Возвращаясь вечером с работы домой, Петрович не торопясь переодевался, долго и тщательно молча отмывал руки. Перебирал, как день прошел. Привычку привез из армии, его дружок, тоже старшина, Румбулис, часто повторял: « До того, как первый стакан опрокинешь, вспомни, может, за день чего не доделал. К примеру, не послал кого-то, или послал, но недостаточно далеко. Назавтра, с утра, исправь ошибку» Много времени прошло, где тот Румбулис? Может генерал у них в армии, или вышел на пенсию прапорщиком и дворником работает. О нем и думать забыл, но совет запомнил. Время осеннее, уборочная закончена, споров криков не было. Да и народу во времянку утром приходит меньше половины, чем в совхозе. Набьется утром больше двадцати, у большей половины выхлоп, приставь ко рту кляп с бензином, загорится. Если бы не Федька, тракторист первогодок, после ПТУ и вспомнить нечего. Он озаботил. Для него из совхозных остатков трактор собрали, вторую фару не нашли. Отправил его люцерну сеять, тот вернулся по светлу.
Жена смахнула полотенцем со стола, поставила хлеб. Петрович автоматически взялся за ближнюю ягодицу, она вся напряглась, будто впервой. Заметил, было время, все в ладонь вмещалось, теперь, может половина, а то и меньше. Верно Митрофаныч говорит, с годами, мозги и другие важные органы усыхают, видать и рука меньше стала. Примерился ко второй, тот же результат.
--Ты чего меня, как курицу щупаешь?
-- Не щупаю, сравниваю, в симметрии прелесть и красота.
Взял ломоть хлеба, снова вспомнился Федька, как тот виновато стоял в дверях с опущенной головой.
-- Что вернулся до времени?
-- Я фару потерял.
Слова, которые следует употребить, Петрович за двадцать пять лет бригадирства крепко усвоил. Вместо длинной речи достаточно употребить три, два а иногда и одного достаточно. Глядя на растерянного Федьку, подумал: «Пацан еще, к сердцу берет».
-- Ну?
-- Фару я потерял.
-- Как это потерял, посеял, вместо люцерны. Фарисей ты. Точно, Фарисей.
От неожиданности Федька поднял голову, такого слова он никогда не слышал. В школе и ПТУ не проходили. Петрович тоже удивился, никогда его не употреблял, но слышал, где и когда не помнит. Может в молодости на слете неравнодушных, в райцентре. Банкет, безалкогольный, помнит хорошо, закуски городские, колбаса без жира и мяса, кипяток в чайниках, заварка в стакане. У неравнодушных, все с собой было, в грелках. Под брючным ремнем или под мышкой, с трубочкой через рукав. При надавливании на емкость, жидкость из-под рукава текла в стакан. Начальники длинные речи произносили, возможно это слово употребили. Петрович напряг память, но не вспоминалось
-- Твой трактор, чего только не натерпелся, он в два раза старше тебя. Весь коллектив им пользовался, как поварихой Маруськой. Ей почет и уважение, она мать-одиночка и мать-героиня одновременно. Сейчас у нее куча внуков, все ее бабулей зовут и жалеют. У трактора одни неприятности, но
фары никто не терял. Кто первый сел за баранку не помню, до меня было. Одно время Васька-не -дурак гонял. Кличка у него такая, потому что он сам о себе так думал. С ним никто не спорил. Этот, не дурак, кроликов держал. Прочитал в газете, другой любитель вывел кролей, чуть меньше барана. Погрузил своих крольчих, на трактор, повез их на свидание с гигантами. Пока кроли своим делом занимались, они с хозяином за успех дела выпили. Домой Васька-не-дурак не доехал, свалился к глубокую канаву, два раза перевернулся. Сам легко отделался, и крольчихи не жаловались, а трактор пришлось в капремонт отправить. Но фары были на месте.
Не дурака определили в прицепщики. Еще не знали, что из прицепщиков Генеральные секретари получаются.
Пережевывая картошку с мясом, Петрович порадовался, что в подсобке они с Федькой были одни, на селе кличку схлопотать враз можно. Он старался вспомнить, где слышал это слово, может в телевизоре, так называют тех, которые, как не разумные бычки, мужика с бабай путают. Может Жириновского так обозвали. Не хорошо, зря парнишку обидел. К примеру, Синенький, его имя уже забыли. В детстве его Жмотиком звали, потому что отец был Жмот, мундштук от Беломорины не выбрасывал, в карман прятал, а за трешку по стерне, босиком мог зайца поймать. Сын от жадности золотарем стал, сам рассказал, как до этого дошел. Его старший брат, историк, жил в городе, работал заведующим пунктом по приему стеклотары, учил его, как жить надо. Задолго до Великой Октябрьской революции, в Риме императором работал умный мужик, звали Виссарионом или Пассараном, был у него сын, Тит. Этот император ввел налог на золотарей, и постоянно был при доходе. Соседи, тоже императоры, над ним потешались, не царское дело на дерьме зарабатывать. Сидят они однажды с сыном, Титом, культурно отдыхают, как мы с братом, на столе огурчики, хлеб ломтями, сало. Выпивают, закусывают. Сын спрашивает: « Батя, зачем тебе вонючим делом заниматься, срамота». Отец плеснул ему в стакан, выпей, говорит. Тот выпил, а теперь занюхай и сует ему под нос сто баксов. Тит за хлебом руку тянет, кончай,-- говорит,-- батя, деньги не пахнут. Отец ему: « Теперь понял, сынок, всякий труд почетен, лишь бы деньги большие платили. Прицепил Жмотик к трактору бочку и вперед, нужники чистить. Лет десять тому, осенью, в обеденный перерыв, он на тракторе в село побежал, там бочку прицепил и за работу. Торопился, видать, подавал задом, и бочка свалилась в яму, того гляди и трактор утянет. Пришлось ему бочку отцеплять, и быстрей на стан. Мы людской запах уловили, смотрим в метрах двадцати стоит Жмотик весь в дерьме, кричит: « Помойте, ради Бога, шлангой под давлением». Его моют, он с себя одежду сбрасывает, пока голый не остался. Вода в мочиле холодная, посинел, дрожит. Сбегали, нашли мешок, дырки для головы и рук вырезали, бросили. Кто-то пошутил: « Жмотик посинел, как баклажан». Как раз у нас кавказцы на рынке появились, целый день на рывке орут
-- Покупай, синенькие, покупай , синенькие.
