У меня все готово.
Покрытый серебром и пропитанный парами йода и брома тонкий лист меди уже в камере.
Я ещё раз проверяю правильность ракурса, и открываю объектив. Через пятнадцать минут можно будет проявлять снимок.
Ничто на свете не завораживает меня так, как фотография. Поймать единственный неуловимый момент – что может быть удивительнее?
И десяти лет не прошло с появления первых дагерротипов, как возникло немало желающих получить свой портрет, написанный не художником, но самим Солнцем. И это мне только на руку. Не сочтите меня не скромным, но я действительно один из лучших фотографов Лондона.
Элизабет – прекрасная модель. Эта очаровательная десятилетняя девочка сидит в кресле, освещаемая ярким летним солнцем, кокетливо склонив голову на бок, а её карие глаза глядят точно в камеру.
Для того чтобы сделать этот снимок, родители одели Элизабет в лучший её наряд. На ней длинное шелковое платье, белые чулки и прелестные маленькие башмачки. Густые черные волосы перетянуты сзади атласной лентой. В руках девочка держит свою любимую куклу.
Стоя напротив неё, позади камеры, я пытаюсь ей что-то рассказывать, развлечь какой-нибудь глупой историей, сам не понимая, зачем я это делаю. Она, как и положено идеальной модели, продолжает сидеть в своей застывшей позе, не шевеля даже губами.
Поглядывая то на Элизабет, то на часы, жду, когда пройдет достаточно времени. Сегодня как никогда хочется быстрее закончить со снимком.
– Знаешь, я уже фотографировал немало людей, – говорю я ей, – детей, взрослых, стариков.
Она по-прежнему молчит.
– Но, думаю, твой портрет будет самым лучшим.
И на это она не отвечает.
Вновь торопливо прошелся из одного конца комнаты в другой, то и дело поглядывая на Элизабет.
Наконец, прошло достаточно времени, и я извлек пластину из камеры.
– Нет, ещё не все, – говорю я ей, будто бы она спросила.
Поджигаю спиртовку под заранее приготовленным контейнером с ртутью и закрепляю над ним будущий снимок.
Вам сегодня несказанно повезло. Проявление дагерротипа – это настоящее таинство, и вы при нем присутствуете.
Когда долгожданное изображение Элизабет наконец проявляется, я кладу его сперва в холодную воду, а затем в раствор. После тщательной промывки, мой лучший фотопортрет готов.
Вернувшись в комнату, где девочка по-прежнему сидит в кресле, я опускаюсь рядом с ней на колени и показываю ей портрет.
– Тебе нравится?
Элизабет снова молчит, но я думаю, что она довольна.
Откладываю фотографию в сторону.
– Фотографирование – это процесс творческий, и в некотором роде интимный. Поэтому я попросил твоих родителей оставить нас одних.
Элизабет лишь смотрит в ту же сторону, что и прежде.
– Через несколько часов они за тобой вернутся. Но мы ведь не будем без них скучать, верно?
Не говорит ни слова. Мысленно усмехнувшись, я воспринимаю это как «Да».
После секундного колебания, кладу свою руку ей на колено.
Медленно приближаю свои губы к её лицу.
Поцеловав Элизабет, я молча начинаю её раздевать.
Мне кажется, что она никогда не была так прекрасна, как сегодня.
* * *
Через несколько часов, как и было запланировано, вернулись родители Элизабет. Девочка была снова одета, тихонько ожидала в том же кресле.
Отец девочки восхищенно любуется портретом своей дочери. Затем, протягивая мне плату за проделанную работу, едва сдерживая слезы, говорит:
– Вы настоящий мастер своего дела.
Я лишь скромно пожимаю плечами.
– Как вам удается делать такие снимки? – спрашивает он.
– Посмертная фотография – это целое искусство. Я лишь воспринимаю своих моделей как живых людей, возможно, в этом все дело.