Отдел визовой регистрации Анталии встретил нас пальмами и приветственной надписью на трех языках – английском, турецком и русском. Каждый из входивших русскоговорящих туристов считал делом чести сфоткать на телефон аккуратно выведенное на деревянном щитке «дапро пашаловаць!».
Внутри узеньких, отделанных под «евро» коридорчиков томились целые семьи самых разнообразных возрастов и национальностей, повсюду шумели и бегали дети, небольшой кафетерий за углом был переполнен. У застекленных касс, вопреки ожиданиям, работали имансипированные турчанки. Вы поняли бы, почему для нас это выглядело довольно экзотично, если бы привыкли к работающим даже в женских туалетах Стамбула исключительно мужчинам. Вдруг в глаза мне бросилась довольно интересная парочка – две соотечественницы – одна закрытая по глаза черной паранжой, а другая – в глубоко декольтированной форме офицера милиции на внушительных каблуках и с не менее внушительным пистолетом на смуглом бедре. Невольно перед глазами встала сцена из «Звездных Войн», где в баре вели беседу инопланетяне из разных концов галактики.
Создавая, как мне интуитивно показалось, лишь бутафорию порядка, в углу ютился аппарат для выдачи номерков. В очередности, указанной на электронных табло касс они должны быть предъявлены вместе с паспортами, – объяснил нам сонный охранник и также безмятежно прибавил – « номерки на сегодня уже закончились».
На следующий день мы явились к самому началу рабочего дня, и каждый взял полагающийся ему номерок. Меня насторожило тогда – номера уже в начале дня были трехзначными. Войдя в приемную и не найдя там очереди как мы привыкли ее себе представлять, мы были поражены той давкой и неразбирихой, что творилась там. Цифры на ближайших табло были двузначными. Духота действовала на меня удручающе, и я решила присесть на освободившийся у стены стул. Кто-то из наших отправился в кафе. Казалось, я вот-вот потеряю сознание от жары и вида бесстыдно тыкающих в меня пальцами черноволосых детишек. Вдруг сидящая рядом женщина протянула мне бутылку с холодной водой, приветливо улыбнувшись. «Спасибо» - сказала я, совершенно наивно полагая, что говорю со славянкой – так по-душевному смотрели ее синее глаза. «Пожалуйста» - смеясь произнесла она на чистейшем турецком, «вы наверное приняли меня за русскую?». Я захлопала глазами, но вовремя дала понять, что довольно сносно знаю язык и перешла на турецкий, «да, трудно поверить, что вы здешняя». Турчанка засмеялась еще громче и как-то грустно, не в тон добавила: «меня все здесь за русскую принимают. Представляете, торгаши на рынке заламывают цены вдвое, говоря, что это я специально язык выучила, чтобы торговаться! Дикость, да и только». Не успела я отреагировать, как подбежавший внезапно низенького роста потный мужичок схватил женщину за руку, и выкрикивая что-то в адрес работников посеменил к выходу.
Вернувшиеся из кафе недоуменно смотрели на табло – цифры вопреки здравому смыслу менялись в совершенно невообразимом порядке – после 22 шло 36, а потом 228. Оторопев, мы приняли решение искать более опытных «друзей по несчастью». «Извините, вы говорите по-русски?»- спросил кто-то из наших высокого с золотой цепочкой на шее, как мне показалось, грузина. «Да ты что, не видишь, это же турок!» - вмешался другой. Внезапно грузин на чистом русском сочувственно произнес: «студенты?». «Ага!» - хором выдохнули мы, а я снова подумала о том, как обманчива бывает наружность. «В первый раз?»- грузин как-то подозрительно ухмыльнулся. Немой вопрос повис в жарком воздухе приемной с сумасшедшими цифрами. «Значит это не с нами что-то не так» - пронеслось в голове у каждого. В одной из трех касс объявили перерыв. Поток ринулся к соседним, послышалась интернациональная брань. Стоявшая впереди нас и закрывающая собой проход к вожделенному окну дама провизжала фразу, которая, будь она произнесена на цензурном языке, звучала бы так: «Любопытно узнать, когда эта вежливая и умная жительница сей страны соблаговолит обратить свой драгоценный взор на мои документы?». Видимо, вопрос задел грузина за живое, и он, присев и разведя руки в стороны, словно китайский болванчик, пропел: «А-а как улыбнешься!», и смачно сплюнул сквозь щель в передних зубах. И тут мы заметили, что каждый, дрейфующий в этом живом, потном море ревниво прижимал к себе какие-то файлики, а то и целые папки с документами. «Нам нужны эти бумажки», - догадалась староста. Вобщем, в тот день нам удалось выяснить, что без папок нас не примут, и что папки на сегодня уже закончились.
Сага продолжалась. Изможденные жарой, нервные, поддразниваемые перспективой нежиться сейчас на песочном бережку, поедая тягучее турецкое мороженое, злые от того, что уже третий день приходиться тратить кругленькие суммы на такси, мы наконец поняли единственный неписанный закон, царивший в этом аду – «Каждый сам за себя». Не имея ни сил, ни наглости пробивать стену из живых людей, я нашла небольшую скамеечку, где решила передохнуть, предоставив парням из группы это неблаговидное для леди дело. Задумавшись, я несразу заметила висевший напротив плакат дорожного движения. На плакате было изображено следующее: на дороге без всяких намеков на разметку или светофор стояла машина с улыбающимся шофером внутри. Милый турецкий мальчик, решивший, видимо, перейти дорогу, стоял рядом, причем от глаз его до глаз шофера тянулась широкая прямая линия. Сначала я подумала, что ее нарисовали случайно, или это детская шалость, но довольно ясная надпись на плакате развеяла все мои сомнения, вызвав сдавленный нервный смешок: «Чтобы перейти дорогу, подойдите к проезжей части и взглядом или жестом дайте водителю понять ваши намерения, после чего переходите на другую сторону». Через минуту мой смех превратился в истерику. Весь налет цивилизованности вдруг окончательно слетел с этого места, превратив наши мытарства в какой-то бессмысленный фарс. Я поспешила к остальным, чтобы поделиться наблюдениями и нашла их стоящими уже у самого окошка, просовывающими паспорта и папки с документами вальяжной и неторопливой турчанке. С раздражающей медлительностью она откладывала наши папки одна за другой в стопку, откуда их уносили за дверь, где, видимо, и происходило волшебство – наше пребывание здесь становилось легальным.