В феврале 1966 года меня с Волошиным вызвал к себе Арнольд Григорьевич Назарчук, главный инженер завода «Электроизмеритель».
– Мужики,– сказал он, – 12 апреля 1966 года наша космонавтика будет отмечать пятилетие полёта Гагарина в космос. Нам с вами предстоит настоящее испытание: наш завод должен отметить это событие подарком космонавтам. Я решил, что подарить им надо будет «Эстрадин-6». Как вы смотрите на это?
– Ну,– поплыл Волошин,– дело стоящее. Только это должен быть не просто серийный «Эстрадин-6». Неплохо было бы сделать что-то космическое...
– Например?
– Ну, – как обычно, продолжал Волошин, – хорошо было бы запаять что-то нестандартное. Например, на крышке сделать инкрустацию в честь события.
– А я вот думаю, хорошо было бы сделать светомузыку, чтобы во время игры что-то у нас переливалось цветом,– сказал Назарчук.
– Во, точно,– поддержал Волошин. – Сделаем такую выпуклую фару на инкрустированной поверхности крышки. А цветовую гамму подберёт Леонид Иванович опытным путём.
– Я согласен,– сказал я,– предложения дельные. Мы можем фару набить битым стеклом, а там достаточно внутри установить несколько небольших лампочек, выкрашенных в разные цвета. И к цветам привяжем регистры «Шестёрки». От фиолетового – до ярко-жёлтого. Все шесть регистров будут работать цветом. А инкрустацию можно сделать, но не следует сильно зарываться – ну, в смысле лозунгов, надписей – это будет избыточным. Достаточно фары и двух полос латунного обрамления – уже будет необычно и красиво.
– Всё, ребята, порешили,– подытожил Арнольд Григорьевич.– Вперёд и с песней. Только учтите, что «Шестёрка» должна быть готова к 10 апреля – кровь из носу.
– А делать кому?– спросил практичный Волошин.
– Как это «кому»? Вам, Виталий Иванович, с Леонидом Ивановичем. На помощь цехов не надейтесь. Вперёд и с песней! Подключать можете только экспериментальный цех.
Волошин потопал к Старцеву. Вернулся расстроенный: Старцев не хочет давать распаянные блоки. Только каркас и детали. Мол, собирайте всё сами.
– Лёня, ты кого из своих хлопцев оторвать на это можешь?
– Горько говорить, только новенького. Анашкина.
– А что остальные?
Я быстро обрисовал задания каждого. Ничего не подлежало корректировке.
– Да, Анашкин тебе наделает!– огорчённо сказал Волошин.
– Вот потому он и относительно свободный. Приходит каждое утро и пилит напильником шухляду.
– А это что значит?
– Это значит, что он трахнул очередную девчонку.
– И много у него таких надпилов?
– Вся шухляда по всем направлениям. И буквочки стоят в надпилах. Имена, значит, запоминает.
– Но паять-то он хорошо умеет?
– Да, слава Богу, паяет нормально. Он же в первом цеху сколько проработал. Ну, и я надеюсь, что призову его к нормальному повиновению. Ведь работать придётся почти круглыми сутками, если Старцев отказывается помочь.
– Ну, смотри, я хочу часть блоков инструмента разместить в экспериментальном цехе, например, блок питания...
– Он совсем новый должен быть. Нужно же лампочки питать. Его придётся умощнить.
– Ну, тем более. И дадим им темброблоки, блок глиссандо, педали.
– Самая страшная работа – блок тонгенераторов с делителями частоты. И регистровый синтез тембра. Хотя бы это Старцев сделал...
– Нет, он наотрез отказался.
– Ну что ж, не первый раз такая работа наваливается. Осилим, не переживай.
– Занимайте тогда с Анашкиным комнату на первом этаже, рядом с экспериментальным.
– Добро.
Вот и начались полтора месяца пахоты. Анашкин, невзирая на подневольное положение, был доволен:
– Иваныч, если б ты знал, как мне эти бабы надоели!
– Я тебе сочувствую, Саша, но пахать нам придётся по-серьёзному. Начинаем в восемь утра ежедневно, оканчиваем в 21-00. Таким образом, по 13 часов в течение месяца. Потом, если понадобится, перейдём на круглосуточную пахоту. Но до 10 апреля вся работа должна быть закончена.
