Дрова в небольшом костре медленно превращались в золу, вспыхивая и угасая огненными трещинами. Плоский камень плавно ходил по острому лезвию, приятно и негромко вжикая под аппетитный хруст пламени. Она нашла его в роднике. Такими хорошо было точить оружие и встречались они редко. Тот родник был последним на её пути.
Пламя играло тёплыми танцами на гладких, как слоновая кость, ногах, тускло отливающих бледным загаром. Она всегда ставила их к огню: ноги в тепле, и, даже зимой, можно сидеть хоть голышом. Медвежьи сапоги с мягкой подошвой, перетянутые тонкими шнурками из бычьей кожи до середины лодыжек, никогда не давали замёрзнуть.
Вокруг кострища подтаивал снег. Тёмной синевой он выстлал плато, оцеплённое острыми высокогорьями в гигантский круг, вогнутый, как дно котла. Звёзды высыпали рано. Поговаривали, что на них живут Боги. Она изредка поднимала к ним выгоревшие голубые глаза. С небесного жемчуга веяло колдовством. Это место на всех нагоняло трепет. Но она была недостаточно суеверной, хоть в суевериях её воспитывали. Она твёрдо знала, что звёзды прекрасны, и что здесь их можно было потрогать, протянув руку с земли, а живут на них Боги, или же Демоны – не имеет значения. Всё равно, ей покровительствовали и те и другие.
Камень послушно плыл по лезвию в умелых и уверенных пальцах, тонких и аккуратных, переходящих в узкую королевскую ладонь с робко выступающими венами. Эта красивая рука привыкла рвать цветы по весне и трепать молодую сильную лайку за ухом, и столь же легко в неё ложился тяжёлый короткий двуручник и метровая секира, которую так небрежно раскручивала кисть, прежде чем лезвие дугой окрашивалось кровью. На эти округлые бархатистые плечи никогда не опускала нежные руки любящая мать: они привыкли к грозной косматой медвежьей шкуре, волочившейся по пятам, а ныне устилавшей снег под хозяйкой. По ней струились, едва ли не превосходящие её по длине, непослушные ручьи тёмно-русых волос, убранных от лица защипами из тусклой кости (поговаривали, человеческой).
В горах выли волки. Бьярм лежал у костра, положив большую голову на мускулистые лапы. Он сонно жмурился. Нет, они не спустятся в долину, пока он здесь. Их не соблазнят ни лошади, тревожно дёргающие мягкими настороженными ушами, ни шесть убитых ею зайцев в кучке неподалёку. Длинный лук прислонился к вещевому мешку рядом с колчаном и секирой. С её зрением и чутьём Бьярма серые смельчаки лягут около зайцев, а она повесит себе на пояс ещё несколько пушистых хвостов. И они чуяли это через разделяющие их километры. Славные серые бродяги.
Позади еле слышно хрустнул покрывшийся тонкой коркой снег. Бьярм и ухом не повёл: свои.
- Ты не осторожен, - негромко заметила она, не оборачиваясь.
- Не думал, что мне необходимо подкрадываться к тебе.
- А если я приму тебя за зверя и убью?
Она отложила камень, дунула на лезвие и, сняв оружейный пояс, вложила кинжал в нашитые на него ножны. Позади раздался смех, низкий, приятный. Так в этом времени смеялись самые сильные. Она улыбнулась. Она сама смеялась редко. Тяжёлые наступали времена. Всего было вдоволь, да сердце не на месте.
- Ты никогда не была многословна, Эйри с островов Бреннейяр, но сейчас превзошла себя. Скажи хоть, что рада меня видеть.
- Так я ведь и не вижу тебя. Скажу, рада тебя слышать.
