Гл. 1 Катаклизм местного значения

            

        Для вас по прежнему важна информация, но она будет приходить к вам с искажением или опозданием. Отбросьте лишние эмоции, наблюдайте за ситуацией и делайте выводы.
                Из гороскопа


    Выдай нормальный человек где-нибудь в компании: «Вот умру я, и погибнет целая Вселенная!» - в лучшем случае услышит нечто вроде: «Перебрал ты сегодня, Вася!». А в худшем так и вовсе: «Допился, голубчик! А слонов розовых ты, часом, еще не видишь?». А когда то же самое на голубом глазу выдает какой-нибудь стихоплет, то критики наперебой превозносят его за меткость сравнений, остроту метафор и прочие поэтические изыски.

    Впрочем, хорошенько поразмыслив, понимаешь, что шизофреник от поэта  практически ничем не отличается. И у того, и у другого в голове вместо мозгов гибрид  калейдоскопа с телескопом, который вначале увеличивает все чувства, мысли и желания до невероятных  размеров, а потом перемешивает их в картинку, имеющую с реальностью примерно столько же общего, сколько бриллиант с бактерией. Но зато яркую и выпуклую до невозможности. Иной стихоплет в порыве нездоровой фантазии даже заштатный областной центр запросто с галактикой сравнить может, а его обитателей и вовсе к планетам и астероидам приравнять, которые всю жизнь уныло крутятся вокруг местных светил всех мастей и калибров.

    Хотя скорее всего, порядочный поэт их и не заметит вовсе. Потому что нынче галактики областного значения в России как бы и не существуют: ведь в прессе про них не пишут, по радио не говорят, по телевизору не показывают.  Разве случится там какая-нибудь жуткая катастрофа, неслыханное преступление, или осчастливят вниманием сильные мира сего. А уж местный обыватель и подавно, не тянет даже на незначительную планетку. Так, незначительное небесное тело, вроде астероида или метеорита, а то и вовсе космическая пыль, незаметно для глаза переходящая в вакуум.

     И вся эта мелочь крутится по одним и тем же орбитам, пока очередной взрыв сверхновой или иная катастрофа вселенского масштаба избавит их от местных солнц, порвет привычные связи и раскидает далеко-далеко в стороны. Интересно, что иных даже самые тяжкие катаклизмы не могут сбить с привычной  орбиты. А порой случайная встреча может оказаться чем-то вроде столкновения звезд…

                *****
 
    Именно такая встреча случилась в один не слишком прекрасный день у жительницы малозначительного областного центра Тамары Нестроевой. Даже самое богатое поэтическое воображение вряд ли приравняло бы ее к порядочной планете. Ну, разве с очень большой натяжкой. Зато та, с кем она встретилась, была самой настоящей звездой местной галактики. Правда, имя эта звезда носила крайне незатейливое - Зинка, да и место встречи было донельзя прозаическим - задрипанная автобусная остановка напротив супермаркета  «Империал».

   От огромных неоновых букв вывески на фасаде за версту несло гонором разбогатевшей базарной торговки, сдуру возомнившей себя дворянкой. Отечественная серая пыль уже давно и основательно запорошила импортное зеркально-синее стекло, которым он был облицован, начисто уничтожив первоначально гламурный вид. Но тем не менее для таких, как Тамара, «Империал» все еще был не столько торговой точкой, сколько музейной достопримечательностью. Туда заглядывали, чтобы повздыхать, любуясь недоступными товарами на витринах, немыслимой чистотой и затейливыми интерьерами, позавидовать или помечтать. Потому что раньше не было товаров, зато имелись деньги, а теперь стало все наоборот. Большинству народа денег хватало разве на то, что продавалось на базарчиках. Эти базарчики были главной и основной приметой наступивших в стране перемен. Грязненькие и неуютные, они густо затянули своей съедобно-тряпочной плесенью все более или менее людные углы и перекрестки.

    И Тамара в силу своего нынешнего состояния финансов базарчиками тоже не брезговала. Она была из тех, кого относят к «расходному материалу истории», а такие видят и переживают все исторические штурмы, бури и ураганы не столько в газетах, сколько на прилавках. Тамара часто с грустью замечала, что привычных с детства магазинов в городе становилось все меньше и меньше. Первые этажи домов заняли лавки и забегаловки с названиями экзотическо-астрономического свойства в диапазоне от «Фламинго» и «Какаду» до «Водолея» до «Скорпиона». Правда, персонал был в них вполне привычного советско-хамоватого качества.  В автобусах появились кондукторы, как и во времена ее раннего детства, на остановках – попрошайки, и везде, куда ни кинь взгляд, донимала реклама. Тенистые аллеи уступили место автомобильным парковкам, старые деревья на центральных улицах спилили, цветы на клумбах городским властям стали не по карману. Все это было ей очень не по душе.