– А я даже рад, что мы что-то серьёзное будем делать! Я готов и до 12 ночи каждый день пахать.
– Нет, мы вначале будем работать строго по 13 часов. Иначе сдохнем раньше времени. Полчаса перекусываем в столовке. По очереди.
Саша, на удивление, оказался хорошим помощником. Он разложил все 96 делителей частоты и тщательно, упорядоченно, наполнил кассу комплектующими. И пошло-поехало. Я потащил деревянную крышку инструмента в экспериментальный, где началась работа, связанная с инкрустацией, обрамлением фонаря и прочее.
Анашкин же бегал в Четвёртый цех, где научился аккуратно по их макетам вязать жгуты. Словом, пропуская все детали очаровательной нагрузки, скажу, что ко дню рождения Старцева, наша «Шестёрка» запиликала. А фара со цветомузыкой была очаровательной! Переливалась неожиданными цветовыми оттенками! Мы балдели, довольные своей работой. Оставалось чуть-чуть до наведения окончательного лоска. И 5 апреля можно было сдавать работу. Волошин был доволен и даже позволил себе дружески пошлёпать Анашкина по спине.
– Лёня, а ты не думал, что тебе стоило бы ехать с инструментом? Ну, на всякий случай, мало ли чего?
– Дело привычное, я готов, почему бы не поехать?
Но начальство решило всё иначе.
10 апреля инструмент погрузили в начальственную тачку, и оказалось, что едут в Москву двое – Назарчук и Старцев.
Волошин пытался что-то разъяснять начальству, но оно отмахнулось.
– Я чувствую, что это плохо кончится,– сказал мне Виталий.
– Начальству виднее. Ведь им прорываться надо будет в Звёздный городок. На торжественное заседание. Возможно, их ограничили по составу делегации.
– Но на хрена Старцев едет?– возмущался Волошин,– ведь с него толка, как с козла молока. А ты бы подстраховал Назарчука.
– Ой, слушай, я уже так напахался с этим «Эстрадином», что мне всё на свете противно. Пошли они все в баню! И ещё – ведь они без музыканта едут. Кто там играть будет? Не понятно вообще...
Анашкин же, освободившись от моего жуткого патронажа, сбегал к бабам и сделал на своей шухляде два внеочередных надпила.
Утром тринадцатого апреля меня везде искала Инна Ковальчук. Оказалось, что ей звонил Назарчук и требовал моего срочного приезда в Москву. Адрес – гостиница «Юность». Я тут же выехал, захватив с собою паяльник, авометр и нужные детали.
Утром 14-го я был у гостиницы «Юность». Назарчук ожидал меня в фойе.
– Что случилось, Арнольд Григорьевич?
– «Эстрадин» вообще молчал. Мне Леонов сказал, что если бы им пришлось летать на такой технике, то мы бы в зале никого из космонавтов не увидели...
– Мм-да... Всё же надо было сборку делать в цехе. Там ведь на каждой операции есть контроль...
– Леонид Иванович, ты грамотный, я бы даже сказал, талантливый конструктор... Но в производственных делах, увы, ещё не имеешь достаточного опыта... Цех не смог бы сдать этот нестандартный инструмент, как ты – в начале месяца. Там всё нацелено на конец месяца, к сожалению. И Старцев тоже с этим ничего бы не смог поделать!
– И каковы наши задачи сейчас?
– Мы поедем с тобой в Звёздный Городок. Жаль, что так получилось, но подарок в любом случае надо отремонтировать.
Назарчук снял у гостиницы такси и мы поехали. «Куда едем?»– спросил таксист.
– В Монино,– ответил Назарчук.
Когда мы проехали Монино, таксист начал нервничать. Назарчук ему показывал лесные дороги, видимо, по памяти. Таксист наконец остановился и спросил:
– Так вы к космодромистам едете, так?
– А тебе какая разница?– ответил Назарчук.– Разница большая. Я дальше с вами не поеду. Рассчитывайтесь.
– Вот провези ещё до конца этой просеки...
– Нет, ни за что. Рассчитывайтесь и освобождайте машину.
Нам пришлось покинуть «Волгу».
Вслед нам таксист что-то бурчал о космодромистах.
