Серия Люди и судьбы рассказ ПАША

 
   В пятидесятые годы рабочий поселок Химик переживал пик расцвета. Два оборонных химических завода работали на полную мощность. Строились пятиэтажные дома взамен деревянных бараков, которые издали,  были похожи на казармы. Только зеленые насаждения и нехитрое благоустройство дворов выдавали их за жилые послевоенные строения. Люди, несмотря на то, что работали на  разных заводах, жили в этих бараках дружно. Все и все знали друг о друге. Маленькая новость быстро разносилась по всему поселку и становилась достоянием гласности и пересудов. Сами жители в шутку называли такую почтовую услугу «сарафанным радио». Молодежь по вечерам  гуляла по одному единственному парку, посаженному первостроителями поселка в 30-ые годы и по двум асфальтированным улицам во всем поселке. Если два-три раза примечали  молодую парочку вместе, гуляющую по улице, то на   утро «сарафанное радио» передавало очередное сообщение о том, что скоро у кого точно будет свадьба. Свадьба  в поселке проходила под всеобщим любопытным поселковым «оком». Приходили смотреть на невесту, так как жених непременно приезжал в ее дом.  В основном на свадьбах гуляли всем бараком. Было очень весело. Песни и пляски под гармошку не утихали до утра,  и из бараков гуляние продолжалось на улицах поселка. А потом несколько дней поселковое радио передавало из уст в уста подробности всей свадьбы.
Но особенно проявлялась людская солидарность, сплоченность в  горе,  когда в поселке кто-то умирал. Однажды, в  хмурый  ноябрьский день умер возчик Гаранин. Все в поселке его хорошо знали. Работал он в заводе возчиком, а после обеда развозил воду жителям поселка по баракам. Жил он один в маленькой комнате барака, который стоял не подалеку от конного двора. Вечером пил, а рано утром его всегда видели, как он проезжал со своей повозкой, на которой твердо был установлен алюминиевый бак. Серая лошадь, запряженная в повозку, была смирной и подчинялась двум его словам  «но» и «тпру». Сам же он был немногословный, не сердитый и никто никогда не видел, чтобы он замахнулся на нее кнутом или сурово прикрикнул на нее.  Ему пьяному стоило только сесть на повозку, и она неторопливо, словно, читая его мысли,  тихо шла на конный двор, где он,  отоспавшись, распрягал ее, кормил и только потом шел домой. В один из дней пронесся слух, что Гаранин умер. Родственников у него не было, и хоронили его всем поселком. Завод  выделил денежные средства в помощь и сельчане, как положено, из дома вынесли в последний путь. Следом за процессией медленно шла его серая лошадь, низко опустив голову, и  изредка встряхивала головой. Траурная процессия полностью заполнила неширокую улицу до самого поворота на краю поселка. Все внимание людей приковано было к этой лошади. Когда останавливалась процессия, она тоже останавливалась и трогалась с  места,  пока  снова возобновлялось движение.
-Смотрите, - слышалось в толпе:- Она все понимает. Смотрите, какие у нее грустные глаза. Слезы, слезы катятся… Надо же животное, а все понимает.
Многих жителей поселка растрогала такая картина и люди плакали.
-Он был для нее не хозяин, а близкий друг,  Сам не поест,  бывало, а ее накормит.  Вот она к нему и привыкла. Царствие ему Небесное. Беззлобный был. Ну, пил, но ведь и работал исправно, не считался со своим  временем. Хоть дров попроси привести, хоть сена, никогда не откажет,  да и сам еще назовется помочь.
-Да, по человечески, по-доброму провожают.