Он снова засмеялся. Бряцнули мечи. Увидев его впервые, она никак не могла взять в толк, как они не отбили ему бёдра и не мешали ходить. Он был воином. Одним из лучших, если не самым лучшим, каких она знала. А знала она многих. Одни воевали с ней, другие – против неё. Она знавала и Альвира Хнува, и Торольва, и Торбьярна Хорноклови, на её глазах пал Эйрик, величайший из конунгов, но Эйвинд вызывал особое восхищение. Он слышал ветер завтрашнего дня, с закрытыми глазами мог идти по топям, чувствовал стрелу ещё до того, как она срывалась с тетивы в его направлении. Он был таким же, как она. Сильным, красивым, опытным. И очень любил Бьярма. Но, что самое поразительное: Бьярм любил его. Отворачивая морду от любого угощения из рук её воинов, с которыми вырос, он на второй день знакомства начал с радостью брать хлеб у Эйвинда, лизать ему лицо, валить в сугроб и играть с ним.
Она взяла из его рук тугой мех и, вытащив пробку, приложилась к короткому горлышку.
- Как твои раны? – она поставила мех между колен и вытерла губы кожаным рукавом, кованным бронёй с собольей оторочкой от запястья до середины локтя, весом до четверти пуда.
- Уж зажили давно. Две зимы ни походов ни походов, ни ратных стрел не перепадало.
- Шёл бы всё же ко мне. Моя дружина отдыха почти не знает.
- Мне с тобою в ратном деле тягаться, дочь валькирии? Не смеши. Двум воеводам в одной дружине тесно. Ежели только моей станешь…
- Что это ты, витязь? Уж не хочешь ли ты, чтобы Радгрид Волчья сыновей тебе рожала? – усмехнулась она, вновь прикладываясь к меху.
- Это ты для дружины своей да Харальда Чёрного Волчьей зовись. А для меня ты как была Эйри, так ею и останешься.
Она улыбнулась, шутки ради, дёрнув Бьярма за мягкое ухо. Пёс приоткрыл один глаз и снова зажмурился.
- Эйри Ласка – чем не имя для воеводы?
- Доброе имя. Для мужа – Эйри, для детей – Ласка. А для воеводы – Радгрид. Варяги прозвали, их и вычитывай. У Эйри колыбельная и горшки с кашей, а у Радгрид – сорок черепов на воротах. За кем воины пойдут?
- Хочешь, я тебе волосы расчешу? Ты совсем за ними не смотришь, а ведь твоим косам любая позавидует.
- Недосуг мне. Оставь. И так сойдёт.
Она сделала третий глоток, заткнула мех и размята шею.
- Всё же шёл бы ко мне. А я тебе – лучших девок из завоёванных фюльков?
Эйвинд грустно рассмеялся.
- Ни к чему они мне, Ласка.
- Как знаешь, воин. Пойду, поищу ещё хвороста. Огонь стынет, а зверь нынче лютый.
Она подобрала под себя ноги, желая подняться, но тёплая ладонь обняла голое плечо.
- Оставь, - молвил он. Она повернулась. Оба одного рода, одного племени, но вот откуда у Эйвинда зелёные глаза, никто сказать не мог. Он совсем почти не изменился: тот же суровый взгляд, теплеющий к ней, те же чёткие скулы, та же улыбка, которой даже она не могла сопротивляться.
- Ты сегодня слишком хороша, чтобы дрова собирать. Позже сам принесу.
Он подался вперёд, крепко обнял её и вздохнул.
- А рожала б мне сыновей, бродяжья душа?
- Рожала б. Коли захотела.
- Ты всё та же. Вспоминала меня? Скучала?
- Скучала.
Он прильнул губами к её шее, скользнув рукой под холщёвую рубашку.
Бьярм, стыдливо фыркая, отполз прочь – сторожить лошадей. Вой смолк и только её стон впитал этот холодный воздух, а ночь услужливо накрыла их звёздным покровом. Он что-то тихо говорил ей в волосы, огибая руками гибкий стан, и она ловила каждое слово, выдыхая во мрак облачка пара вперемежку со стоном и болью их первой ночи после долгой разлуки. Она умела хранить верность.
- Я люблю тебя. Останься со мной.
- Останусь, только продолжай…
- Слово воеводы?
- Слово женщины, любящей тебя…
Он замер, с вниманием и удивлением вглядываясь сверху в блестящие глаза, угадывая в них насмешку. Но её не было.
- Повтори, - еле слышно сказал он, опускаясь вновь и целуя горячую шею.
