«Полтинник» сразу после нашей погрузки в Артуре снялся и вышел в точку на рейд бухты Патрокл.
Имущество наспех погружено, пассажиры приняты на борт – все размещены, некоторые даже уложены ввиду отмечания убытия в длительную командировку, пошли первые сутки шестнадцатимесячного отсутствия в родных краях.
Суматоха… суматоха… Звонки, команды, беготня. Мое начальство посылает меня и еще кого – то крепить наше имущество – баллоны с фреоном, кислородом и еще всякую хрень…
- Юра! – Это я Удаву.- Ты тут …. выделят каюту, забивай шконку и на меня…
Тогда я еще не знал… А не знал вот что – пароход, пардон, корабль, блять, был совсем не пассажиркий, совсем не круизный лайнер… А военный… Поэтому размещены мы были…суко…. по военно-морским меркам…. очень даже неплохо. В четырехместной мичманской каюте нас было 12 человек. Во второй, шестиместной находились 13 человек.
- Серый, я тебе шконку забил! – Радостно приветствовал меня Удав, после моего возвращения из каких – то корабельных шхер .
М-да, шконка была одна на двоих. И делить мне ее с Удавом пришлось 36 суток, предварительно по – джентельменски договорившись по ночам не «шептать» …
Но это еще не все…
Нас было 12 человек. Значит, 12 пар зимней обуви… 12 курток, шапок, шарфов, пар перчаток. У каждого из нас было как минимум по два чемодана или сумки, итого – 24 места багажа. Лично у меня был чемодан и большая сумка, забитые до состояния не закрывания мылом, зубной пастой, всякой всячиной из одежды на год пребывания в тропиках – плюс гитара….
Вы смогли бы все это разместить в четырехместной каюте? В принципе, можно… а самим куда?
Чемоданы немедленно были сложены на единственный маленький каютный столик горкой до самого подволока, перекрыв иллюминаторы. Под стол тоже сгрудили все, что могло поместиться между двух ножек.
Обувь стояла горкой как и чемоданы. Но по обуви пока не возникало особых неудобств, поскольку она пока была у нас на ногах… до тропиков мы еще не дошли, поэтому я слегка забегаю вперед. Гору зимней обуви мы наблюдали после того, как она нам уже была без надобности…. И деть некуда… Кто-то выкунул свою за борт, но по общему мнению, это было несколько опрометчиво, поскольку не известно было в какое время года мы будем возвращаться во Владивосток….
Труднее было с одеждой, и выбрасывать ее никто не собирался… Четыре рундучка, каждый штатно хранящий по огромному спасательному жилету, никак не хотели закрываться после того как туда поместили еще 12 курток и тулупов – так и стояли с открытыми дверцами, выпячивая свое содержимое и скрадывая и без того ничтожное пространство… Поступило предложение жилеты смайнать за борт… но осуществить его никто не решился.
И мы… Если встать всем 12-ти, то места упасть яблоку уже не было. Поэтому было предпочтительнее находиться в горизонтальном положении, на шконке.
По двое…
А чтобы не возникали неудобные ассоциации по типу «мужик с мужиком» на одной постели – так ложились вольтом. А мы с Удавом еще между собой еще пристроили мою гитару…
Такая планировка «ночевания», в принципе, не так уж и плоха, не так тесно, учитывая ширину флотской шконки. Однако, ноги твоего невольного соседа всегда были прямо перед твоим носом (а они были всегда, потому, что пассажиром только и остается, что валяться сутками в горизонтали, ноги при этом никак не отстегивались), и если первые сутки – двое – трое было еще терпимо, то по мере вхождения в более теплые моря, а далее в тропики, видеть (но это не главное – можно закрыть глаза), а главное нюхать носкошанель 42 (по размеру ноги) становилось все труднее и труднее (нос, извините, не ж…, на время не заткнешь).
