С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них,-
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!
(Александр Кочетков
«Баллада о прокуренном вагоне»)
Уехал. Сказать, что я на что-то надеялся – до самого вот этого последнего момента – до вот этого от стука колес, который еще долго будет звучать у меня в ушах? Нет. Да. Да, я идиот, каких свет не видывал, но я надеялся – и пусть это мелочно, эгоистично и… и… Но я надеялся. Что он утром после невероятного – до слез нежного секса скажет: «Блин, никуда я не поеду, не смогу оставить тебя…» Что он не выйдет из квартиры, что не сможет отдать проводнице билет до Москвы, где его ждет Люси с итальянской визой на месяц, что выскочит из вагона, когда поезд тихо, вначале бесшумно – и абсолютно неожиданно – тронулся и покатился по рельсам…
Уехал.
«Я все сделал правильно. Я должен был его отпустить. Он и так многим пожертвовал ради меня. Такой шанс выпадает раз в жизни – я бы не простил себе потом. И вообще – это же ТОЛЬКО месяц. Один месяц – и мы снова будем вместе. И если я его действительно люблю – я должен радоваться, что он исполнит свою мечту, добьется успеха, найдет достойное применение своему таланту… Я должен быть за него счастлив и просто дождаться его…»
Да ни ***! Ни хуя я не счастлив! И как выдержать ЦЕЛЫЙ месяц без него – я НЕ ЗНАЮ!
Вот же ****ь…
Чувствую, как щиплет в глазах и в носу. Ну вот, конечно, сейчас буду идти по вокзалу и реветь, как девочка-малолетка, которая парня в армию проводила. Слава Богу, я категорически отказался от сопровождения всех, кто напрашивался…
В заднем кармане брюк завибрировал телефон – и меня прошиб холодный пот. И что – теперь всегда так будет?! Надо поставить на Жеку какой-нибудь узнаваемый сигнал, чтобы не дергаться так на КАЖДЫЙ вызов… Достаю мобильный и обреченно вижу – «Джен». Ну вот что ты делаешь, а? Ну зачем ты мне СЕЙЧАС звонишь?
С шумом вдыхаю в себя слезы, стискиваю зубы и нажимаю «вызов».
– Что случилось, любовь моя? Тебя ссадили с поезда? – попытка пошутить, даа… а было бы не плохо…
– Саааш… Я… мне кажется, что тебе плохо… – голос убитый, как будто он меня видит.
Проницательный ты мой! Да уж, счастливым меня сейчас назвать крайне трудно.
– Да вот еще, с чего ты взял? Ну, грущу немного… мне же сегодня обед готовить, самому – радости мало, – пытаюсь изобразить в голосе смех, а наружу рвется всхлип.
Да, мне плохо. А тебе?
– Саш… – слышу по голосу, что градус его настроения падает еще ниже.
Так-так, это не дело, совсем не дело. Взялся быть героем жертвенной любви – надо пройти этот путь до конца…
– Жека, перестань. Я немного грустный, но это же нормально! Скучаю, уже, да… Но это не смертельно. Приду, приготовлю обед и залезу в ванну. И… буду дрочить на твою фотку.
Он тихо смеется – у меня на душе становится чуть легче. Мне нужно, чтобы ты был счастлив ТАМ, детка – иначе все мои страдания ТУТ будут напрасны.
– О, ты будешь дрочить и представлять меня? Ммм… расскажи, что ты будешь представлять? Я, правда, в купе не один еду, но на верхней полке под одеялом не очень будет заметно. Расскажи?
Я прислоняюсь к стене какого-то обшарпанного привокзального здания. Боже, дай мне сил…
– Нуу… я буду представлять… как ты целуешь мою грудь… ведешь языком вниз… мы оба без одежды, и я лежу задницей на твоей любимой подушке. И ты… ты целуешь все ниже и ниже, а потом… потом берешь в рот мой…ну, ты понимаешь. И сильно сжимаешь губами… ведешь вниз, потом наверх, облизываешь…
– Ахх, фффаккк… Сашка, я сейчас кончу прямо тут в тамбуре, – голос у него чуть хриплый и такой волнующий…
– Молодой человек, у вас все в порядке? – какая-то бабулька трогает за рукав, заглядывает снизу в глаза. – Вы… плачете?
