По щучьему велению

               
  Было на душе у Коленьки радостно и весело. Легкость необыкновенная внутри. От того, что проснулся он ранёхонько, подошел к оконцу, и открылась взору его ещё сонному картина необыкновенная. Солнышко просыпалось за крутым косогором и озаряло всё вокруг. И речку Матыру, и заливной луг, и дом, и баньку, и нежно прильнуло к краю леса. Коленькин дом располагался на холме, а деревня Грязевка - в низинке, у самой речки. В речке той, Матыре, щук из покон веков видимо-невидимо. К столу самого Иоанна Грозного тех щук поставляли. И сколько замечательных историй про щук знали грязевцы! А одну из них в известную сказку сложили. Ну, так это городские да грамотеи говорят, что все в ней неправда, а сами приезжают в Грязевку в надежде ту самую щуку изловить, да только главной хитрости не знают, а грязевцы эту хитрость никому чужому не говорят.
Есть обычай у грязевцев - пройтись после рыбалки по главной улице  с уловом у всех на виду, чтобы каждый мог надеяться на будущее, что мол та, моя щука,  волшебная, которая все желания исполняет, еще не поймана, а, значит, жизнь не кончена и все хорошее еще впереди.
Ну, а обычных щук, не волшебных, грязевцы сушат,  вялят, коптят, бабы котлеты и уху из щук с укропом и перчиком черным молотым варят. Лакомство.
          Грязевцы - счастливые, веселые люди. Вот бывает же такое! Вроде бы и телевизор у каждого в доме есть, и знают ведь из новостей, какие в мире грандиозные события  происходят. И про фондовые торги в Европе и рост ведущих индексов слыхали, и про цену нефтяной «корзины» ОПЕК, данные отчета Нюрнбергского института о потребительских настроениях и росте потребительского доверия по центральному каналу грязевцам регулярно докладывают, про индекс ММВБ тоже не скрывают и ежедневно твердят в новостях.
    Аааа-н,  нет по тому поводу у грязевцев никаких переживаний и мнений!
Выйдут Нинка с Зинкой за калитку, рухнут на лавку телесами, и ровно в 22.00 давай песни про любовь орать. А тем временем к Филлипинам приближается тайфун «Парма»,а в Индонезии землетрясение,а в США окончание рецессии, а Нинке с Зинкой все нипочем. Индифферентно. Их даже не взволновало сообщение по радио о том, что народ в Голландии протестует против кастрации свиней без анестезии!
    У соседнего дома в это же время на пересуды собираются. И нет бы про мировой экономический кризис поговорить, так тут разговоры покрупнее будут. Обсуждают Семеновна с Кузьминичной, что в Грязевке  за день случилось, кто куда ходил, зачем ездил и с кем, что привез (ежели из города), у кого кто родился, женился, помер, и, самое главное, от чего практически всю Грязевку уже много лет баламутит, почему у Лукича пенсия такая же, как у Никофоровны, хотя он всю жизнь не работал.
И невдомек грязевцам, что гондурасские путчисты отменили комендантский час, а Президент Гондураса Мануэль Селайя укрылся в посольстве Бразилии в Тегусигальпе. Да и про страны такие грязевцы только по телевизору слыхали. А есть ли она та самая Бразилия с Гондурасом на самом деле, нет ли ее - еще вопрос. Вот речка Матыра – правда. Вон она. По деревне протекает. Лес с дубами-березками - тоже правда. А где она эта Бразилия с Гондурасом? Кто их видел? Некогда грязевцам такими названиями светлы головы забивать.               
         Глядел, глядел Коленька в оконце, улыбался солнышку, да и вышел на крыльцо. Пузо худое втянул, руки-крюки самолетом расправил, пальцы-мосОлы порастопырил и выдал из нутра:
- АААААА!
А в ответ эхо ему:
-ААААА!
 Коленька:
 –ООООО!
И ему:
-ООООО!
Коленька:
-Хорошо!
Ему в ответ:
-Трояк должОн!
Огляделся Коленька. Рядом с калиткой Жорик - сосед. Коленька сразу заметил, что вид у Жорика несчастливый.
-Вчера помнишь, гуляли? – еле слышно спросил Жорик. – ДолжОк, Николай, за тобой.
Коленька тоже в миг несчастливым сделался.
-Обожди с недельку. Сегодня нечем отдавать. Выпить хочешь? Со вчерашнего осталось.
Жорик заулыбался.
-Давай!