- Я люблю тебя, - улыбнулась она, прижав его к груди.
Бьярм зарылся мордой в снег.
***
- Мы бесконечные странники с тобой, Эйри. Ночные неприкаянные. Тебе нравится такая жизнь?
- Она нравится мне здесь и сейчас. Мне всё равно, что будет завтра, я живу минутами. Пока не кончится Волчья Песнь, я бессмертна. Ты сам рассказал мне.
- Но мы не можем вечно любоваться звёздами, лёжа на твоём плаще.
- Можем. Надо только очень захотеть. Всё запомнить. И полюбить.
Она вздохнула, сев лицом к огню, обернувшись волчьей шкурой. Небрежным движением она подкинула в огонь дров. Рукава лежали рядом. Она взяла один и взвесила на ладони. Другой невыносимо было бы в них двинуться. Эйри невесело улыбнулась и бросила его на плащ. Сзади послышался шорох. Сильная мужская рука нежно раздвинула лозы густых волос, губы коснулись плеча тёплым дыханием. Эйри вздохнула. Он сел рядом, положив локти на колени, откинув волнистые пряди за спину. Они доходили ему до лопаток и были очень похожи на её. Даже сидя, голый по пояс, он казался огромным. Богатырь из богатырей. И великолепный любовник.
- Где Бьярм? – Эйвинд вглядывался во тьму.
- Гуляет. Его на привязь не посадишь.
- Да. Как и его хозяйку.
- Я не хозяйка ему, - усмехнулась она. – Не желаешь от слов своих отречься?
- Каких, позволь?
- О том, что своей меня хочешь назвать.
Эйвинд глянул на неё, насупив брови.
- Я слов впустую говорить не привык, - буркнул он обиженно. – А ты своё согласие не желаешь забрать?
- Ой, не знаю, витязь! Дай срок, - фыркнула она.
Эйвинд вскинулся на ноги и решительно зашагал в ночь.
- Куда ты? – моргнула она вслед.
- Кобылу твою сватать! Она хоть помалкивает, - рявкнул он через плечо.
Эйри вскочила и, скину шкуру, в одной повязке на пояс, смеясь, ринулась за ним.
- Стой, Эйвинд! Будет тебе!
Она догнала его и тронула за плечо. Эйвинд упрямо шагал вперёд.
- Ну, постой же ты! Шутку сказала, не серчай!
Эйри выскочила на его пути, преграждая дорогу. Крупные хлопья снега падали на высокую грудь. Эйвинд вздохнул и улыбнулся.
- Значит, всё в силе?
- В силе. Я слово своё держу.
- Только поэтому?
- Нет.
Она прижалась к нему, обняв за шею.
- Я люблю тебя, - шепнула она ему на ухо и улыбнулась этому чувству.
***
Стопы скрывались в белой снежной крупе, слепящей глаза. Если стоять достаточно долго – можно получить ожог. Но долго стоять не требовалось. Огненный шар солнца плавил небо жёлтым ободком, приближаясь к полудню, отсвечивая тепло от её кожи. Она давно забыла, как это – мёрзнуть. А её отряд помнил, за исключением самых опытных, тех, кто был с ней от начала и будут до конца. Кельты зябко кутались в шкуры, натягивая на уши головы лисиц и волков, служивших им как шапками, так и шлемами. Исландцы щурили выгоревшие глаза, всматриваясь вдаль. Они были народом себе на уме, но воевали от души. Норвежцы, как водится, веселились: походы для них были не более, чем забава, то же самое, что девок целовать. Поначалу они и на неё поглядывали, как на добычу, но, после того, как Эйри поваляла троих в снегу, вставали в знак приветствия. Альвр, похоже, рассказал им об их походах, поскольку старшие викинги кланялись ей, а молодые строптиво морщили носы.
Снега сегодня быть не должно.
***
- Отчего мне неведомо имя воеводы?
Костёр по-зимнему трещал. Нет, не трещал. Он грохотал в ночи, будто молнии Тора. Викинги пили и орали. Эйри нехотя посмеивалась, глядя на них. Альви угрюмо почесал огненную бороду. В длинных рыжих космах терялись толстые косы. Лицо было трудно разглядеть, но зелёные глаза с серыми крапинами смотрели с добротой, особенно на неё. Он почти вырастил Эйри.