Черт.
– Все хорошо, простите… – я отлепляюсь от стены и сбегаю от старушки в подземный переход. – Слушай, милый, тут мой автобус, я побежал… Звони, как приедешь, окей? Целую тебя, детка.
Выключаю мобильник, не давая себе шанса услышать его ответ. Сердце стучит как сумасшедшее, перед глазами все плывет, ноги ватные.
Таккк. Надо с этим кончать. С этими страданиями. Я, ****ь, мужик в конце концов! Какой-то гребанный месяц смогу пережить. Сейчас приду домой и забахаю генеральную уборку. И стирку. И окна перемою. И надо сготовить обед дня на три. А холодильник пустой. Так что сначала в супермаркет. Все.
Просто невероятно, насколько я ВЕСЬ заполнен Женькой. Как будто во мне, у меня не осталось ничего личного, несвязанного с ним. О чем бы я не подумал, что бы не вспомнил – везде, во всем он. Пять остановок на автобусе превратились в пытку. Память выворачивала сердце, выискивала самые щемящие воспоминания. Эти три последние недели – с того момента, как он решил поехать – были ужасно тяжелыми в эмоциональном плане. Можно сказать, что мое сегодняшнее состояние началось еще тогда: борьба с собой, постоянная необходимость внешне выглядеть спокойным и уверенным, не показывать, как мне больно от его лихорадочного возбужденного состояния, видеть, как он бредит этой поездкой…
Я до сих пор удивляюсь, как я смог совершенно спокойно, не дрогнув, отпустить его. Как мог неизменно улыбаться на все его: «Сашка, ты точно не против? Ты не обижаешься? Ты не будешь несчастным без меня?» Как мог каждую ночь заниматься с ним сексом, не показывая вида, что в эти моменты… представляю ночи без него. Я помогал собирать его чемодан. Мы вместе двумя неделями ранее провожали Люси, которая восхищенно щебетала о том, какой я «умничка, солнце» – подумал не о себе, а о любимом…
К концу третьей недели сборов мне начало казаться, что у меня сводит скулы от постоянной натянутой подбадривающей улыбки. У меня началась мигрень от всех ахов и охов всех наших знакомых по поводу Женькиного будущего успеха и моей самоотверженности. Я так устал, что должен бы чувствовать сейчас облегчение… Только не получается почему-то. Без него не может быть легче.
Супермаркет меня немного развлек, я потратил на покупки часа полтора, прекрасно понимая, что просто тяну время, не желая вновь оставаться наедине со своими мыслями. Попытался выбрать фильм – посмотреть ночью – но ничего так и не приглянулось, а от названий, содержащих слово «любовь», мне опять стало нехорошо. Зато неожиданно купил бутылку коньяка. Она прямо сама прыгнула мне в руки, ей Богу! Подумал и купил к ней дорогих конфет – «трюфели с миндальной крошкой», французских. Надо же как-то себя баловать, поднимать жизненный тонус…
Уже выйдя из магазина, обнаружил на телефоне аж пять пропущенных вызовов – и когда это я успел выключить звук? Два раза звонила Наташка и три – Мишель. Джен – ни разу. Хороший мальчик – позвонит теперь только вечером, из Москвы. Надо бы надраться к тому времени, чтобы голос звучал более расслабленно.
Я не стал никому перезванивать, удивительно, но мне хотелось побыть одному, хотелось лелеять свое одиночество.
