнь. Я тратил порою более тысячи гривен в день, и этого иногда не хватало. Мои «кроссвордные» деньги таяли, как снег. Я работал ночами, взял на себя дополнительные задания.
Но это мало помогало. К восьмому марта её выписали из инфарктного, но дома она теряла сознание, приходилось вызывать «Скорую». Я добился, чтоб её разместили в Областной больнице и попытались ей помочь. Но всё было тщетно. Её врач предложил поместить её в киевскую Октябрьскую больницу, чтобы снять кардиографическую картину происходящего. Каждый день я ездил в Киев и выполнял запросы врачей. Наконец исследование было сделано, и меня пригласил к себе врач, проводивший операцию.
Он сказал, что жить мой жене осталось не более четырёх месяцев, если не сделать аорто-коронарное шунтирование. Оказалось, что за эту операцию врач потребовал четыре тысячи долларов. У меня их не было, и я стал одалживать деньги у друзей, но жену разместил в Институте. Ей сделали операцию, после которой я отдал четыре тысячи долларов. Она приходила в себя. А на меня навалилось новое испытание, о котором я ей не говорил, чтобы не провоцировать сердечную недостаточность. Оказалось, что четыре тысячи я должен был только главному оперирующему хирургу. А все другие – и их было много! требовали с меня свою долю возмездия – это ассистировавшие на операции хирурги, лечащий врач и даже медсёстры, делавшие уколы. Когда я посчитал, то оказалось, что я должен немедленно отдать кошмарную для меня сумму! К этому моменту жена оклемалась и заявила мне, что на лечебную реабилитацию она поедет в Сумы. Я решил, что это нормально, потому что в Сумах у неё много родных и знакомых, которые помогли бы более, чем я один в Житомире. И я дал согласие. Она уехала с братом в Сумы и была там госпитализирована. А я тем временем поехал в Житомир и оформил в банке кредит, получил эти деньги и отвёз в Киев. Затем стал думать, как отдавать 4 тысячи друзьям и 15 тысяч долларов – банку, ведь с процентами! Как ни крути, кроссвордистика не смогла мне помочь решить эту задачу. Тогда я напился и мне на какое-то время стало легче... Она до сих пор не знает, как невероятно трудно мне было.
Прошли месяцы, и я надеялся, что вот-вот она вернётся домой и мы вместе решим, как нам быть дальше. По сути достигнуто главное: она спасена и будет жить. Но вот однажды она мне позвонила и сказала, что в Житомир она не вернётся: три бабки ей сказали, что моя дочь сильно колдует и её в Житомире ожидает верная смерть. Потому она предлагает продать дом и взамен купить жильё в Сумах. Как будто колдовство не распространяется через границы областей!!! Тем более что, по сведениям, полученным от сумских бабок, моя дочь теперь колдует против меня, и я умру в феврале 2008 года. Ей и в голову не приходило, какие суммы мне ещё надо отдавать в Житомире... Я снова напился, проклиная всё на свете. И это помогло, хотя и сильно болел после этого. Я вдруг ясно и чётко понял: какое, извините, на хрен колдовство? Что за заморочки? Из меня делают куклу, которая нужна только для того, чтобы перевезти своё имущество в Сумы и подохнуть на пороге купленного там нового дома!
И я решил сделать по-своему. Я сказал ей, что в никакие Сумы я не поеду. Если я и подохну, то предпочитаю это сделать в Житомире, где покоятся мои родители, мои друзья. «Тогда,– ответила она,– продавай дом и передавай мне половину денег, чтобы я могла купить себе квартиру в Сумах». «Но ты же уже имеешь квартиру в Одессе, также полученную от меня!» «Эта квартира уже переписана тобою на Сашу, то есть она не принадлежит мне. И если бы мы с тобою сейчас разводились, то ты бы долженбыл отдать мне половину своего имущества!»
Боже, как я был счастлив, что неимоверными усилиями спас от смерти это замечательное существо! Мне кажется, что мужчина не смог бы так поступить, как она. По крайней мере, я – так уж точно. А женщина сможет и, даже более того, будет считать всё абсолютно справедливым…
И я продал дом, и отдал ей половину денег, и почти весь скарб её помог перевезти в Сумы. И рассчитался с друзьями и с банком. И купил себе маленькую квартирку, в которой сейчас и живу и заново переживаю невероятно смешную историю своей последней огромной любви. Мой кроссвордный друг Миша Захарчук сказал мне, кстати: «Я так же понял, почему ты не стал развёрнуто говорить о своей любви. Она вся – в стихах, несмотря на всю её трагичность. Но с другой стороны, ты имел счастье влюбиться в зрелом возрасте. Это почти что равносильно, как если бы на тебя снизошла благодать Веры в Господа. Не снизойдёт, как и на меня. Хотя я уже и стыжусь своего материализма и дарвинизма, но что поделаешь...»
Ну вот, на этом, наверное, мне можно закончить свои рассказы о себе и о друзьях, об электромузыке, о любви и о моей «собачьей» жизни...