- Не могу знать, Ласка, - густым басом молвил он. – Староста не сказал?
- Сказал. Знаешь, что? Вы, говорит, стервятники, рвёте деревню мою напополам. У нас погреба не резиновые! Не моё это дело, говорит, идите и хоть поубивайте друг друга.
- А ты?
- Зуб ему выбила. Странно всё это. Не по нутру мне. Да, что поделаешь.
- Эх, тайны да тайны. Раньше как: собрались – пошли, приказали – воюем. Или договариваемся. Знали с кем и почему, а сейчас…
- Не ворчи, Альвр, - фыркнула Эйри, откусывая пальцами от палки тонкие щепы и бросая их в костёр, чтобы занять руки. – Раньше время было честнее. Ничто не вечно. Нас не берут в расчёт. Мы – секира, безмолвная и послушная. Ты не ведал об этом, старый вояка?
Альвр досадливо сплюнул. Громоподобный хохот плеснул в ночь.
- Потише там, псы шелудивые! – гаркнул рыжий варяг.
Хохот чуть угас. Эйри знала, что ненадолго.
- Пусть пьют покуда, - улыбнулся Цвег, славный молодой датчанин, примостившийся тут же, ближе к ней. У него были насмешливые холодные глаза: она часто чувствовала их на себе, когда обмывалась поутру или утягивала кольчугу. Он был ладен и красив, но слишком молод.
- Пусть пьют, да меру знают, - пресекла вольномыслие она, наставительно вскинув брови. – Две ночи до боя, ты прав, но если завтра, как встану, все не будут на ногах – голыми на мороз погоню.
- Не по нутру тебе второе имя, - рассмеялся Цвег.
- Лаской меня не за шёлковый нрав зовут, а за зубы острые, - зыркнула на него Эйри. – И рука у меня под стать, не находишь?
Цвег смутился. Не далее, как две зимы назад, когда они устроили пиршество на телах, поверженных ими, он имел неосторожность плюнуть на убитого воеводу, получил затрещину, после которой помутился разум, и полетел лицом в чью-то развороченную топором грудь, перемазавшись кровью. А как поднял глаза – над ним стояла Эйри, плотно сжав губы от отвращения, как он понял, к нему. «Уважение к мёртвым, щенок!» - рявкнула она так, что замолкла вся дружина, и взметнувшиеся вверх кубки замерли на полпути.
- Не хмурься, воин. Я лелею надежду, что то был последний раз, когда я подняла на тебя рукав, - спокойно улыбнулась она.
Цвег фыркнул.
- Против кого идём?
- Наёмники, - пожала она плечом.
- Кто же их ведёт?
- Не знаю, братец, - Эйри сделала богатырский глоток и отдала мёд ему.
- Как так? – моргнул он.
- А так. Молчи-помалкивай, да делай. Таков нынче закон. На рассвете выступаем. Мёдом не шибко балуйся: наутро будешь, как котёл. Ни отдыху от тебя, ни проку.
***
- Забудь о ней, молод ещё.
Альвр хлопнул Цвега по плечу. Он один не спал, мечтательно рассматривая звёзды. Цвег недовольно хмыкнул.
- Скажешь, над женщинами власть не имею? Умелый я уж, не сомневайся.
- Не сомневаюсь, да только не женщина она тебе, а воевода.
- А волос долгий. Она тоже по ласке тоскует. Поди, не каменная.
- Дело твоё. Только оглянись: не дело волчонку беззубому к матёрой волчице клинья подбивать. Не по росту ты ей. Знаю я её. Своенравна, сильна, безжалостна. Берсерк, ни дать, ни взять.
- Но, не мужчина же.
- Как знаешь, брат.
***
Альвр сидел на низком валуне, поставив перед собой тяжёлый меч и склонив к нему косматую голову. Он молился, не отбрасывая тени. Полдень.
- Цвег! Сварога мне!