Дома меня встретил Басик – деловито проинспектировал пакеты из супермаркета и требовательно возвестил о том, что голоден. Я пообещал ему «царский ужин»: отрезал сочный кусок свежего окорока, налил сливок… Он ходил за мной повсюду, сидел рядом, даже когда замачивал белье в ванной – и я был ужасно ему благодарен за эту «компанию». Вскоре я обнаружил, что мне легче, пока я чем-то занят. Стоило мне просто присесть на пару минут или застыть у окна, вглядываясь в аллею, ведущую от остановки автобусов к нашему подъезду – сердце сжималось от тоски, и в голову лезли совершенно депрессивные мысли. Я развил бурную деятельность, затеяв одновременно стирку, уборку и готовку обеда, разговаривал вслух с отзывчивым Басиком и старался не думать о том, что будет, когда все дела наконец закончатся. План на сегодняшний день, вернее его остаток, был прост: вымотать себя так, чтобы без сил упасть на первую попавшуюся горизонтальную поверхность и уснуть без единой мысли, сожалений и желательно без снов. Все шло просто прекрасно, часам к девяти вечера я уже чувствовал, как меня пошатывает и ломит поясницу, но тут как гром с ясного неба раздался настойчивый звонок в дверь.
Надо отдать мне должное – в моей уставшей голове даже не возникло бредовой мысли, что это вернулся Джен. А так как я никого больше не хотел видеть, настроение упало еще до того, как я обнаружил, что ко мне пожаловала сестренка. Она влетела в квартиру, сверкая взволнованными глазами, а следом за ней спокойно вошел угрюмый Антон.
– Сашка, с тобой все в порядке? Ты почему трубку не берешь?! Я обзвонилась вся – ты представляешь, ЧТО я уже себе надумала? Засранец такой! Ты меня чуть до инфаркта не довел!
Я устало прислонился к стене в коридоре и закрыл глаза. Блин, ну за что мне это все?
– Я ведь говорил тебе, что все с ним в порядке, – услышал я голос своего будущего родственника. – Не надо было приезжать, ему не до тебя сейчас совсем, разве не видишь?
– Зато мне – до него! – отрезала Наташка, и я услышал в ее голосе немного истеричные нотки, правда, ко мне она обратилась уже совсем другим тоном. – Саша, тебе что-нибудь нужно? Чем тебе помочь, скажи? У тебя есть ужин? Хочешь, испеку что-нибудь, печенье, твое любимое – хочешь?
Она гладила меня по голове и причитала, а я чувствовал, что к моим глазам, к горлу, к сердцу подкатывает ТАКАЯ истерика, которой я и врагу бы не пожелал. Все мое хрупкое спокойствие полетело к чертям – захотелось уткнуться ей в колени, рыдать и рассказывать, как я не могу жить без своего Женьки, как боюсь приближающейся ночи, и еще тридцати таких ночей, как готов с балкона прыгнуть, если бы это могло заставить его вернуться…
– Уйди… пожалуйста, – говорить получалось только стиснув зубы, но мне было совершенно плевать, на что это похоже. – Хочешь помочь? Уйди. Христом Богом прошу – уйди. Оставь меня одного, пожалуйста, УЙДИ!
Все-таки не выдержал и сорвался на крик. И тут же пожалел, потому что Наташка отшатнулась от меня, побледнев и обиженно поджав губы. Она хотела еще что-то сказать, но Антоха твердо взял ее за плечи и выставил на лестничную площадку. Уже на пороге он обернулся и спокойно кивнул головой – мол, все понимаю, зла не держу.
– Держись, старик, – я был благодарен, что в его голосе не слышалось сожаления. Просто поддержка. Блин, насколько же проще с мужиками!
Когда за ними захлопнулась дверь, я стек по стене на пол и уткнулся лбом в колени. Меня трясло – я не давал слезам прорваться наружу, и от этого даже подташнивало. Я себя презирал и ненавидел. Я – слабак, неблагодарная скотина, эгоист! Блин, Жека, за ЧТО ты меня любишь?!
Резкий запах с кухни возвестил о том, что мой тщательно взлелеянный ужин «на три дня» сгорел к чертовой матери.
– Фак! Фак, фак, фак! – заорал я на всю квартиру, пугая кота, и рванул в кухню.
Кое-что пришлось тут же выбросить, кое-что можно было съесть, если не обращать внимания на горьковатый привкус, но настроения мне это, понятное дело, не прибавило. Мрачно проглотив полусъедобную субстанцию, я рискнул-таки взять в руки телефон, на котором, как выяснилось, так и не включил звук, написал смс с извинениями Наташке и Мишелю, а когда обнаружил три пропущенных звонка от Жеки – понял, что чаша моего терпения переполнилась.