   Но особенно тяготила Тамару угрюмая настороженность на лицах, сменившая ушедшую в прошлое дружелюбную, хотя и почти безулыбчивую беспечность. Не стоило даже задерживаться взглядом на отдельных людях, не дай бог кого-то ненароком толкнуть или задеть.  Народ стал злой, и готов был сорваться с цепи и начать скандалить из-за любого пустяка.

   Поэтому и сегодня она стояла, как всегда, ни на кого не глядя, и уткнувшись умственным взором в проблему покупки новых сапог, а глазами - в лежащее перед ней пространство. Точнее - на щербатую парковку перед «Империалом», куда на всех парах то влетали пузатые внедорожники местных нуворишей, то осторожно въезжали подержанные иномарки и изделия отечественной автопромышленности. Почти все были заляпаны грязью по самые стекла, потому что колдобин и ям в послеперестроечные времена на городских улицах стало даже больше, чем машин. Это автошоу местного масштаба выглядело так же уныло, как и люди вокруг. Разве иногда на парковке появлялось что-нибудь такое особенное. Да вот хоть как эта машина, которая была во-первых, на диво чистой, а во-вторых - вызывающе золотого цвета. На фоне местного унылого ландшафта она смотрелась, как какаду в курятнике. На таких обычно ездят люди, которым есть чем похвастаться: либо кошельком, либо красотой.

   Однако из машины, марку которой Тамара не назвала бы под угрозой смертной казни, потому что отродясь никакого транспорта на четырех колесах не имела, равно как и перспектив его когда-нибудь завести, выпорхнула отнюдь не стройная  гламурная красотка, а бесформенная толстая тетка, каких скорее встретишь на базаре. Бросив вокруг себя вроде бы рассеянный взгляд, она на пару секунд замерла, как ястреб на охоте, увидевший на поле мышку. И, шаркая ногами в туфлях без каблуков, понесла свою негламурную фигуру не в супермаркет, как следовало бы ожидать, а к остановке, на которой топталась Тамара.

    Только тут до Тамары дошло, что толстуха ей хорошо знакома,  и, более того, направляется она именно к ней. Однако встречаться с ней Тамаре хотелось не больше, чем получить по голове метеоритом. Может быть, это было даже и опасно, и вполне вероятно, что та уже перевела ее в разряд своих врагов. А расправляться с врагами она умела с ранних лет, и примеры тому Тамара прекрасно знала еще с тех времен, когда эту толстуха была вполне стройной, и все звали ее просто Зинка, а не Зинаида Александровна, как сейчас. Теперь ее только по отчеству и величали, как и полагается успешной предпринимательницей, которую в городе знала каждая собака. Возможно, она была даже миллионерша, хотя сколько именно у нее денег, никто сказать не мог.  Много. Поэтому и  красовалась Зинка в своей золотой карете на зависть юным красоткам и красавцам, которым такой роскошный транспорт подошел бы куда больше.

    Но не будь этой машины, ни за что не скажешь, что Зинка - миллионерша, мелькнуло в голове у Тамары. Миллионерши все-таки должны прилично выглядеть. А у Зинки - ну ничегошеньки из обычного гламурного набора. Жидкие сероватые кудерьки вокруг широкого пухлого лица без всяких следов косметики. Никаких украшений, разве стандартные золотые висюльки в ушах, которые не снимаются годами. Да и ниже ничего привлекательного – бесформенный мешок, хоть и явно купленный в особом дорогом магазине. Впрочем, при такой фигуре что ни одень, все выглядит копна-копной, что забыли перевязать в нужных местах. Но копна или не копна, а из всего класса только она одна успешно преодолела барьер между недозрелым социализмом и перезрелым капитализмом.

   Хотя Зинке и вообще как-то легко все в жизни давалось, вздохнула Тамара, вспоминая. И учеба, и любовь учителей, и внимание сильного пола, и деньги. Уже в школе она была центром притяжения, светилом, вокруг которого крутится всякая мелочь. Это было хорошо заметно на классных фото, которыми осчастливали их каждый год в принудительном порядке. У Тамары они были засунуты с глаз подальше, потому что она себе на них совершенно не нравилась. Вечно рожа глупая, мятые рюшки на белом фартуке торчат как попало, бант в голове на сторону съехал, а челка так и вовсе сосульками висит. Еще хорошо, что ее всегда ставили во второй ряд, рядом с мальчишками она была одна из самых рослых в классе А спереди сидят учителя, сложив руки на коленях и глядя в объектив ненатурально добрыми глазами.  Зинка,  как и полагается любимице, сидит рядом с классной руководительницей Анной Ивановной. Пухленькая, с облачком легких бесцветных волос вокруг круглого лица и веснушками на пухлом носу «картошкой». И очертания лица, и цвет волос, и глаза - все в ее внешности казалось каким-то размытым, нечетким, как будто природа  поскупилась на краски и линии. Зато было что-то от серой беспородной Мурки, которая кажется  абсолютно безобидной, уютной и ласковой, какой и должна быть любимица семьи.