Еще два-три дня поговорили о прошедших похоронах, и  поселок продолжал жить своими заботами, планами и другие новости и события волновали жителей. Особой радостью для всех жителей поселка были официальные праздники. Тут проявляли и фантазию проведения и неподдельные интерес и радость. Мало находилось тех, кто «бурчал»  по поводу проведения демонстраций 1 мая и 7 ноября. Дети радовались этим события по причине участия в крупном всеобщем мероприятии и подаркам от взрослых в честь праздника. После  демонстрации  на городской площади, куда возил заводской автобус, люди продолжали празднование дома или в поселковом клубе. Там по таким случаям устраивали концерт и вечерние  демонстрации фильмов. Иногда и  три сеанса. Особенно было много зрителей на последние два сеанса. Первый сеанс, как правило, был показ детских фильмов, а второй и третий интриговал людей своими киноновинками. Несмотря на то, что у всех в квартирах были телевизоры, жители очень любили смотреть фильмы на широком экране клубного кинозала. Афиши фильмов вывешивались заранее на специальной доске около клуба. О том, что будет показываться в очередной день, люди обсуждали заранее. Ходили, как тогда говорили «толпами». Нередко было так, что  о нашумевшем фильме знали за месяц и с нетерпением ждали его демонстрации. На такие фильмы ходили практически весь поселок и поэтому включали его показ в дневное время для работников второй и третьей смен. После просмотра жители долго говорили о своих впечатлениях. Можно было услышать и на улице и магазине. На последний сеанс по заведенной традиции ходили влюбленные парочки. Особый интерес вызывали концерты художественной самодеятельности, где участвовали коллективы завода. На просмотр ходили коллективами.
По выходным дням в парке на танцевальной площадке, огороженной металлическим забором, проходили танцы. Пластинки менялись одна за другой. Вовремя их смены танцующие рассаживались на лавочки вдоль забора. Любопытная детвора окружала забор и разглядывала танцующие пары. В парке были и качели, которые представляли собой, большие сварные металлические конструкции. Их было несколько: лодочки, которые взлетали выше деревьев, круговые люльки  на цепях. По аллеям из сирени и белой акации
гуляла  молодежь. Парк, за исключением аттракционов, и киоска,  работал до полуночи. Это было единственным местом отдыха молодежи, которая проводила дни своей молодости вдали от жилых домов.
Деревянных бараков постепенно становилось меньше, их заменяли кирпичными, а после -военное время начали строить первые 2-3 этажные дома. В деревянных бараках жили семье заводчан. Был барак и общежитие для одиноких. Была деревянная баня, школа, клуб, но в  начале 50-х годов быстрыми темпами началось строительство многоэтажных домов и люди постепенно переселяли в квартиры с удобствами. Часто позже можно было услышать от новоселов: «Вот жили в бараках, как одна семья, дружно, делясь последним куском хлеба. Двери комнат практически не закрывались. В жаркое летнее время большинство спали на улице под своими окнами». Это было понятно. Предвоенные трудные годы и война, как общенародное горе сроднило людей. С кем разделишь горе, тот на всю жизнь остается самым верным другом. После войны люди  постепенно возвращались к мирной жизни, но те, кто пережил войну, оставались другу, как родные.
Эвакуированные во время войны в поселок уезжали на свои родные места. Кто-то приезжал в поселок за работой и за жильем. Постепенно поселок рос.
Сносились бараки. Строились как, грибы, дома. Появились две улицы с асфальтированными дорогами, с посаженными в ряд березами и тополями, аллеи с деревянными лавочками в окружение кустами сирени и акации. По обочинам дороги до бордюр каждую весну высаживались удивительные цветы, аромат которых разносился до опьянения вечерами. Всем поселковым благоустройством занимался заводской жилищно-коммунальный отдел. Возглавлял его неравнодушный человек, которого все уважительно называли Сан Саныч. Был он строгий и принципиальный. Взрослые уважительно  с ним здоровались при встрече и благодарили за наведенную красоту и озеленение поселка. Подростки и дети его даже побаивались. Он никогда не проходил мимо того, кто сорил, портил газоны, пытался рвать цветы, протаптывал через них короткий путь. Взрослых строго стыдил, а детям доставалось от родителей после беседы с Сан Санычем.  Именно в то время были по улицам и в парке установлены каменные вазы с благоуханными цветами, которые радовали своим цветением до поздней осени. Всех приезжающих восхищал поселок своей зеленью и газонами. Все в один голос говорили, что это заслуга Сан Саныча. Он вставал рано и до семи утра обходил весь поселок. К началу рабочего дня  он уже был готов кому-то дать разгон за невыполненную работу или где и как благоустроить аллею или двор.