А если еще учесть, что за все время пребывания на БДК мы ни разу не были допущены к не только к бане, но и даже простому душику с пресной водой, вы поймете насколько трудна жизнь во флоте и что, в принципе, подразумевается под трудностями военной службы, которые согласно присяги мы обязуемся (клянемся) стойко преодолевать. Весь переход на БДК составил 36 (тридцать шесть суток)… Хотя вру, потутал бес… Был однажды предложен душ на 15 минут по настоятельным нашим просьбам. Пошли, посмотрели на то, что называется душем и …. Вернулись, рассудив, что грязь сама отпадет при нарастании толщиной свыше одного сантиметра. А мыться в таком душе стремно, даже в голодный год за ведро пельменей…
Таким образом 8 человек ночевали вольтом, а четверо других – прямо на палубе каюты, постелив промоченные в соляре матрасы. Эти четверо были в относительном комфорте до тех пор, пока 8 других сокаютников лежали смирно и не чирикали. Но покой – дело не постоянное – из этих восьмерых кого – нибудь да и приспичит куда – либо. Вот так и маневрировали обе стороны – одни, чтобы не раздавить, другие, чтобы не быть раздавленными.
Вот такой был быт… Я еще не сказал про кондиционеры. Забегаю немного вперед, за бортом январь месяц и глубокий минус по температуре. Но потом!!! Представьте – тропики, в каюте 12 человек, кондея нет, под носом пятки соседа, еще и музыка орет не переставая с подъема до отбоя.
Музыка – отдельная вещь. Мы переслушали все магнитофонные записи, которые были в радиорубке БДК, а в виду того, что репертуар был ограничен, и пополнить его, ясное дело, не представлялось возможным, то тусовались, как я понимаю, только бобины (с утра крутили то, что было накануне вечером и наоборот, таким образом, внося «новизну» и избегая «однообразия»). Однако, содержимое мы выслушивали в неизменном порядке, иногда даже получалось по три раза в день, а если «диск-жокей» был в кураже – то можно было одну катушку прослушать и четыре раза в день…. У меня до сих пор стоит в ушах: «… ты не только меня обижаешь, ты еще обижаешь любовь….». Или: «… я пью до дна, а за тех, кто в море…» - мы ее переиначили «… я пью до дна, а муж мой в море…» (достаточно актуальненько в нашем положении, согласитесь). Думаю, что Макаревич не был бы в обиде за такую интерпретацию его произведения, в общем-то неплохого, но в таких количествах….. извините….
Итак, 31 января погрузились, 1 февраля по утру дернули якорь и прямо из Патрокла двинули. Посещение властей прошло как-то незаметно, нас даже никто не побеспокоил сравнить фотографию в загранпаспорте с физиономией ее владельца. После скрежета якорной цепи почувствовалась вибрация и ощущение движения. Мы пошли!
Помню было очень холодно. Вышел посмотреть на уходящий город. Звал с собой в компанию друзей – те только лягались – проводы накануне были серьезными и затянулись почти до утра уже на борту БДК. И что интересно, пока все не выжрали – не успокоились. И за добавкой бы послали гонца, но стояли на рейде, ведра на ноги не наденешь… Посему, на безмолвном прощании с родиной был от нашей каюты только я один.
Постоял, посмотрел на уходящий город… Мысль в голове крутилась – «на кой хрен… мне все это надо, а?» Т.е. – весь этот Дахлак, Эфиопия… Тоскливо было, плюс похмелье… Люди надолго покидающие дом, надеюсь, меня поймут…
На буксире в кильватерной струе телепался тральщик. Шли через ледовые поля, поэтому вспомнилась поговорка про некий предмет в проруби… Его тянуть предстояло до самой Сокотры. Капрон провисал, касаясь воды, уже начал обледеневать в средней части, покрываясь соплями – сосульками…
На ют вышел наш капитан (я имею в виду «МВТ – 23») также посмотреть последний раз на город. Как это ни странно, он в слух, казалось бы ни к кому не обращаясь, но т.к. мы были вдвоем – получается – мне, высказал те мысли, которые секунду назад носились в моей голове – «а на хрена это мне надо?»… Капитан наш Ермилов Сергей Васильевич, в отличие от нас сосунков, на Дахлак шел уже во второй раз. Первый раз в качестве старпома он перегонял на ПМТО наш МВТ – 23 в 1978 году, практически в первом году его образования. И вот сейчас – во второй раз… Во втором рейсе ему исполнилось 27 лет.
- Соболев! Как там у вас вчера все было? Без эксцессов? – спросил он меня спустя некоторое время, ежась от холода в одном водолазном свитере.