    Зинка же была не столько любимицей, сколько лидером, определявшим, куда идти остальным, и имевшим право казнить и миловать. Свое лидерство, впрочем, Зинка использовала очень умело, не выставляя себя на первый план - как какой-нибудь «серый кардинал» в политике, что за спиной правителя вертит всем, как хочет. Нет, даже еще хуже, вздохнула Тамара,  точнее будет сравнить Зинку с «черной дырой» в космосе, то есть гравитационной звездой огромной массы,  что абсолютно не видна, потому что не светит, но затягивает в себя все, что случайно оказалось в поле ее притяжения.

    Откуда это у нее взялись эти замашки? От природы? Воспитали родители, тоже светила сугубо местного значения? Мама была народная учительница СССР, а папа – широко известный в местных узких кругах журналист и известный  Дон-Жуан. Хотя  внешне он ничего особенного из себя не представлял - рыжий и некрасивый, с каким-то неуловимым взглядом, как и у Зинки, и корявой толстозадой фигурой профессионального чиновника. Он покинул свою народную учительницу вскоре после рождения Зинкиной сестры. После этого у него перебывало без числа жен и любовниц, невзирая на его постоянную верность партийной линии, а может, именного благодаря ей. Как говорится, «что позволено Юпитеру», а партийным Юпитерам тогда было позволено почти все. Насколько Тамаре известно, последний раз он женился, когда ему было уже хорошо за шестьдесят. Супруга была умница и красавица на тридцать лет его моложе,  и у нее к тому же хватило ума завести от него ребенка. Такой вот был у него завидный темперамент и талант обаять, охмурять и очаровывать, впрочем, отнюдь не бескорыстно. Те, кто его знали хорошо, были о нем самого неважного мнения.

     Лицом Зинка больше походила на мать, а нрав ей достался целиком от отца. Приветливая и всегда улыбчивая, она могла разговориться с кем угодно в мгновение ока, со всеми умела быть очень милой. Кроме своих врагов, разумеется, с ними она обходилась жестоко, как и все кошки. Как-то по радио Тамара услышала, что кошки, даже если их хорошо кормят, никогда не оставляют своей привычки к охоте, хотя и не едят пойманную добычу. Поймают мышку или птичку, придушат немного, чтобы поиграть-позабавиться, и бросят. Такой уж у них твердый кошачий характер, и его не способна изменить никакая цивилизация. Кстати, мелькнуло у нее в голове внезапно, ведь в лидеры выдвигаются не самые умные, а те, кто ближе всего к животным, те, кто не привык долго думать, потому что их ведет инстинкт. Они чувствуют, когда можно и нужно рыкнуть, когда- скривить губу, когда – отступить и отвести взгляд. Они способны сплотить и повести за собой, или, наоборот, разогнать целую толпу.

    Зинка прекрасно умела разбираться с теми, кто ей насолил, да даже просто пришелся не по вкусу. Да вот хоть история в пятом классе с новенькой. Как же ее звали? Не то Таня, не то Наташа…  Нет, все-таки Таня.  Помнится, Зинка встретила новенькую приветливо, даже ласково. Первая подошла к ней и сразу стала задавать вопросы: «А кто у тебя мама и папа? Ах, папы-мамы нет, одна тетя? А почему это, интересно? А где вы живете? Ах, в старом доме? А вот у нас квартира... А телевизор у вас есть? Нет? А портфель отчего какой-то не такой?» и так далее. Та отвечала слишком честно, и как оказалось, напрасно. По детской наивности ей было неизвестно, что в жизни, в отличие от книг, честный всегда проигрывает. Зинка, как и всякий лидер,  с раннего детства умела прекрасно ориентироваться в том, кто, как и к кому относится и как это можно использовать. Для каждого в классе она сразу определяла место и не терпела, когда ее мнением не соглашались. И эта самая  Таня, как последняя дурочка, имела нахальство повести себя независимо, наверное, от непроходимой книжно-романтической глупости. Как ведь тогда писали в книгах? Если ты уступишь агрессору, сдашься на его милость, то лучше тебе от этого не будет. «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях«, по крайней мере, стоя удобнее дать сдачи, и тому подобные благородные, но малопригодные в жизни истины.

     Эта ее непокорность  очень раздражала Зинку. Ну, и кроме того, настоящему лидеру ведь всегда нужен враг, иначе он и не лидер вовсе. Поэтому Таня стала врагом - не ее личным, нет, это было бы слишком неинтересно, а врагом всего класса. В любом классе есть такие, достойны они этого или нет. Те, кто хоть чем-то выделяется из толпы, или просто недостаточно хорошо умеет подлизываться к лидеру. И неважно, что дело происходило в классе, где все, включая Зинку, были юные пионеры и клялись быть во всем примером.

