На перекрестке судьбы (Людмила Лебедева) / Проза.ру

   Аня и не хотела ничего такого. Просто небольшой роман с симпатичным парнем Андрюшей. Легкая влюбленность кружила голову. Цветы, прогулки, веселое время вместе… Однажды три часа катались на "Колесе обозрения". Ничего, конечно, не обозревали. Просто болтали, пили пиво, пока оно еще было, ели мороженное, которое услужливо таскал им молоденький контролер. И целовались. Без зазрения чего бы там ни было. Даже и не совести. Чего ж совеститься-то своей любви? Одним словом, романтика.
   Романтика!
   Теперь вот она стала совсем другой – эта романтика. Обшарпанные стены палаты в гинекологии, покрашенные в несуразный жутко-зеленый цвет, койки – пережиток советского прошлого, о котором Аня знала совсем-совсем мало, девчонки под капельницами. Сохраняются. То бишь, беременные они, как и она. И хотят такими и оставаться положенные девять месяцев. Только не у всех получается. Одна лежит – уткнулась в подушку и рыдает. Ей сохранять уже нечего. Врачи сказали – плод замер. И почистили.
   - Я его столько ждала, - девчонка всхлипывает и отбрыкивается от утешений соседок.
   - Не плачь, - резонно замечает одна девица. – Если раз зацепилось, значит, еще будет. У меня также было.
   У девицы уже заметно округлен животик. Тридцать первая неделя. Её колят от отеков. Странная логика – чтобы выгнать лишнюю воду, всаживают пол-литра другой. Может не воды, но все равно чего-то жидкого.
   С койки снова донесся всхлип.
   - У меня тоже уже не первый раз так. До этого выкидыш был в два месяца. Потом – в три. А сейчас замер.
   И снова всхлип.
   Аня сидит на койке, слегка покачивается на растянутой сетке. Она-то долго здесь лежать не собирается. Она ненадолго. Сделает аборт – и домой. Услуга платная. Тысяча сто восемьдесят три рубля делов. Всего-то. Невысока плата за избавление от стольких проблем – косых взглядов соседей, родительских упреков и притворных вздохов подружек: «Мы же тебя предупреждали…»
   Скрипнула дверь. Вошедшая акушерка буднично сообщила:
   - Девочки, кто на аборт – приготовьтесь. Скоро доктор освобождается.
   Зачем зашла? Морально подготовить? Так что уж тут. Все уже решено.
   Девчонки в палате бросили на Аню очередной недобрый взгляд. Таких взглядов в этой палате она уже поймала не один десяток, после того как у нее, у новенькой, поинтересовались диагнозом.
   Аня не пошевелилась. Она упорно смотрела в окно. Пусть не думают, что эти взгляды её колышут. Она не виновата, что у них –проблемы такие, а не как у неё. Странная штука – жизнь. Кому не надо детей – дано, а кто хочет их – вот лежит, мается.
   - Дура ты, - плачущая до этого девушка (хотя и не то, что бы девушка – лет за тридцать) вдруг резко села на кровати. – Дитя ведь живого убиваешь.
   Аня вздрогнула. Она-то всячески гнала от себя подобные крамольные мысли. Нюни ей сейчас были не нужны.
   - Дура, - еще раз повторила несостоявшаяся мамаша. – Пожалеешь ведь потом. Когда-нибудь все равно пожалеешь.
   - Тут сохраняешь – не знаешь, как сохранить, - подала голос ещё одна девица под капельницей. – А эти пустоголовые от детей избавляются…
   - Да что они знают про детей… - донеслось с другой кровати. – Посмотри на неё. Она ж сама еще дитё.
   Аня злилась. Умные какие! Сами что бы сделали на её месте? Романтично настроенный Андрей о ребенке ничего и слышать не захотел.
   - Думать надо было, прежде чем в кровать прыгать, - резко оборвал он её сообщение «интересной» новости. – Я жениться пока не собираюсь. Мне институт закончить надо.
   Да и вообще их отношения быстро начали разлаживаться. Она и сама за него замуж не собиралась. Романтика – романтикой, а муж должен быть основательным и без пули в голове. Что б за ним, как за стеной, а не за кисейным пологом. И что б деньги в доме водились.