Был случай, муж с женой вернулись из гостей, дома решили добавить, чем было. Нашли морилку. Стали синее баклажана. Фельдшерица увидала, заикаться стала, срочно ветеринара Митрофановича вызвала, из района скорая приехала с врачом. Все село посмотреть бегало. Прозвали их Уморенными, а он до сих пор Синенький, хотя и Жмотик был ему по размеру. Нашему управляющему, вернее, хозяину, тоже кличку поменяли. Наш, сельский, со школьных лет каждой бочке затычкой был, выступал на собраниях, призывал и обличал. Его заметили, сделали комсоргом, потом парторгом, перед перестройкой директором назначили. С молоду прозвали его Комсомолцем, с годами погрузнел, ушей со спины не видать, а задорная кличка осталась. Женился на местной, учительнице, худющей, как колхозная корова весной, но тоже с активной жизненной позицией. Комсомолец домой тащил все, что под руку попадало, шпингалет оконный из кабинета, молочного поросенка с фермы, магнитофон из клуба. Как развал начался, пол хозяйства приватизировал на себя и жену. Она в бывшей молочной ферме обувную фабрику организовала. Привезла таджиков, они итальянскую обувь готовят, за границу в Киргизию отправляют. Недавно в Москву съездила, для улучшения внешнего вида. Ей там груди приделали, в дверь боком не войти, косяк ими снесет, лицо отутюжили, губы надули и наружу вывернули. Митрофаныч увидел, не одобрил, говорит, губы, верхняя и нижняя, стали похоже на левую и правую, лицо, как попка младенца. Если их марксистско- ленинской философии исходить, подтверждение, что форма отражает содержание. Настоящая бизнес-вымень получилась. Комсомолец новые порядки хвалит, на шею золотую цепь повесил, толще, чем у бугая. Во время выборов кричит о победе демократии, бабкам по буханке хлеба и кусок мыла дает, чтобы голосовали, как надо. Никто не знает, кто первый, обозвал их Хамелеонами, но прилипло. У Валерия Митрофановича тоже кличка есть, он сам по молодости постарался. В брежневские времена, на время уборочной, водку из Сельпо убирали, Дуська-продавщица большую часть дома под кровать прятала, по ночам продавала с наценкой. Чтобы мужиков выпить не тянуло, на полевом стане во время обеда лекции читали. Директор школы, завклубом и, тогда еще ветфельдшер, Валера. Прямо с гусинец трактора рассказывал о размножении грызунов в период битвы за урожай в эпоху развитого социализма. Его слушал только Иван Петрович, Фотограф. Он долго работал корреспондентом в районной газете, очерки про передовиков писал с портретами. Его уволили, как он рассказывал, за диссонанс. Написал про передовую доярку и портрет ее с коровой вставил. Его начальнице, жене второго секретаря снимок не понравился, сказала, что большой диссонанс, не соответствие, как объяснил Фотограф, вроде, после стакана водки тебе вместо соленого огурца, подушечку предлагают. Доярка счастливая, хорошо упитанная, корова, совсем наоборот. Иван Петрович ответил, мол, что корове радоваться. Доярку каждый скотник погладит или ущипнет, председатель к себе в кабинет приглашает, дверь запирает, шторы сдвигает. Пожаловалась начальница мужу, уволили его за недостаточную идейность. После учебы в сельхозтехникуме остались у него корочки на вождение трактора и комбайна, летом и весной в совхозе работает, зимой, свадьбы и похороны фотографирует. Всех лекторов он слушал внимательно, если задавал вопрос, все переставали жевать. Валеру спросил, что значит иностранное слово, которое он несколько раз употребил, коитус.
-- Это, мужики, дело житейское, каждый из вас с женой этим занимается, если трезвый.
Народ смысл уловил, зашумел, попросил объяснить понятнее. Валера поднял руки над головой, хлопнул, ко и тус. Все захлопали вместе с ним. Фотограф за доходчивое объяснение поблагодарил. С тех пор Митрофаныч не меньше миллиона кабанчиков оскопил, тысячи коров и лошадей спас, институт закончил. но для старожилов остался Ко и Тусом. Вдруг, Петровича осенило, это Иван Петрович употреблял слово, фарисей. На стан привозили газеты, никто, кроме него их не читал. Прочитает, аккуратно сложит, положит и скажет: « Вот фарисеи». Петрович поинтересовался, что за мат новый.
-- Это не брань, факт, пишут одно, делают другое.
Не вспомнил бы Фотографа, ночь не спал бы. Завтра с утра скажет Федьке, что он о нем думает, одним словом. И новую фару для него найдет.
Хайфа 23.09.2010