     И в один прекрасный день Зинка решила Таню примерно наказать. Сплетнями и наговорами сумела разжечь гнев всего класса против новенькой. И одноклассники, организованные Зинкой, выждали, когда Таня вышла из школы. Увидев их и поняв, что сейчас случится, она побежала, и толпа ринулась за ней.В первых рядах были мальчишки, за ними едва поспевали ближайшие Зинкины подруги, сзади – все остальные. Зинка была, как всегда, не на первом плане, а где-то в массе, чтобы удобнее не выпускать ситуацию из под контроля. Стояло самое начало зимы, снег едва покрывал землю, и одноклассники стали забрасывать эту Таню снежками, в которых была половина земли. Некоторые попадали, и ей наверняка было очень больно. Конечно, до больших телесных увечий дело не дошло, но это было начало травли, которая растянулась на годы.

    А учительница, так благостно смотревшая с фотокарточки, вместо того, чтобы образумить класс и призвать его к порядку, поддержала Зинку. Более того – даже устроила на следующий день после уроков показательный суд над Таней, прямо как в сталинские времена. В ход было пущено все – и ложные обвинения, и уговоры признаться в своей неправоте, и угрозы принять к Тане всевозможные меры в случае повторения. Только вот чего именно? Того, чего она никогда не говорила?  Танино независимое поведение побуждало Зинку поддерживать уровень злости в классе на постоянной точке кипения. Это было несложно, в таком возрасте ради признания в кругу сверстников большинство готово почти на все, а у многих в натуре есть склонность если не к настоящему садизму, то по крайней мере, к утверждению себя за счет слабого. Злобные смешочки, оскорбительные ухмылки, подлые подножки, пинки, щипки, унизительные пинки вместо удара, гнусные оскорбления за спиной и даже прямо в глаза. Но Таня не сдавалась - давала сдачи, отругивалась, делала вид, что не обращает внимания, посылала всех куда подальше и так далее. Оборонялась, как умела, хотя и не всегда успешно. Поэтому дальнейшую ее жизнь в классе скорее можно было определить словами «состояние постоянной круговой обороны».

    Первая линия окопов проходила по классному журналу. Таня училась не хуже Зинки, и уж точно куда больше знала. И поэтому с успехом выступала на всех школьных, городских и даже областных олимпиадах. Это не проходило даром. Зинка внимательно следила за конкуренткой и все время старалась поставить ее на место, точно выбирая линию направления удара. В таком возрасте даже пустяковое замечание может расстроить надолго, а Тане было на что указать: на штопаные локти на платье или колготки, а также прочие несоответствия представлениям о текущей моде, от которых она очень страдала, хотя и старалась этого не показывать. Но даже у романтиков портится настроение, когда они замечают, что их встречают по одежке, а они одеты много хуже других и совсем не по моде.

   Неизвестно, чем кончилась бы эта история, но Таня, к счастью, ушла в другую школу, и больше никто в классе не осмеливался сомневаться в ее праве казнить и миловать. И с возрастом Зинка все больше и больше это самое право использовала. А уж разбогатев - и тем более. Про ее методы ведения бизнеса в городе ходило много страшных легенд, и Тамара знала, что они не так уж и далеки от истины…

   Меж тем Зинка была уже в двух шагах от нее.  Вот сейчас покажет ей Зинка «небо в алмазах", да так, что мало не покажется! Кажется, пора готовиться к неприятностям.
    Да уж, угораздило, обреченно сказала себе Тамара, и в  голове у нее в один миг, подобно тому, как это случается у умирающих,  прокрутилось все прошлое.
   
                *****

    Самое удивительное, что между ними никогда не стояло то что, обычно насмерть ссорит двух женщин – мужчина. Тамара с Зинкой если и пересекались в прошлом, то отнюдь не в амурной плоскости. Равным образом, хоть они и учились в одном классе, в школьной иерархии стояли на совершенно разных ступенях, и это напрочь исключало какую бы то ни было конкуренцию - ведь не может же какая-то жалкая Луна спорить в яркости с Солнцем! И после школы они никогда не работали в одном учреждении, не бывали в одной компании, не жили в одном доме или даже на соседних улицах. Не связывали их также общие преступления, тайны и прочие явления детективного свойства, о которых нынче на прилавках столько же романов, сколько раньше было творений классиков марксизма и деятелей партии.

    Виноваты в Тамарином страхе перед Зинкой были, как это не покажется странным, звезды. Те самые,  что всегда были, есть и будут непостижимо далеки от жалкой земной жизни и ее ничтожных проблем. Впрочем, Тамара с ними по долгу службы была на короткой ноге, и даже почти запанибрата.