Перезванивать я ему не стал – не хватало еще давиться рыданиями в трубку, чтобы он потом мучился комплексом вины. Выкурил подряд две сигареты, подставил голову под струю холодной воды и, совсем уже отчаявшись обрести хоть какое-то душевное равновесие на сегодняшнюю ночь, наткнулся на «случайно» купленный коньяк. Никогда раньше не употреблял такое в чистом виде, потому от первой рюмки меня чуть не вывернуло. Но вторая пошла легче, а главное – в голове образовался такой необходимый вязкий туман, поглощающий все мысли и переживания. Забрав кота, бутылку с остатками коньяка и коробку трюфелей, я переступил порог нашей спальни…
***
Ох, и херово же мне было на следующий день… Все воскресенье меня полоскало так, что я серьезно начал подумывать переселиться в туалет – поближе к унитазу. При одном взгляде на почти полностью опустошенную бутылку коньяка к горлу подкатывал очередной ком, хотя рвать вскоре стало нечем, и это было еще хуже. Часам к трем дня я сдался и позвонил Наташке. Она приехала, навела порядок в квартире, чем-то меня отпаивала и лечила до глубокой ночи, сама поговорила с Женькой, каким-то чудом умудрившись успокоить его. Во всем этом был несомненный плюс – в подобном состоянии мне не хотелось плакать и страдать. Правда, жить тоже не особо тянуло… Но все же в моральном смысле мне было легче, чем накануне.
А потом началась просто жизнь. Одинаковые дни, наполовину заполненные работой, готовкой, мытьем посуды, бездумным просиживанием за компьютером. Я забил на все блоги с фанфиками, форумы и сайты, которые мы с Жекой посещали вместе – там все слишком напоминало о его отсутствии – и снова погряз в «Варкрафте»: принципиально пошел на другой сервер, создал сурового вара-одиночку и мочил мобов до полного отупения. У меня было слишком много свободного времени, и это меня убивало. Работа в магазине летом напоминала сонное царство, в агентстве тоже особо не дергали, а от пары вызовов я отказался сам, справедливо рассудив, что моя опухшая, бледная, небритая физиономия вряд ли понравится клиентам. Слишком много времени на грусть и воспоминания – дома, в транспорте, на работе, за повседневными делами… Занять мысли чем-то другим не получалось, я даже читать не мог – зависал между строк, думая о своем. Первое время друзья пытались вытащить меня куда-нибудь, развлечь-отвлечь-занять, но я слишком часто отказывался, и меня оставили в покое. Наверное, решили, что я дурак и эгоист. Видимо, так оно и есть… Как я могу объяснить, что мне будет больно смотреть на милующихся Мишеля и Ури? А пойти в «Слайс» без Джена?!
С Жекой мы почти не общались – международные звонки обходились в бешеные деньги, а их у нас не было – ни у меня тут, ни у него пока там. Два-три раза в день писали друг другу «золотые» смс – в основном на тему: «Как дела? Я скучаю». Женька писал, что ужасно занят, что его там взяли в оборот, «дома» – у Лючии – появляется только глубокой ночью, чтобы поспать несколько часов. Почему-то после каждого его смс мне становилось еще горше и больнее… Я старательно гнал от себя мысли, что он не вернется… или что он останется там больше чем на месяц… или… что после Италии не сможет жить здесь, со мной, не останется прежним… Вся моя жертвенность прошла очень быстро, и чем больше времени я «жил» без него, тем больше я чувствовал… обиду.