Даже, будучи на пенсии, не работая, но,  болея душой, обходил он ранним утром поселок.
Только после его смерти постепенно почему-то стали забывать о красоте, о газонах. Парк перестал существовать, как зона отдыха для молодежи, зарос подгонами и с годами превратился в непроходимые джунгли. В поселке только и благоустраивали газоны на площади. На большее благоустройство стало не хватать желания и средств. Остались только красивые воспоминания и зеленые насаждения, которые и стали главным украшением поселка. Строились и многоэтажные дома на месте бараков. На двух заводах была огромная очередь на жилье. В год возводилось по 2-3 дома. Прибывали люди, рождались новые семьи.
Увеличивалось население. Каждая приезжая  семья, была главной новостью дня,  подвергалась тщательному изучению биографии и поселковой негласной оценке «хорошие люди или «горе луковое»». Кроме любовных историй и похождение, которые передавались «сарафанным радио» из уст в уста с необыкновенными подробностями.
Не менее обсуждаемой была тема молодежи и рождение детей.
Рождение детей для поселка тоже было большим событием. Вопрос «Как назвали и на кого похож?-  волновал людей не меньше  других новостей. Поздравления родители получали  в течение месяца, пока эту новость не сменяла другая. 
В один из дней в молодой семье Зайчиковых родился малыш. Были они родителями уже немолодыми, приехавшие сразу после войны с Брянщины. Это был единственный случай, когда люди тихо шептались,  обсуждая эту новость. Мальчик родился больным с видимыми признаками умственной отсталости. Кто – то поддерживал, кто-то открыто говорил, что Богу знать угодно дать нам его, чтобы мы определили человеческие ценности  в жизни и поняли, что каждый обязан быть ответственным за себя, за ближнего.
Находились и такие, которые долго судили и рядили, за какие грехи они понесли это наказание, отдадут его в интернат для инвалидов или будут растить сами. Были услышаны разные были-небыли, но никто не знал истинной причины этой беды. Вскоре и эта новость утихла и на смену пришли сотни других, которые волновали поселок снова и снова.
Прошло более десятка лет. Малыш- инвалид остался в семье. Глава семьи работал, а жена ухаживала за больным сыном. Жили скромно и тихо. Соседи и люди в поселке сочувствовали родителям и нередко передавали  от своих детей детскую вещи и обувь, из которых они вырастали. Мальчик рос крепким подростком и смирным. Не на шаг не отходил он от матери и держался постоянно за ее юбку. Говорил он плохо. Многие слова его было трудно разобрать, но свое имя Паша, благодаря трудам и терпению матери он научился произносить тихо и нараспев «Паса». Когда его кто-нибудь  угощал или что-то давал из игрушек, он радостно улыбался,  и его светло-серые глаза искренно светились  от счастья. Глаза моргали, и он долго кивал, что означало безмерную благодарность. Практически не находилось такого человека в поселке, кто бы просто прошел мимо не сказав Паше доброе слово или не угостив чем-то сладким. Дети с ним не играли. Если, кто-то из детей дразнил его, это моментально становилось известно их родителям, которые после проведенной воспитательной беседы на прочь  отбивали желание смеяться и дразнить Пашу. Сам Паша тоже к ним не подходил, а смотрел со стороны. Если в игре детям  было весело, то он тоже улыбался и кивал головой, а когда дрались или кто-то плакал от ушибов, Паша плакал так горько, что те, кто начинал реветь первым, быстро утирал слезы и уходил. Было такое время, а вернее сказать было такое мировоззрение у людей, когда люди  близко принимали к сердцу чужую беду. Не на словах, а на деле старались чем –то помочь или хотя бы поддержать добрым взглядом. В народе ходило твердое убеждение, что таких сирых Господь дает здоровым людям для того, чтобы очистить души людей от черствости, равнодушия и злобы. Это внушалось и детям. Бытовало такое поверье, что как такой сирый на тебя посмотрит, так и дела пойдут в жизни. Поэтому люди старались по-доброму относиться к Паше. На все поминки Пашу приглашали в первую очередь и старались досыта накормить.