    И тут, вдруг, откуда ни возьмись, словно по щучьему велению, появился в аккурат напротив крыльца рядом с вишней молодой, что лет семь назад сама незнамо откуда взялась и проросла - стол деревянный. На столе  -  скатерть самобранка. На скатерти - три литра в пузатой бутыли. И в посуде хохломской красуются огурчики малосольные, сальце черным перчиком посыпанное, хлебушек горячий, будто только что из печи, опята с чесночком, сметанкой и почему-то холодец говяжий.
     Жорик глаза четко на холодец направил. Долго по нему бороздил. Потом плечами пожал и говорит недовольно:
-А холодцом я не закусываю.
    Тут холодец исчез вмиг, и появилось блюдо с отварным картофелем, зеленью, тушеной капусткой и разваренной рулькой свиной.
    Коленька, не удивляясь появившемуся откуда ни возьмись ни столу, ни яствам, ни замене блюд по щучьему велению, приволок из хаты две табуретки. Присели они с Жориком под вишней и принялись опохмеляться.
    Раз налили - да огурчиком, два - да под опята, а после третьей и рулька уже с капусткой пошли.
-Хорошо,- говорит Жорик.
-Хорошо,- вторит Коленька.
-А в Европе к нам относятся недоброжелательно,-  выдохнул Жорик.
-А что им нас любить, - выпалил Коленька,- мы ж ВВО-О-О-О! Сила!
            Хрустит Коленька лучком-петрушечкой, а Жорик все больше на рульку свиную с картошечкой налегает. На дворе весна, вишни-яблони в цвету, белые гроздья головы ласкают. Пчелы жужжат, солнышко припекает. Душа разворачивается на все направления. Размечтался Коленька. Вспомнил детство свое, как рыбачил с отцом на Матыре, как с бабой Нюрой в лес за грибами-ягодами ходил, как собирались вечерами с детворой на крыльце и, заманив деда Матвея какой-нибудь детской хитростью, заставляли рассказывать про войну. Расчувствовался Коленька. Пред глазами поразмылось, поплыло, словно на акварельный этюд пол-литра пролили. Нет деда Матвея, некому про войну рассказать. Но фантазии только дай волю, а уж под водочку, так и совсем хорошо…И видится Коленьке, что на плечах пшивинького пиджачка Жорика погоны офицерские, а звезды, как само солнце улыбаются. Залюбовался Коленька, зазавидовался.
«Вот,- думает,- Жорик, какой есть. Ни словом никогда не обмолвился, что в звании  прибывает».
Спрашивает с подозрением:
-Жор, ты надолго к нам?
     Жорик честно:
-Как допьем, так пойду.
-Небось, машина дожидается? – раскручивает на откровенность Коленька.
    Жорик напрягся.
-Чья?- спрашивает.
- Государственная. И у тебя личный водитель. Думаешь, не знаю ничего? Шило в мешке не утаишь!
     Жорик отклячил нижнюю губу в удивлении, а потом подумал,подумал и решил, что машина с личным водителем не так уж и плохо. Это не то, что на прошлой неделе у Лукича под столом петухами кукарекать.
-Я машиной той не каждый день пользуюся,- признался он.- От того и запамятовал.
-А за речкой, вон, дивизия тебя дожидается, - сообщил другу Коленька.
-Что за дивизия? – изумился Жорик.
-Да вон, гляди, - кивнул вдаль Коленька,-  машины военные, а солдаты на тебя и меня в бинокли смотрят, завидуют, как мы тут с тобой культурно отдыхаем.
    Жорик подошел к калитке, глазами водит, разглядывая луг за рекой.- Точно,- говорит.- Как есть дивизия. А почему она здесь? Что за проблемы?
-Да как же, - отвечает Коленька. – Ты ж командир, а то - солдаты  и офицеры, вон и фуражка на тебе и погоны. Собираетесь в наступление идти.
     Жорик засомневался, потрогал голову, обнял себя за плечи. Погоны не нашел, но решил не спорить, так как со стороны виднее, что у кого на голове и  плечах.
-И на кого ж я с дивизией наступаю? - поинтересовался он у Коленьки.
- А кто тебя знает. Тайна эта - военная.
- не помню я такого ничего. Неделю пил,- признался Жорик.
-Как не помнишь? - изумился Коленька. - Да за потерю военной тайны - расстрел!
Обмяк Жорик.
Вдруг откуда ни возьмись Михалыч идет.
-Мужики, - говорит Михалыч, - что это вы с ранья уже никакие?  Что отмечаете? Чем закусываете? Пригляделся внимательно к столу.