Несколько десятков точек на горизонте медленно обретали очертания воинов. Синее граничило с белым на чёрной полосе.
- Как Сварога? Ты не воюешь на нём…
Цвег появился по правое плечо в смятении.
- Пусть Мист отдыхает. Ты слишком словоохотлив сегодня.
- Понял.
Шаги неспешно затихли, проваливаясь в снег.
- Менять коня перед боем?
Альви тяжело поднялся в своей кольчуге, опираясь на меч.
- Нехорошо это, Радгрид. Не принесёт добра. Сварог неопытен, он мало воевал. Подумай.
- Ты мудр, старый ярл. Но я еду на Свароге. Всем собраться. Сейчас!
***
- Мы бесконечные странники с тобой, Эйри… Тебе нравится такая жизнь…? Мой народ зовёт это Волчья Песнь…
Тёплый мех согревал кожу, лаская. Вот уже два месяца она целовала его лишь во сне. Во сне её обнимали его сильные руки и губы двигались так знакомо. «Я вернусь», - он сказал. Он не лгал, она знала. Он каждую ночь с тех пор приходил к ней, прогоняя наступающую с заходом солнца тоску.
- Оставайся со мной. Я так долго ждал этого…
- Останусь… всё, как ты хочешь сделаю, только не бросай меня…
- Не брошу. Скажи, что любишь.
- Я люблю тебя, Эйвинд.
Едва движимо подул ветер. Его руки медленно разжались и отпустили.
- Вот как…
- Что? Что не по нраву тебе?
- Цвегом меня зовут, вот что.
Эйри распахнула глаза и вскочила, стряхнув остатки сна. Цвег сидел рядом, на краю её плаща, невесело улыбаясь.
- Что ты делаешь здесь? Отчего не спишь? – выдохнула она.
- А мгновения назад ты не гнала меня. Напротив. Эйвинд… - Цвег грустно усмехнулся. – Вот, кто словил Ласку за хвост. Я слыхал о нём, да счёл, байки сказывают. Так, значит.
- Так, братец.
Она слабо опустилась рядом. Хотела ободрить, тронуть за плечо, но рука беспомощно повисла в воздухе. Этого он ей точно не простит. Эйри поджала под себя ноги и уткнулась в колени подбородком.
- Что ж, вы из одних снегов вышли. Экому воину ты покорилась.
Эйри строптиво тряхнула чёлкой.
- Вольный ветер не поймаешь, - молвила она. – Я не склоняю голову перед любовью. Я просто люблю.
- Смотри, Радгрид. Он – птица себе на уме. Сам за себя. Как бы не пришлось тебе меч против любви обернуть. Ты победу не сдаёшь, во всех семи морях это знают.
- Будь, что будет. А понадобится мечом любовь отстаивать – отстою. Равно, как и победу.
- Ты реши для начала, что важнее. У тебя костёр погас, схожу за хворостом.
- Спать иди. Сама разведу. А что было здесь – забудь. Легче будет.
- Приказ ясен.
- Это не приказ. Как брата прошу. Ты нужен мне свежим и бодрым. Не хочу терять лучших, раз не сумела просто сговориться с ними. Какой из меня воевода?
- Лучший из тех, кого я знаю.
***
Ряды воинов смыкались. Все как на подбор: высокие, сильные, бывалые. Только один сдавал ростом: Альвр, на голову ниже всех, но в плечах вдвое шире каждого. Лучников в этот раз было пятеро, и они давно разбрелись по склонам, подыскивая выгодные для себя места. Остальные были здесь
Эйри прошлась перед ними, вглядываясь в мужественные лица – не мелькнёт ли в каком страх? – унимая в сердце невнятную тревогу, перед боем не свойственную.
- Моё почтение, - слегка насмешливо поклонилась им она. – Знаю, вы столь же искусны в бою, сколь в любви и пирах. Это великая честь для меня, что моё имя запишут в летописи рядом с вашими, и крепка моя вера, что вы не опозорите его.
- Наши уста всегда будут восхвалять тебя, Радгрид Волчья, дочь валькирии, - поклонился ей пожилой рослый викинг, приложив топор к груди.