Со временем стали замечать, что Паша не у всех  с радостью принимал  угощение. У тех, у кого он брал с грустным взглядом или со слезами на глазах, случалось несчастье.
Так произошел  однажды такой случай. Мать сына, который воевал в Афганистане, подала Паше сладкую булочку, встретив его около «Кулинарии» в заводской столовой:
-Скушай,  Пашенька, помяни моих родителей.
Паша взял, закивал головой несколько раз и, глядя ей благодарно в глаза, стоял и тихо плакал. Женщина тяжело вздохнула, погладила его Пашу по головке и сказала:
-Дай Бог и мой сынок вернется. Что-то долго писем нет. -Ты кушай, кушай милок,- и, не оглядываясь быстрыми шагами пошла домой.
Все, кто видели эту картину, поняли, что случится беда. Некоторые перешептывались тревожно, кто-то молил Бога о спасение, кто-то ругал власть за необъявленную и скрываемую войну, о жертвах, о  которых уже были немало наслышаны. Ведь забирали на эту войну самых  лучших сыновей, из элитных воинских частей.
Паша при родителях вырос небольшого росточка и худощавого телосложения. Пока были живы родители,  Паша ходил всегда чистым и опрятным, но когда родителей не стало, он частенько ходил в грязной одежде, от него пахло грязью. Нашлись люди, которые взялись отправить Пашу в интернат для инвалидов. Он один стал проживать в двухкомнатной квартире, которая кое-кому не давала покоя. Когда пришли к нему, чтобы отправить в интернат, то он упрямо стоял у окна, крепко вцепившись в  трубу батареи двумя руками,  и молча плакал. Соседка по квартире, одинокая женщина, которая  не один десяток лет жила с ним через стенку и была в их семье самым дорогим человеком, неожиданно для всех взяла над ним опекунство. Видя удрученное состояние Паши,  новоявленные радетели порядка поспешили ретироваться, но борьбу за Пашину квартиру не бросали. В результате, соседка опекунша была вынуждена отдать им свою квартиру и переехать жить вместе с Пашей.
Прошли годы, изменилось время, изменилась,  и жизнь людей изменились и сами люди. Непонятно откуда, но к Паше появилось брезгливое отношение.
Люди равнодушно проходили мимо. Иногда  отталкивая от бесконечных очередей в магазине  за отовариванием  талонов на колбасу, масло и яйца. Только старые жители, которые хорошо знали Пашу пытались урезонить самых бесстыжих очередников, убеждая их в милосердие и призывая их к  совести: -Побойтесь Бога! Кого обижаете? Опомнитесь… Находились, к сожалению, те, кто не внимал этим словам. Им в ответ можно было непременно услышать: -Господь тебе судья…
Страшно было слышать от некоторых людей, которые в  минуты своего горя, говорили: -Вот, Пашка живет и ничего у него не болит, а тут…». Нашлись в последствие и,  такие, которые старались обидеть,  насмеяться над ним, предлагали Паше выпить или покурить. Паша испуганно от них убегал, а потом говорят, долго плакал дома.
Паше было уже около сорока лет. Далеко от дома он уже не выходил. Сидел на краю лавочке около подъезда и всем улыбался, кто проходил мимо.  В соседнем подъезде их дома жила молодая семейная пара. Пьянствовали беспробудно. Двоих детей в возрасте полутора лет и семи месяце у них отняли, лишив их родительских прав, но это их и не остановило.  С утра уходили из дома, собирали бутылки, цветной и  черный металл, сдавали. Недостающие деньги нередко выпрашивали у прохожих и к  вечеру  были опять в подпитии. Из дома, все, что можно было, давно уже было продано.   С чьей-то легкой руки их в насмешку прозвали «Сладкой парочкой». Дворничиха тетя Нюся завидев их ,  кричала с иронией в голосе: «Вот идут… Шура Мурина, а Мура Шурина… Опять вдрызг пьяные… Паразиты проклятые…» Они пытались робко повысить на нее голос, но тетя Нюся переходила в атаку и дальше шла ругань на весь двор, пока «сладкая парочка» спешно пряталась от нападков  в своей квартире. Кто-то из жильцов, сочувствуя дворничихе, советовал  не тратить на них  свои нервы, кто-то предлагал их выселить из квартиры. И только Паша сидел и улыбался. Но на него никто не обращал внимания.