- Дела тут такие,- сказал Коленька, - тайну военную Жорик потерял и приговорят его к расстрелу.
- А кто это ему тайну военную доверил?- рассмеялся Михалыч.
-Известно кто, - прошептал Коленька.
Михалыч недоверчиво улыбнулся. Но тут, откуда ни возьмись, словно по щучьему велению, исчезла со стола водка, картошка, капустка, опята с чесночком. Скатерть другая появилась, почему-то жаккардовая, красная, а на скатерти той - коньяк пять звезд, тарелочка хрустальная с лимончиком, конфетки в коробке шоколадные, икорка черная в вазочке на льду и целое блюдо фруктов заморских. Михалыч, довольный, ничему не удивляясь, как по привычке, сел к столу и решил, что и впрямь дела тут решают - государственные. Присел он  и остограммился. Да не раз.
    И чудится Михалычу, что в Грязевку мировой экономический кризис пришел. Все падает, валится, в «Продовольственном» только килька в томатном соусе и минералка, скотину кормить нечем, зарплату-пенсию не платят, но грязевцы, все, как один, переживают по поводу падения мировых цен на нефть  и  газ, хотя ни того ни другого в глаза не видели. Газ в Грязевку государству проводить не выгодно, всего домов-то, вон, ничего. И машин в Грязевке нет, потому как ни дорог, ни денег. Но Грязевцы, как сердобольные и отзывчивые люди, сочувствуют олигархам всего мира. «Вот, мол, нам-то что до этого кризиса? Нечего терять! Весной картох побольше насажаем, капуста, Бог даст,
уродится, а они, олигархи, со смыслом жизни расстаются!» Но, самое ужасное (от чего у Михалыча даже давление поднялось) привиделась ему Гиляриха-соседка. Веранду новую к дому пристраивает. Понял Михалыч, что во всем мире только она одна с прибылью и осталась. Самогон ее как покупали, так и покупают, не взирая ни на какие кризисы. Даже еще больше пить стали. С горя за олигархов. «Вот Грязевка, дура, - думает Михалыч,- последнее несет пропивать». А Гилярихе то и надо. Полученные доходы Гиляриха во что-то с выгодой конвертирует, но во что, никому не говорит, чтобы только одна она с прибылью и была. Михалыча от такой думки замутило даже. Встал он из-за стола и ходит кругами. Размышляет напряженно: «Как же это так? Кому кризис, а кому отец родной? Весь мир лихорадит, а у Гилярихи стабильность сплошная? Олигархи всех стран того и гляди пролетариями станут, а она, старая стерва, как жила так и живет – поживает? А все Грязевка виновата, вернее жители ее. Нечего пьянствовать, чтобы не разводить олигархов местных!» И решил Михалыч, что только один путь есть наказать Гиляриху - бросить пить и уговорить всех Грязевцев сделать тоже самое. Так сказать, лишить Гиляриху источника всей ее конвертации.
    И чудится теперь Михалычу, что в Грязевке все трезвыми ходят.
    Вот дорога центральная к сельсовету. Идет по дороге Колька с соседом Лукичом и вежливо так друг с другом беседуют.
-Иван Лукич, - говорит Коленька,- а каково ваше мнение по вопросу объединения технологически и идеалогически разнопрофильных компаний и создания системы бизнес-договоренностей?
    А Лукич, что странно, не удивляется словам заморским и прям с лету отвечает:
«Главное, коллегиально утвердить механизмы взаимодействия».
    Не понравился Михалычу такой разговор их. Не родные идут они по дороге центральной. И березки грязевские, и трава, и репейник с крапивой, а вот Лукич с Колькой - точно не свои.
-Нечего им по чужим мнениям лазить, да заморские мысли повторять,- решил Михалыч.   -Мы сами с усами, грязевские, и у нас своих компаний завались. А Гиляриху по другому извести можно, а не так, чтобы все трезвыми, но чужими ходили. И придумал Михалыч в Гилярихин самогон слабительного подсыпать. Улыбнулся даже. «Вот, думает, хохотушка получится, когда вся Грязевка, как один…. На том и порешил.
    А Жорка пошел с семьей прощаться. Ревет по-бабски, от души, а толком объяснить ничего не может. Жена, Маринка,  как положено, навзрыд. Дети мал-мала меньше - кто громче, кто пуще отца любит. Теща - аж в голос. Соседи - Грушка с мужем Ванькой, Дуська с козой Машуткой, Нинка с сыновьями Мишуткой и ВитькОм, пособрались и, видя горе такое, по-соседски -  как положено. Коза Машутка в той же тональности между словами свое вставляет.