Эйри благодарно кивнула ему и улыбнулась.
- Это имя оставьте для саг. Не позорьте Эйри Ласку с островов Бреннейяр. А сейчас, к оружию! Вооружиться и все за мной! С криком, а не с молитвами! Пусть Боги слышат нашу силу, а не плач! Кричите так, чтоб небо пошатнулось! Что б в Асгардре лопнули кувшины с вином! Встретимся в Вальхалле, коль суждено нам, братья, но до тех пор сражайтесь во всю свою мощь! А после выпьем за победу!
Она повернулась к ним спиной и встала на краю склона. Уже скоро. Ещё один, последний бой.
***
-Откуда ты прибыл, витязь?
Эйвинд задумчиво провожал облака, видя на большом валуне, зарываясь носами сапог в траву, седеющую в сумерках. Его вьющиеся волосы ворошил тёплый ветер.
- Не думаю, что ты бывала в тех местах, - улыбнулся он ей.
- Что ж, возможно. Но ты бледен, у тебя тёмный волос. Не удивлюсь, если наши племена когда-то пересекались. Кровь северная?
- И да и нет. Пролью – увидишь.
- Не думаю, что на глаз она отлична от моей.
Солнце садилось. Тянуло прохладой.
- Я ничего не ведаю о тебе.
- А и ведала б?
- Кто знает, может, полюбила бы.
Он вскинул на неё взгляд. Эйри улыбнулась и легла на траву. Тихо зажигались звёзды, предвещая тёплую ночь. Здесь, в долине, которой суждено будет стать скалистым шатром для их частых свиданий, небо было настолько огромным, что в одном его конце ещё садилось солнце, а в другом уже пасла звёздные стада луна. Когда угас последний светлый луч, он в первые поцеловал её и назвал по имени. В тот же час она впервые за свои двадцать зим отдала себя мужчине.
***
- Мой народ зовёт это Волчья Песнь.
Эйри вздрогнула и повернулась. Эйвинд лежал рядом, закрыв глаза, положив руки под голову.
- Что?
- Минуты, когда нет ни прошлого, ни будущего. Когда дух сливается с вечностью. Минуты бессмертия, когда ты столь трепетно счастлив, что боишься шевельнуться. Волчья Песнь. Она кажется бесконечной, пока звучит.
Эйри снова повернула лицо к небу. Она никогда раньше не плакала.
***
Она стояла, подобно громовой статуе, улыбаясь войску противника, широко и свободно. Она почти любила его. Ещё чуть-чуть. Ещё немного до счастья.
Цвег неслышно подошёл сзади и снял шкуру с её плеч, оставив лишь твёрдые панцири, на манер узорчатых нагрудников, только на них было больше шипов. Стройный, но мощный стан сковала тонкая кольчуга, не толще кожаных коротких штанов, но меч скользил по ней, как чья рука отводила. Блестящие кольца обернул оружейный пояс из мягкой прочной кожи. Слишком легко, рискованно, но за все эти годы её ни разу серьёзно не ранили. Поговаривали, что она колдует.
Эйри улыбнулась шире. Бряцанье мечей и бодрые крики за спиной выказывали готовность.