А мы пошли пешком до конца просеки, где был обычный военный пункт – проходная с воротами. Постучали, вышел военный:
– Нам нужен Герман,– сказал Назарчук. Оказалось, что Герман – это вовсе не Титов, а молодой улыбающийся офицер. «Он секретарь комсомольской организации отряда»,– пояснил мне Назарчук.
Нам выписали пропуска, Герман немного проводил нас:
– До школы доберётесь сами? – спросил он.– Там вас встретит Елена Александровна. А коли я буду нужен – звоните,– и он начертал Назарчуку номер телефона на бумажке.– Удачи!– сказал Герман, уже как бы обращаясь ко мне.
– Спасибо,– ответил я.
– Вот видишь, Герман чувствует, от кого зависит удача!– улыбнулся Назарчук.
И мы пошли. Как только лесная просека окончилась, перед нами засиял огромный город с девятиэтажками. Вот это и есть Звёздный!
Как-то очень быстро мы отыскали школу. Оказывается, именно там и проходило торжественное собрание по поводу пятилетия первого полёта человека в космос.
Также легко мы нашли Елену Александровну. Она подошла к Назарчуку, как к старому знакомому, а потом они сидели рядышком и болтали; причём со временем настолько приветливо, что я даже подивился, насколько Арнольд мог быть обаятельнм. Он на самом деле был симпатичным мужиком, глаза у него ясные, улыбчивые, умные, обрамленные длинными выразительными ресницами.
Но сразу приступил к ремонту «Эстрадина», сиротливо стоящего на сцене. Всё оказалось очень просто: блок питания при включении не давал напряжения, а трансформатор усиленно грелся. Я отвинтил плату блока питания, и – оказалось, что один из пистонов протёр при транспортировке краску на каркасе инструмента и закоротил на массу. Достаточно было вырезать кусочек прессшпана по размеру блока питания и подложить его под плату... Всё заработало прекрасно. Я сыграл «Песню Сольвейг» (на большее меня не хватило), и цветомузыка легко и нежно включилась в сопровождение. Елена Александровна, которая и так цвела под воздействием рук Назарчука, расцвела ещё больше. «Боже, как красиво!»– сказала она, и Назарчук согласно закивал ей. «Как жаль, что ребята этого не послушали... Леонов был бы рад больше всех, он у нас художественная натура!» И думалось: вот если бы я сразу с ними поехал, не было бы этого конфуза, ведь весь ремонт занял три минуты!
Ну, что оставалось делать? Мы показали, как включать-выключать инструмент, как переключать органный синтез тембров... Елена Александровна заторопилась домой, и Назарчук не очень обрадовался этому... Но мы позвонили Герману, и тот сказал, что едет в Москву, с удовольствием нас заберёт с собой и отвезёт, куда нам надо. А надо нам, оказалось, на Киевский вокзал, где мы с Назарчуком купили билеты на ближайший поезд «Москва-Киев» и попрощались с Германом. Ехать нам до Киева оставалось часов девять, и мы с удовольствием устроились в купе, где нас оказалось только двое. А ещё Назарчук из Звёздного городка позвонил, чтоб его и меня встретили его персональные водилы на вокзале Киева.
Словом, всё складывалось неплохо. Не знаю, насколько Арнольд Григорьевич пенял себя за непредусмотрительность, но я был доволен – я сделал хорошо ту мелочь, которая была мне доступной.
Мы перекусили какими-то пончиками, попили чая. Назарчук вдруг сказал:
– А ты понимаешь, что ехать нам почти девять часов, и столько времени у тебя никогда не будет, чтоб поговорить с шефом? Ты хочешь со мной поговорить?
– Конечно, мне многое надо вам сказать.
– Отлично. Тогда ты позволь для начала мне задавать вопросы, ты не против?
– Нет, разумеется я только за.
– Тогда скажи мне, почему ты не принял на работу Гринберга? Ведь он приходил к тебе?
Опаньки! Оказывается, Назарчук и об этом знает! Гринберг, бывший секретарь комсомольской организации завода, недавно получил диплом заочного института.
Любитель словесных конструкций, закулисных махинаций и тайных интриг, но нулевой инженер, обещал вскоре стать большим начальником. Я интуитивно отверг его, и дальнейшее будущее показало, как я был прав...