-Жорк, а Жорк,- жена Маринка первая догадалась спросить,- скажи хоть, что случилося? Почем  ревем?
    А Жорик и слова вымолвить не в состоянии, язык заплетается.
-Жорк, а Жорк, - слезно молит теща,- с ума ж сойти можно от переживаний таких, кто помер что ль?
    Молчит Жорик.
  Сосед Иван подошел. Тряханул за плечи.
-Не бросим, подмогнем в трудную минуту.
    Жорка обтер правый глаз рукавом.
- Расстреляют меня сегодня.
  Тут жена первая бросила рыдать и присмотрелась к мужу повнимательней. Подошла ближе, носом крутит, обнюхивает. Потом зыркнула так зло:
  - И с какого ж перепугу в тебя стрелять будут?- спрашивает.
    Жорик неладное заподозрил, но сразу рвануть застыдился. Решил, еще поверит она во всю драматичность ситуации. Палец задрал, словно в небо попасть хочет и говорит:
-Тайну я военную потерял. Командиром назначили, а я…
И как только глянул он в небо, закружилась голова, рухнул Жорик на землю.  Тогда  все и поняли, в чем дело и давай хохотать. А жена побежала в сарай за граблями. Жорик со страху частично протрезвел. Поднялся с земли и… бегом. И мимо Коленькиного дома, и по Матыре по мели, и по лугу, где дивизия недавно дислоцировалась. Как до леса добежал, так схоронился в лопухах. Сидит, думу думает: «Вот она, пьянка, до чего довела. На всю деревню ославился. С чего же это я все удумал? Да это ж не я! То Колька надоумил! Вот паразит! Позорище так позорище. Не пережить теперь. Пальцами показывать будут, а то и кличку какую дадут». «Брошу пить,- решил Жорик.- Нечего дурью маяться. Пора жить по-человечески. А все Гиляриха виновата. Самогоном своим залила. Враг народа. Надо ее изжить из Грязевки. Нихай в других деревнЯх спаивает».
            И придумал Жорик распустить слух по Грязевке, что Гиляриха в самогон слабительное подсыпает. Развеселился даже, что такая идея его посетила.
    Глядь, а уже и смеркаться стало. Поднялся Жорик из лопухов и давай домой пробираться.
    Вот мимо Коленькиного дома идет. Лукич уже забор не держит, а с Михалычем у забора полеживает. Коленька за столом сидит, из самовара чаек попивает. А на столе и пряники, и сушки, и калачи, и пироги горячие с повидлом.
-Вот как жить надо, - думает Жорик. - А пьянству – бой! Посмотрим теперь, как Гиляриха наторгует, коли все узнают про слабительное.
    На следующий день вся деревня над Жориком потешалась. Детвора пальцами показывала, бабки на лавках как завидят, так хохотать.
-Жорк, живой что ли? А говорят, стреляли в тебя вчера?
  Невмоготу стало Жорику.
-Самогону я у Гилярихи обпился, - оправдывается. – А она гадости туда какой-то насыпала. У меня сначала все крутило внутри, а потом галлюцинации начались. Пострадавший я. И Лукич, и Михалыч, и Колька подтвердят. Они тоже пострадавшие.
    Тут бабки ну Гиляриху обсуждать. Все припомнили. И как она пятьдесят лет назад
Петра у Маринки увела, и как в позапрошлом году  три грядки луку на Наташкин огород сместила, и как Райке тяпку хорошую до сих пор не вернула. А если уж она гадости в самогон подсыпает, так это уж совсем обнаглела.
- Грязевку собирать надо,- решили, - с Гилярихой разбираться.
    Собрались, как один, у сельсовета. Пошли к Гилярихиному дому. Глядят, а дома-то и нет вовсе. Исчез по щучьему велению. А может, и не было никогда. Только вот самогон откуда брался? Непонятки! Долго на чудо дивились грязевцы. И кресты на себя накладывали, и на колени падали, и головой о землю бились. У Лукича до сих пор шишка на лбу с грецкий орех. С тех самых пор Грязевка не пьет. Но, что интересно, и самой Грязевки найти теперь  никто не может. Ни на карте мира, ни на карте области, ни на карте района. Как только пить бросили, так и пропали совсем. Только Матыра с волшебной щукой как была, так есть, так и будет.