С наступлением августа у нас вдруг испортилась погода – зарядили дожди, солнце почти не появлялось, стало ощутимо прохладнее. Я каждое утро просыпался с мыслью: «Погодка опять в тему…» – уж больно эта дождливая серость перекликалась с моим настроением. Скажете, что я размазня и пессимист? Мне все равно… Но жить без него у меня не получалось. То есть – «жить» как «существовать» – да, внешне даже не всем было заметно, что меня что-то гложет. А вот «жить» – в полном смысле этого слова: эмоционально переживать полноту жизни – нет. Во мне словно что-то уснуло или сломалось – из эмоций остались лишь пофигизм, раздражение и глухая тоска фоном. Я никого не хотел видеть, ничем не хотел заниматься – дела делал на автомате и чтобы время убить. Мне совсем не хотелось чему-то радоваться, улыбаться. Самое страшное, что я не мог радоваться тому факту, что вот еще на один день меньше ждать, еще меньше осталось времени до Женькиного возвращения. Я стал бояться, что не смогу обрадоваться, когда он вернется.
Прошло десять дней моего одинокого существования. Была середина недели, я возвращался с работы мрачный как туча. Сегодня снова звонил Мишель, который опять настойчиво звал меня в «Слайс» в эту пятницу, говорил, что там будет какая-то особая программа, что мне надо уже развеяться, пока я не заболел, и прочую чушь. Я с огромным трудом от него отвязался, чудом не поссорившись, и сейчас чувствовал, что настроение стремительно падает.
«Надо выпить», – подумал я и свернул к супермаркету. Тот случай с коньяком произвел на меня неизгладимое впечатление, и я вынес из него два важных урока: во-первых, что крепкие напитки в чистом виде мне употреблять не стоит, а во-вторых, что алкоголь таки помогает справиться с тоской. Так что я покупал пиво или водку с колой – для коктейля – и частенько заканчивал ими свой день. Естественно я не стал алкоголиком! Еще чего! Просто выпивка немного приглушала тоску и помогала спать, не мучаясь сновидениями.
Когда я уже подошел к супермаркету, у меня в кармане снова зазвонил телефон. Я ответил на звонок, не глядя, скорее машинально, а когда узнал голос, прирос к асфальту от удивления.
– Александр? Вечер добрый, есть минутка?
– Игорь…Николаевич? Здравствуйте, да, я Вас слушаю, – блин, сделать так, чтобы голос не дрожал и не выдал моего состояния, я не успел.
Перед глазами так и возникло лицо Игоря, не скрывающего снисходительную ухмылку.
– Я, собственно, вот по какому делу. Слышал, что Евгений уехал на месяц. Как я понимаю, ты этому не слишком рад… вот, хотел пригласить тебя поужинать… – от такой наглости я реально онемел.
Вот так вот запросто, не скрывая своих намерений, предлагать «скрасить мое одиночество»?! Мне захотелось съязвить и спросить, почему же он меня сразу в постель не позвал, но Игорь тем временем продолжил свой монолог.
– Я сразу хочу внести ясность – приглашаю на ужин, в ресторан, а не то, что ты мог подумать. Обещаю не шантажировать и не тащить в кровать, – я услышал, как он не удержался и хмыкнул, вот гад, будто мысли мои читает… – Просто я тут приехал на несколько дней…устал от всего… а ужинать один не люблю. Вот и все мои мотивы. Ну что, не откажешь бедному отвергнутому бизнесмену?
Во мне все буквально вопило: «НЕТ! Не смей! Хватит рисковать – ты уже знаешь, чем заканчиваются такие встречи! Подумай про Жеку – разве он бы одобрил?!»
Боюсь, именно последний довод моего здравого смысла был виноват в том, что я сказал: «Да».
В результате через два часа я уже сидел в машине Игоря, которая везла нас в неизвестном мне направлении. Эта встреча вызвала во мне целую бурю противоречивых чувств от стыда до волнения. Естественно, я не мог не вспоминать подробности нашего последнего «свидания», у меня не получалось не думать о том, как бы отреагировал Джен, если бы знал, что я собрался провести вечер с Игорем, я нервничал, потому что не хотел, чтобы кто-то нас увидел вдвоем…
– Поедем с тобой в один ресторанчик… где нас не должны увидеть никакие «общие знакомые», – чуть улыбнулся Игорь; я уже даже не стал удивляться, только кивнул. – Мне-то все равно… а тебе, полагаю, нет. Я не собираюсь тебя компрометировать.