- Храни вас Один, - шепнула она и оглушительно свистнула. Тяжёлые копыта прогрохотали мимо в унисон с горделивым ржанием. На ходу вскочив на Сварога, поймав уздцы, она крепко обхватила ногами крутые бока. Рука с секирой взмыла из-за спины в холодный воздух. Сварог встал на дыбы, выпуская из ноздрей струи пара, и, вслед за её ликующим, воинственным криком, чёрной стрелой помчался вниз по склону. Воины, вторя ей вдвое громче и страшнее, волной хлынули по пятам, рассекая мечами воздух. Пригнув спину навстречу ветру, улыбаясь ему, Эйри обняла Сварога за шею и поцеловала в жёсткий загривок. Конь, строптиво и яростно заржав, припустил вдвое быстрее во вражеский стан. Их было больше. Но едва ощутимо. Она различала воеводу, пешего, возглавляющего клин. Нет, говорить с ним она не будет. Не о чем им толковать. Намотав поводья на руку, она с радостным воплем перелетела передние ряды с возвышения и опустила секиру вбок. Два обезглавленных тела в безмолвии легли на снег. Окровавленное лезвие торжественно и ослепительно сияло на солнце. Крутанув оружие в воздухе, она выбросила его вверх, развернувшись, подбадривая криком дружину, и пара капель упала на лоб и щёку, не успев ещё остыть. Воины ответили ей страшным гулом и звоном железа, сойдясь с противником, неистово, будто ураган. Враг и не думал отступать. Это будет добрый бой. Она тянула уздцы влево, заставляя Сварога крутиться волчком, отгоняя воинов, чтобы лучше рассмотреть своих. Она видела, как Альвр отбросил нападавшего далеко в снег ударом палицы, а Цвег, столь красивый в бою, рубил мечом направо и налево. Значительных потерь пока не было. Одного, сумевшего пробиться к ней, всего закованного в броню, она оттолкнула ногой и хмыкнула: слишком тяжёл, не подымется. Другому, пытавшемуся поймать Сварога за поводья, чтобы вырвать их, одним взмахом она отрубила руку по локоть и швырнула секиру подальше в снег, выхватив из-за спины лук и стрелу, вперив взгляд в свои ряды. Всадив стрелу в воина, подбиравшегося со спиной к Цвегу, она озорно подмигнула другу. Ряды смыкались. Сварог то и дело вставал на дыбы, пока она, как богиня грозы, пускала стрелы по недругу, победно ржал и колотил по воздуху передними копытами, защищая хозяйку. Сняв ещё троих с боков, она спрыгнула с него и стегнула прочь. Лук уже был не нужен. В руку лёг тяжёлый двуручный меч. Как бы то ни было, он легче секиры: ей долго не помашешь. Пять её добрых воинов пали в снег. Здесь, на земле, воздух был густым и оглушительно громким от звона мечей, стонов и криков. Она занесла меч, и кровь, разбрызгивая пар, ручьями полилась ей под ноги, закапала руки и лицо. Надо отходить к своим. Солнце затянуло облаками. Всё вокруг поседело, даже кровь казалась серой. С неба ударил снег. Она ошиблась. Тревогу принёс ветер и сердце замедлило ход. Её людей медленно теснили к склону. Вот оно что. Вот, почему, они пустились в бой не в полную силу: берегли на потом.
- Не отступать! – рявкнула она через плечо, отчаянно отбиваясь. Со свистом плечо ошпарило болью. Эйри зло выдрала из него стрелу и, замахнувшись, всадила её в глаз нападавшему, осторожно, всё же, пятясь к своим. Её войско редело. Чуть заметно быстрее, нежели вражеское. Она прокладывала себе путь мечом, спеша на помощь, когда в горло Альвру вонзилась стрела: он вёл за собой всех. Кровь застыла в жилах и хлестнула к щекам. Эйри замерла, стиснув зубы от боли и ярости и, сорвав с пояса топор, метнула его с такой силой, что едва не вывихнула плечо. Топор прошёл сквозь ряды, расколов по пути чью-то голову, и вонзился в грудь лучнику по самую рукоять. Он умер мгновенно. А Альвр ещё целую минуту задыхался кровью на руках преклонившего к нему колени Цвега, отчаянно отбивавшегося на разные стороны. «Ты был мне как отец», - с горечью подумала она, и Эйри с рыком развернулась лицом к врагу, замахнувшись на любого, кто окажется на пути.
Ветер стих зловеще и внезапно. Рука с мечом замерла на выпаде и взвыла напряжением. Перед ней стоял Эйвинд, так же отведя меч за спину, словно её отражение в прозрачной воде, готовый к удару. Зелёные глаза с ужасом взирали на неё, дыхание рвалось со свистом. Эйри отпустила из груди воздух и проглотила ком в горле. Она открыла рот, желая что-то сказать, но не смогла. Эйвинд горько поджал губы. Озорной ветерок скрутил маленький снежный вихрь между их разъярёнными лицами. Оба дыхания в унисон выровнялись, два сердца забились одним. С жутким стоном рубая воздух, мечи ударились друг о друга. Глаза, казалось, сковало инеем. Обходя друг друга кругом, они снова и снова отводили руки для удара.