   - Я тоже аборт, когда девчонкой совсем была, - сделала, - заметила еще одна сохраняющая своё чадо «барышня» лет сорока. – Потом воспаление лечила, потом – внематочная была. Потом – с одной трубой забеременеть долго не могла. Муж бросил. Ушел к другой, которая родила ему быстренько. Теперь вот сама для себя рожаю, - она переменила позу, развернувшись к Ане. - Как узнала, что беременна – счастья было! Поверить не могла. А что папаша моего сыночка в отцы записываться не собирается – так мне плевать, - она и впрямь сухо плюнула в пустоту. Наверное, на несознательного папашу. - Теперь-то я понимаю, какое это чудо – мамой быть. Понянчила-то чужих детей. Подружкиных, да племянников. Своего хочу. Все внутри аж щемило, до того ребеночка хотела. Наверно, Бог потому и смилостивился-таки надо мною. Дал вот мне, - она провела рукой по животу.
   В палате зависла пауза. Качались за окном зеленые ветки раскидистого дерева. Наверное, ветер. Теплый, летний. Как тогда, на «Колесе обозрения». Солнце светило беззаботно и радостно, равнодушное к тому, что собиралась сейчас сделать Аня. Впрочем, не велико и преступление-то. То, что внутри неё, еще и жизнью-то назвать нельзя. Комочек клеток, собирающихся в будущем стать человеком. Срок-то – каких-то пара месяцев. Врач сказал – девять недель.
   - А меня тоже муж бросил. Только после аборта. Сначала сам отправлял, а потом, как сделала аборт, так его будто подменили. Ходит, рычит по делу и без. Все ему не так, все его раздражает. Свекруха сказала, что ему друг лекцию прочитал. Тот в медицинском тогда учился. Не на гинеколога, правда. Но там же они про всякое учат. Вот и рассказал он Кольке моему, что ребенок сразу все чувствует. И сердце у него бьется. И думает он уже о чем-то.
   - О чем? – усмехнулась еще одна девица. – У него мозгов-то еще нет.
   - Не знаю, о чем думает, но мозги есть, это точно, - вклинилась в разговор еще одна девушка. - И вообще, я чувствую, как он боится. Мне как на УЗИ сказали, что у него сердце слишком часто бьется – я сразу поняла, что боится. Боится, что потеряется, пропадет. Я ему говорю: «Не бойся». И тут лежу, что б уж наверняка сохранить ребеночка. Мне кажется, и он меня чувствует.
   - А сколько у тебя? – поинтересовался кто-то.
   - Десять недель.
   - Ну да, вы уже большие. А нам только пять. Пережить бы этот возраст. Говорят, самый опасный.
   Про Аню все уже забыли. Разговор перетек в мирное русло. Девчонки болтали между собой, рассказывали о своих пока неродившихся детях.
   Аня слушала. За ней пока никто не шел. Видно, кто-то влез без очереди. Торопился раньше неё избавиться от ненужного ребенка. Она тихонько покачивалась на кровати, смотрела в окно, вспоминала себя маленькой и старалась не представлять другого маленького человека. Того, который когда-нибудь мог бы родиться. Малыша с прикольными светлыми кудряшками…
Аня мотнула головой, отгоняя видение. Тысяча сто восемьдесят три рубля за избавление от призрачной жизни…
   Скорей бы уж.
   Скрип двери заставил всех повернуться. Взгляды от двери переползли на нее, на секунду задержались и вернулись в свои прежние состояния. Аня уже была всем в палате неинтересна.
   Акушерка окинула Аню строгим взглядом.
   - Готова?
   Аня кивнула. Встала, последний раз глянула на бурно радующееся жизни лето и вышла вслед за звавшей её женщиной в полумрак коридора.
   До двери в операционную всего несколько метров. Светлым пятном выделялось завешенное белым окно. Каких-то пять - шесть шагов – и все будет решено.
   Аня вдруг замешкалась.
   В другую сторону вел длинный коридор. Там был сгущающийся полумрак, потертый линолеум и скрипучая дверь, ведущая на улицу, домой.
   Как в сказке.
   Направо пойдешь – выход найдешь. Выход из больницы. Налево – тоже выход, но уже из большой проблемы, под названием беременность.
- Ну? – медсестра остановилась и посмотрела на пациентку удивленно.
   Аня встрепенулась.
   Пора идти.
   Только куда – направо или налево???