- Да ничего, в принципе…
- Пойдем к вам в каюту, нужно объявление сделать.
Прошмыгнул местный абориген, то ли из десанта, то ли из экипажа, традиционно попросил закурить. Ни я, ни капитан не курили, поэтому бойца обломили просто…
Мы спустились в низы. Капитан толкнул дверь каюты и сделал шаг в сумрачное пространство со скудным светом из-под опущенных броняшек и нагромождения чемоданов на столе перед иллюминаторами. Недоставало не только света, но и воздуха. Шагнувший было вглубь каюты капитан, отпрянул назад и встал в проеме двери.
- Фу-у-у-у-у… Вы что тут вчера силосом что ли закусывали!!! Ф-у-у-у!!!!! Как кони!...... Откройте иллюминаторы!!!... И носки… в целлофан попрячте, что – ли…
В ответ раздался звук рвущейся материи – басовито, солидно и… протяжно, как будто рвали флотский брезент.
- Удав!!! Хватит срать!!! – категорично донеслось из темноты.
- А что я – то?! – услышал я возмущенный голос Удава.
Прежний голос:
- Я давно за тобой наблюдаю – это ты все серешь…
Удав на язык был востер и немедленно продемонстрировал его качества:
- Ну так подойди, продегустируй! Для тебя – особый аромат, пень – собакам ссать!!!
- Это Курапов шептунов пускает! – заметил кто-то другой.
- А что Курапов? – немедленно среагировал невидимый в сумраке Курапов.
-Все!!! Хватит!!! Насрали тут… как в конюшне! – прервал ленивую перепалку капитан. – В десять в столовой личного состава будет собрание. Мы собираемся. Поговорим о нашем быте и о правилах поведения пассажиров на военном корабле…. Присутствовать всем, это приказ… Будет беседа с администрацией корабля…
- Василич, а нас кормить – то будут? – опять подал голос кто-то из темноты. – На завтрак команда была, но про пассажиров что-то молчок… уже почти час прошел… А силос весь вышел…
- Будут… - буркнул капитан, и добавил уже по пути в свою соседнюю каюту:
- Но не сразу…
К десяти часам подтянулись в столовую личного состава. Там как раз закончили приборку и торчали несколько матросов, видимо из камбузного наряда, шхерясь от начальства… При нашем появлении они немедленно испарились в буфетную, хрустнув в другой стороны ключом – закрылись.
Собрались не все. Недоставало старпома Гены Сивожелезова, деда нашего и второго механика. Видимо собрание послали в игнор.
Расселись…
Столы были глянцевые от жира, поэтому руки на них старались не класть…
Подошли три офицера – администрация.
Один от политчасти, второй… я так и не понял. То ли старпом, то ли помощник… по чему помощник – тоже не понять. О третьем вообще промолчали, но по тому как он сел перед нами и стал буровить оловянным взглядом, можно было предположить, что это коллега Ростислава Марковича на этом чудном корабле.
Начал заместитель командира по политической части. Мол, славный Большой десантный корабль «Пятьдесят лет шефства ВЛКСМ» взял курс на дружественную страну Эфиопия и тратата-тратата-тратата. Как будто мы ни рылом, ни ухом не трясли, куда нас понесло к чертям собачьим. Свои чернобригадные политотдельцы уже основательно накачали рекламой.
Представитель политчасти по утру языком был не шибко вертлявый, слегка запинался, делал паузы, видно было, как собирал мысли в кучу и усиленно центровал взгляд. Вчерашний отход коснулся по видимости и его лично. Но говорил с удовольствием, хотя и с напрягом.
Мы слушали сначала внимательно. Кто знает, может скажет что-то важное… Приятное… Когда кормить нас думают, например. Однако помполит (пусть будет по гражданскому называться, так проще) «чесал» совсем не про то, чего хотели мы услышать и узнать. Постепенно это начало раздражать, причем очень быстро, минут через пять. Но не встанешь же и не выйдешь вон, когда целый каптри геройски борется с похмельем и в надежде его заболтать, вешает нам на уши лапшу ровными слоями.