«Ресторанчик» оказался шикарный, я сразу закомплексовал на счет своего вида – я был одет в черные джинсы и облегающую черную водолазку, а сюда, подозреваю, пускали только в костюмах. Но Игорь произнес волшебное: «Он со мной» – и меня пропустили без единого возражения, даже вполне подобострастно поклонившись. Так как была середина рабочей недели, ресторан был полупустой: нас с Игорем провели в дальний угол общего зала и усадили за небольшой столик «для двоих». То ли от нервов, то ли по привычке мне ужасно хотелось язвить – так и подмывало сказать, какое я испытал облегчение от того, что здесь нет «кабинетов», или спросить бывали ли они здесь с Жекой. Но я сдержался и просто, молча, наблюдал, как Игорь непринужденно вешает на спинку стула пиджак, как равнодушно вчитывается в меню… Он и правда выглядел уставшим и… каким-то потухшим что ли.
– Тут меню на французском… – сказал он вдруг, не глядя на меня, и я не сразу понял, что он обращается ко мне. – Скажи, что ты хочешь – мясо, рыбу, птицу – и я закажу на свой вкус. Пить будешь?
«Меню на французском…ёёё…» Я занервничал. Разрешив Игорю заказать мне еду по своему выбору, я пытался расслабиться и предугадать, о чем пойдет разговор. У меня не получалось поверить в совершенно бескорыстные намерения этого опасного человека. Но мы довольно долго сидели, молча, думая каждый о своем, смакуя необыкновенное на вкус красное вино и лишь перебрасываясь взглядами. Разговор завязался уже после горячего, когда Игорь закурил, откинулся на спинку стула с довольным видом и попросил официанта принести для меня распечатку меню десертов на русском языке.
– Так, значит, он все же выбрал карьеру? – вопрос был задан таким образом, что скорее походил на утверждение; я – расслабленный от обильного ужина и вина – даже не сразу сообразил, что надо оскорбиться и что-то достойно ответить. – Я за него рад – он наконец-то поумнел… Ты извлек из этого урок?
– Во-первых, не выбрал. Мы не разошлись, просто он уехал на время, – у меня все же было время собраться с мыслями и решить поддержать разговор в его же ключе. – Я сам его отпустил – так что мне не на кого обижаться…
– Отпустил… Это сильный поступок, хвалю. Вот только… – Игорь прищурился, и посмотрел мне в глаза со смесью жалости и понимания; я почувствовал, что снова начинаю нервничать. – Ты действительно веришь, что он вернется?
Ощущение, словно мне двинули ногой под дых. Ну почему он всегда знает самые слабые места? И все же я постарался не поддаться, возможно, он просто блефует, хочет выбить почву у меня из под ног, чтобы потом можно было брать меня голыми руками.
Видимо, мысленная борьба отразилась на моем лице, потому что Игорь придвинулся ко мне ближе, положив оба локтя на стол, так что его глаза оказались прямо напротив моих. И сейчас в его взгляде было серьезное неподдельное сочувствие.
– Милан для любого модельера, фотографа, художника или настоящей модели – это как Иерусалим для христианина. Туда рвется душа и сердце, оказаться там хоть раз – это мечта, за которую можно все отдать, там – сказочное царство сбывающихся надежд, Мекка… – Игорь говорил тихо, очень просто, объяснял мне как маленькому; каждое его слово почему-то причиняло боль…
– Ты даже не представляешь, какие соблазны свалились там на него. Я ведь лучше всех знаю, на что он способен. И он действительно очень талантлив. И к тому же безумно трудолюбив. А еще – увлекающийся. У настоящих мэтров моды на таких, как Джен – нюх. Они предложат ему золотые горы, выведут на международный уровень, сделают знаменитым – это все не сказки, это реальность. Которую он, кстати, заслуживает. После такого – вернуться СЮДА… Ты ведь понимаешь о чем я, да?
– Он любит меня, – черт, я даже сам понимал, насколько жалко прозвучал мой ответ.
И по смыслу, и по тому, как неуверенно я это произнес… Но разве я мог вот так просто принять ТАКУЮ реальность?