***
Она не знала время битвы. Час или два, ей казалось, но сумерки спустились в дол, когда с обеих сторон стояло лишь двадцать. Двадцать за спиной Эйвинда, двадцать – за её спиной, с восхищением и трепетом глядя на двух, валившихся с ног, ослепших от отчаянья и ярости воевод. Мечи скользили от липкой крови на ладонях. Щёки стягивало от слёз: они стыли на морозе, не успевая падать в снег, а вокруг выла, плакала метель. Никто не мог мешать бою лучших. Безысходно, из последних сил, они сталкивали мечи, подобно грому, но никто не мог одержать верх. Небо затянуло плотными облаками. С диким лаем вдруг примчался Бьярм и заплясал вокруг них, то воя с надрывом, то умоляюще тявкая, заставив воинов смешаться, приопустить мечи, тяжело дыша. Из-за спины Эйвинда свистнул нож, и пёс, отчаянно взвизгнув, забарахтался в снегу. Эйри вскинула лицо к собаке. Она не видела его глаза, когда Эйвинд развернулся, молнией метнув меч в своего же человека, поднявшего руку на животное. Ряд изумлённо загудел. В тот же миг Цвег оттянул тетиву, сдвинул гневные брови и выстрелил. Стрела вошла Эйвинду в бедро. Он осел коленом в снег, молча, со слезами благодарности глядя, как её меч завис над его головой.
Эйри зажмурилась и стиснула зубы. Ветер умер в горах, одарив их последним объятьем. Опустив голову, она рухнула перед ним на колени. Бьярм тихо взбивал хвостом снежные фонтаны. Тяжело положив меч на ладони, она протянула оружие ему. Эйвинд моргнул. Позади неё кто-то споткнулся и охнул. Широко распахнув глаза, он молча смотрел на неё.
- Ты… - она перехватила дыхание, не поднимая головы. – Ты победил. Пусть те, кто остался в живых, подтвердят всем, что Эйри Ласка сдалась и отринула звание воеводы, пусть возвращаются домой с миром, к жёнам и детям. Забирай меч и прощай, как мне не больно. Я более не воин.
Она ещё долго сидела в снегу, пока дрожащей рукой, не до конца ещё осознавая истину, он не взял меч. Потом встала, едва не упав, рыкнула на подоспевшего на помощь Цвега, подобрала скулящего Бьярма на руки и удалилась в пургу, хромая и пошатываясь, пока воины за спиной Эйвинда преклонили колени ей вслед.
***
Дрова в небольшом костре медленно превращались в золу. В эту ночь волчья стая не подавала голос. Нога зажила неудачно, и вот уже пятую зиму он всё ещё хромал. Военные походы пришлось отложить, да и тошно было от них.
Он вздохнул. Сколько воспоминаний хранили эти места. Эти звёзды, костёр, лошади, снег, безграничный и синий – всё, как тогда. Не хватало главного.
Тёплая слеза сбежала со щеки в снег. Он сидел скорбной статуей, как у могилы. Здесь он похоронил Волчью Песнь, здесь, в этих снегах, почти шесть лет назад. С того самого дня он заметил, что начал стареть. Он это чувствовал. Причина была не в проседи в густых волосах и не в чуть помутневшей остроте зрения. Старческое уныние стояло над ним в этой гробовой тишине.
Он устремил взгляд во тьму на слабый звук. Рука неосознанно потянулась к луку, хотя он так давно не стрелял. Пальцы внезапно задрожали в тон обретавшему голос сердцу. Что-то длинное, грозное и косматое хлестнуло полой по тьме. В ночи тявкнули. Он закрыл глаза, чуть улыбнувшись слезам, скользнувшим по щекам. Из мрака появился хромой старый пёс, знакомо и радостно виляя пушистым хвостом. Эйвинд поднялся, вновь ощутив былую лёгкость, вернувшуюся враз. Спокойно и тоскливо завыли волки. Бьярм всегда шёл первым.
24.03.2004