– Исаак Павлович любит командовать. У нас бы с ним не получилась дружная работа. Обязательно возникли бы конфликты. А он упёртый, будет идти напролом, до конца. Приняв его на работу, я бы угробил электромузыку.
– Но ведь с Волошиным у тебя тоже есть конфликты?
– Нет, абсолютно. Мы с ним можем до чёртиков спорить, но это большая дружба, это общий поиск. Вот мы сейчас сообща работаем над электробаяном. Идея, в принципе, его. Но я хотел бы делать электробаян с выемкой всех натуральных голосов и так, чтобы мех баяна управлял электронным звуком. А Волошин настаивает на сохранении натуральных голосов. При этом мы теряем ёмкость внутренностей баяна, и для электроники надо делать отдельный блок. Это одно разорение. Второе в том, что контактную систему баяна надо соединить с электронным блоком кабелем, содержащим более ста проводов. И держать педаль для управления электронными голосами. Получается, в общем, дороже и некомфортно. Но, с другой стороны, я не могу не согласиться с чисто сельским подходом Виталия: такой баян, как он хочет – это мечта всех баянистов Союза: хочу – играю как умею, а хочу – играю как хочу. Понимаете? И я уже почти сдался, потому что Виталий мудрее: этим баяном мы покорим почти всех баянистов. Там будет мало новизны, но всё окажется интереснее и мощнее. Мы обязательно найдём консенсус, потому что мы уважаем друг друга.
– А что вас объединяет с Царенко? Вроде неоднозначный мужик. И пьёт иногда много.
– Царенко – это особая статья. Мы как-то так подружились, что я не могу сейчас однозначно ответить. Я его просто люблю. Вы согласны, что такое может быть? Это вихрь. Это что-то за пределами разума. Но он так же нежно относится ко мне. Он не находит в своём пространстве аналога по уму, по содержательности, по соответствию себе. Он восторгается мной – я восторгаюсь им. Это особая категория отношений двух настоящих мужиков. Что делать, если пьём – пьём вместе... Точно так же сдерживаем друг друга. Вот ездили мы с ним в Яремчу зимой, катались на лыжах. Поверите, мы за все 12 дней ни разу не выпили. Нам было и так хорошо.
– Ладно, это недоступно моему пониманию... Меня очень интересует, где ты берёшь литературу по электромузыке? Насколько сталкивался, ни хрена не нашёл в библиотеках.
– Да, это большая проблема. В советской литературе почти ничего нет: пара любительски изданных брошюрок. Но зато в библиотеке Ленина я нашёл две американских книги довольно большого формата. Я обратился туда с официальным письмом, на основании которого они мне выдали эти две книги на месяц. Я их перевёл и пользуюсь. Но дело в том, что мы сами уже ушли дальше этих книг. Нас сдерживает более всего отсутствие нужных микросхем, что за рубежом – не проблема. Но мы эту задачу думаем решать по-своему.
– Это как – «по-своему»?
– Видите ли, я побывал уже на всех предприятиях, которые лепят что-то электромузыкальное. Перечислю: Муром, Брянск, Запорожье, Рига, Вильнюс, Москва, Правдинск, Псков и др. Я думаю, надо провести всесоюзную конференцию, затем на ней избрать постоянно действующий орган, который будет разрабатывать задания для отдельных предприятий – ведь только Брянск, Запорожье и Вильнюс способны нас всех снабдить нужными микросхемами, которых мы иным путём никогда не получим. Но мы должны изготовителям микросхем обеспечить коллективную потребность. Только в этом случае это будет реально.
– О, это замах по-купечески! И как дело сейчас движется?
– Я думаю в 70-71 гг. мы проведём эту конференцию. Может, нам придётся Житомир сделать центром конференции. Но мы в этом случае будем как бы и центром раскрутки погоды. Это важно.
– А можешь подробнее рассказать о сподвижниках в области электромузыки?