– Он вернется ко мне… – почти шепотом…
– Саша-Саша… – Игорь разочарованно покачал головой и снова налил нам в бокалы красного вина. – Я ведь не о том тебе говорю… Даже если он вернется – ТЫ имеешь ли право лишать его всего, чего он заслуживает своим талантом?! Кто ты такой, чтобы полностью разрушить его карьеру, его жизнь ради того чтобы привязать к кухне на съемной квартире? Сколько еще вы будете вместе? Жениться вам не дадут, все эти неофициальные полускрытые однополые отношения долго не держатся – рано или поздно вы разбежитесь, и что?! Ведь ему обратного пути не будет. А здесь, у нас, для него верх карьеры – «ведущий фотограф местного ведущего агентства»? Ты – утверждаешь, что любишь его. Ты такое счастье ему готовишь?!
Господи, как же больно. Никогда не думал, что СЛОВА могут причинять такую физическую боль. Мне стало трудно дышать, тело налилось свинцом, даже показалось, что левый бок онемел – от боли в сердце. Я сосредоточил все свои силы, чтобы не показать Игорю моих слез. Почему-то сейчас это оказалось для меня самым важным.
– Послушай меня, Саша, хотя бы раз послушай без всяких глупых обид и ревности. Мне от вашей с Дженом будущей судьбы не жарко и не холодно. Будете вы вместе или отдельно, там или тут – я ничего не потеряю. И мстить мне вам не за что – слишком мелко, мне мои нервы дороже. Просто… обидно, что из-за глупостей губите себя оба.
«Игорь-благотворитель» – это у меня в голове не укладывалось. И как бы я не отупел от отчаяния, я четко понимал, что ему от меня что-то надо. О чем и заявил ему – прямо, без предисловий.
– Смешной ты, – Игорь тихо рассмеялся, небрежно склонив голову на бок и прикуривая новую сигарету; взгляд его стал оценивающим, а потом насмешливым. – Хотя, не скрою, я бы не отказался заполучить тебя в качестве своей ведущей модели или, на худой конец, в качестве своего постоянного любовника – ты бы меня отлично устроил в обеих этих ролях. К первой из них, кстати, прилагалась бы поездка в Лондон в октябре, но я сейчас не об этом…
«Вот так надо уметь предлагать товар, надо запомнить», – горько подумал я скорее на автомате – на самом деле мне было совсем не до шуток. Во мне поселилось стойкое ощущение, что все уже решено, что все то ужасное, о чем говорил Игорь – наша дальнейшая совершенно бесперспективная совместная судьба с Жекой – это самая настоящая жестокая реальность, и я уже никак не могу это изменить. Остается только выслушать все предложения, и выбрать более или менее приемлемое применение своему никчемному существованию – одному, без Джена.
– И что… Вы предлагаете? – с трудом вытолкнул я из себя полузадушено.
Игорь выдержал театральную паузу, отхлебнув горячего кофе, затем потер переносицу, серьезно рассматривая меня, словно решая, стою ли я вообще его усилий, и только потом сказал:
– У меня может быть много предложений тебе лично – и профессиональных, и по устройству твоей жизни. Но сначала покажи мне, что ты тот человек, который мне нужен. Что ты мужчина, а не сопливая девчонка, что ты можешь думать головой, а не членом. Докажи это в первую очередь самому себе – избавься от глупых эмоций, прекрати рыдать в подушку! Докажи всем – что ты способен жить, строить свою судьбу! Покажи всем – и Джену в первую голову – что ты можешь жить без него!
Наверное, если бы Игорь выбрал другой подход, если бы он начал расписывать мне перспективы моего счастливого будущего или снова давить на совесть – я бы сдался. Но он промахнулся.
Я очень осторожно, медленно выдохнул, спокойно допил кофе, встал из-за стола и аккуратно задвинул на место стул. Потом посмотрел в удивленные и ждущие глаза Игоря и тихо произнес:
– Есть только одна проблема – я НЕ МОГУ жить без него.
В эту ночь я впервые позволил себе выплакаться. Рыдал, уткнувшись в теплый бок урчащего кота, пока не закончились силы и слезы. Потом заснул, ненавидя себя за слабость.