Однажды, «сладкая парочка» тащила с утра огромные грязные синтетические мешки с металлом, который они неизвестно где находили. Они, уже под приличным хмельком,  так были увлечены переносом этих мешков, что,  не оглядываясь на дорогу,  поспешили перейти дорогу перед близко идущей машиной. Машина затормозила, но в конце тормозного пути задела мужчину, который упал и ударился о бордюр.  Водитель выскочил из машины перепуганный и бледный, вызвал скорую помощь, наклонился над ним. Поняв, что ему скорая уже ничем не поможет, обхватил голову руками сел рядом и обреченно опустил голову. Собравшийся народ стал уговаривать его и ругать пьяную женщину, которая еще не осознавала, что произошло,  то тупо смотрела на своего спутника лежащего в луже крови, то на кричащий народ, который готов ее был убить. И только когда приехала милиция, она стала немного приходить в себя и что-то бормотать. А когда увезли  его мужа, уехала и машина, разошелся и народ, она села на бордюр и тихо плакала.
-Поплачь, поплачь шалава, пьяньчушка проклятая…Водка из тебя выходит… Из –за тебя человек под суд пойдет, а у него двое детей и престарелые родители…. ,- говорили соседи на лавочке около подъезда., но она им не отвечала, а слезы лились рекой и она вздрагивала и горько всплихивала...
Сколько бы продолжалось словесное обвинение, но вдруг Паша встал, подошел к сидящей на дороге женщине, и заботливо гладил ее рукой по голове и улыбался. Сидевшие на лавочке соседи были удивлены увиденным.
-Смотрите,  он ее жалеет…Уйди от нее… От грязи поганой… Все свалки обшарили… Всю заразу несут в дом… Молодая, а так опустилась…
Но Паша виновато озирался  и продолжал гладить женщину по грязным нечесаным волосам и улыбался своей доброй и невинной улыбкой.
Она подняла на него опухшие от слез глаза и испуганно посмотрела на него и вдруг перестала рыдать. Какое-то время они смотрели друг другу в глаза. Паша улыбался и кивал головой, а когда она резко встала и почти побежала  домой, он радостный тоже неспешной походкой пошел  домой мимо ворчащих соседок по дому... На лице его была такая блаженная улыбка, что люди взглянув на него,  разом замолчали, оборвав речь на полуслове,  и молча проводили его до дверей подъезда.
Каково же было удивление людей, когда стали замечать, что половинка «от бывшей сладкой парочки», так продолжали над ней с сарказмом и презрительно посмеиваться, не называя ее не имя и не фамилию, перестала пить. Но больше всего были поражены тем, что она устроилась работать, а через год  она стала на выходные привозить детей. Люди недоверчиво относились к ней, несмотря на резкие перемены  в ее жизни и не могли простить случившегося  с ней ранее. За спиной некоторые шептались:- Все равно рано или поздно сорвется…. ,- и брезгливо и с недоверием относились к ней, не упуская никакого момента укорить или упрекнуть в качестве поучения. Женщина не отвечала на грубые слова, оскорбления и обвинения, а только виновато улыбалась.
А  ранней осенью прошел слух, что Паша заболел и вскоре умер. Старая опекунша, была не в состояние провести похороны, как положено из дома. Дальние родственники приехали и помогли похоронить Пашу прямо из морга, а  опекуншу забрали к себе жить..
Его похоронили прямо около дороги, которая делала крутой поворот.
Прошло еще два года, и по поселку прошел слух, что Пашина могилка ухожена, на ней установлен крест и табличка «Зайчиков Павел», с датой рождения и смерти. Наверное, решили многие, родственники приезжают ухаживать.- Ведь как никак квартира им досталась, говорили соседи. Но в один из дней после пасхи, в родительскую субботу  на Пашиной могилке стояли женщина и два подростка. Подростки  крепили бумажный венок, а женщина стояла,  плакала и молилась…