– Конечно, это даже интересно. Мы с Волошиным объездили и разыскали почти всех. Прежде всего, о старейших. Ранее всех – это Термен Лев Сергеевич, изобретатель первого в мире электромузыкального инструмента «Терменвокс» (1919г.). У него прямо неправдоподобная история. Ленин интересовался и слушал «Терменвокс», сам пробовал играть. Хитрость Термена заключалась в том, что контур, генерировавший тона, был с предельно большой индуктивностью и малой ёмкостью между антенной и рукой музыканта. Это позволило расширить мензуру, то-есть игровое поле, в котором двигалась рука музыканта, извлекая фантастические звуки. Затем его послали в США, как говорили тогда – пропагандировать отечественное изобретение. А на самом деле он получил от ВЧК задание шпионского типа. Но потом руководство ВЧК сменилось, тогда ещё не вели документации, как положено, и Термен для ВЧК перестал быть помощником и начал подозреваться в негативной деятельности. Ему приказали вернуться в Москву и арестовали по прибытии парохода в Питер. А далее было 15 лет заключения в «шарашке», где его приобщили к полезной инженерной деятельности. В частности, он много сделал для развития отечественного телевидения. Сейчас он, почти 80-летний старик, работает в акустической лаборатории МГУ.
Затем идёт очень эрудированный, грамотный, интеллигентный Андрей Александрович Володин, автор отличного умного инструмента «Экводин», прообраз которого появился ещё до Отечественной войны. Ныне Володин работает главным инженером Первого Московского радиозавода, продолжает совершенствовать «Экводин». У него масса авторских свидетельств, Золотая Медаль Брюссельской выставки 1959 года.
Встречались мы также с Игорем Дмитриевичем Симоновым, работником лабораторий Московского Радио и Телевидения. Он – автор множества инструментов, в частности автоматической камертонной станции, которая передаёт стандартный сигнал Московского радио – позывные «Широка страна моя родная».
Теперь о наших современниках. Мы первыми в стране начали выпуск электромузыкальных инструментов, но уже на Московской ярмарке культтоваров, где я был с «Эстрадином», муромчане показывали первый образец своей «Юности». Им здорово помогал Мещерин, руководитель Ансамбля электромузыкальных инструментов Всесоюзного Радио. В частности, он демонстрировал «Юность» на этой ярмарке. Авторы «Юности» – Владимир Григорьев, Вадим Гордеев и Саша Сахаровский. Только последнему повезло: он в Муроме получил квартиру. А Григорьев через некоторое время оказался в Запорожье на полупроводниковом заводе, где получил квартиру и возглавил направление. Вадим Гордеев, тоже «обиженный» муромчанин, перекочевал в Брянск на завод полупроводниковых приборов, где со знанием дела начал разработку ЭМИ. Со всеми этими ребятами я поддерживаю деловые связи. Есть ещё Рига, где на музыкальной фабрике Карлис Грундштейн разрабатывает ЭМИ классического плана – электроорганы. Ему помогают Карлис Рутенталс и сам «великий латыш» Раймондс Паулс. Я тоже с ними регулярно контачу, у нас есть виды на сотрудничество. Вот, в принципе, основное ядро нашей совместной деятельности. Есть ещё в Вильнюсе ребята, работающие на полупроводниковом заводе, где они делают хороший электроорган «Вильнюс«, но они малоконтактны, с ними ещё предстоит налаживать отношения. Ну и, наконец, в посёлке
Правда под Москвой существует фабрика музыкальных инструментов, где командует парадом Леонид Кузнецов. С ним у нас очень хорошие постоянные связи.
– А что получилось с выделенной тебе от завода квартирой? Почему ты её не получил?
– Видите ли, моя мама сказала проверяющему из исполкома, что готова мне предоставить жильё. Правда, она не сказала ничего о том, что не собирается взять к себе мою жену...
– Ага, понятно... А как вы сейчас с женой живёте?
– Она, пока дочка очень мала, проживает у своей мамы. Но мама не совсем адекватна. Она как-то меня встретила словами: «Ах, негодяй, ты испортил мою дочь!», вслед за чем мне в голову полетели табуретки. Ясно, при таком противостоянии я не могу даже заходить проведать дочь. Так что, я живу сейчас отдельно, снимая жильё. Сейчас – это на Дмитриевской. Там старушка умерла и мне сдали её комнату.
– Лёня, я гарантирую, что ты получишь квартиру от завода. Мы над этим поработаем.Если меня на заводе не будет (а это очень вероятно), то для тебя всё сделает Николай Иванович Невмержицкий. Помни об этом.
(Действительно, в 1969 году мы с женой получили квартиру при самом активном участии Николая Ивановича. Назарчук в это время был переведён в Черкассы генеральным директором большого завода).