В одну из пауз, сделанных «помпой» для очередного сбивания всех мыслей в кучу, или для пропуска понятия, служащего связкой слов, Удав прошептал, не так чтобы уж громко, но услышали все:
- «ИБИОМАТЬ»
Народ слегка хохотнул… Это послужило сигналом. Паузы помполита стали заполняться шепотом, когда громким, когда тихим, когда уже не шепотом, а вполголоса комментариями «ИБИОМАТЬ» и «ГДЕ-ТО ЭТО ТАК». Ингда просто – «ИБИО».
Сразу вспомнился Доля. Капитан третьего ранга Доля. К огромному сожалению не помню ни его имени, ни отчества. Он был заместителем начальника «шмони» по политической части. Добрый, не говнявый, не смотря на свою должность, всегда выпивший.
Курсанты любили его.
Интересна была манера речи Доли. Паузы он заполнял словами «ибиомать» и «где-то это так». Слушать его было одно удовольствие. Он говорил приятно о неприятных вещах. Такое возможно, как ни странно. Например, шмоня готовится к продолжительным увольнениям, типа суббота- воскресенье, ноябрьские праздники (вообще три дня) или еще круче – новогодние каникулы…
Всю шмоню собирают в клубе и раздают всем сразу, чтобы не мелочиться, инструктаж о правилах поведения в продолжительном увольнении. Инструктаж штука неинтересная, скучная и мутная. Но это смотря как преподать его.
Без Доли ни один инструктаж не обходился. Он проводил инструктажи с удовольствием, широким освещением понятий, яркими примерами и, разумеется, показом в картинках, которые он изображал лично.
Представьте: сцена клуба. Перед личным составом шмони в шестьсот человек на сцену поднимается капитан третьего ранга Доля. Слегка заебенивший накануне граммов сто пятьдесят - двести чего-нибудь крепенького. Ему хорошо, и нам радостно - в предвкушении интересного представления и предстоящих увольнений готовы были разразиться овациями. Ждем представления…
Доля начинал:
- Курсанты! Нас ждут три (пять, десять) дней увольнения… ибиомать и где-то это так, безделья… Безделье оно опасно появлением… где-то это так… триппера.. . ибио…. мать… а это залет, товарищи курсанты!
Далее шел подробный рассказ о том где и при каких обстоятельствах курсант может заработать себе триппер, далее следовала инструкция как его избежать, чем ни в коем случае не лечить и что триппер опасен отчислением из шмони. А после отчисления, товарищ курсант, у вас начинается новая интересная жизнь – хоть те же гады, та же роба, однако на бескозырке будет уже надпись «Тихоокеанский флот», меняющая в корне все бытие. И все это на три года. И призыв подумать, прежде чем …..
Или еще – о безделье, которое может подтолкнуть к принятию спиртных напитков, под действием которых курсант может получить травмы:
- В прошлом году… где-то это так… двое наших курсантов…. Возомнив из себя крутых мужиков и выпив на двоих… ха! Всего поллитру… ибио… решили переплыть речку Объяснения в районе Школьной посредством шпалы… железнодорожной… ибио… ха! Мореходы, бля… ибиомать. Им не то что пить, им еще нюхать рано… ибио… В январе! Итог – один утонул… второго отчислили, ибиомать.
В конце каждого примера Доля делал вывод, как бы резюмируя сказанное, о том что можно, а чего нельзя…
- Нельзя … пользоваться шпалой, …ибио… когда переходишь через речку… где-то это так, особенно, когда заебе… когда выпил спиртного… ибиомать… Обойди… присмотрись повнимательнее, наведи резкость, в конце-концов, ты ж моряк… Мишка…. может где мост существует… ибиомать….
Тут же следовал другой пример:
- Или вот, случай был… Трое наших …. То есть наших курсантов… ибио… я хотел сказать. Опять же таки, ебну… выпили слегка… герои, бля… на остановке нарвались на мешок с ****юлинами… где-то это так, в виде пятерых матросов из пятого отдела … А веревочка на мешке – то… капроновая, слегка дернул… ибио… и мешок развязался. А мешок –то с ****юлинами, где-то это так. Как только веревочка развязалась – так ****юлины –то и разлетелись в разные стороны. Ну наши – то герои и огреблись по самые не горюй… одному челюсть свернули, другому бланш сразу на два шара нарисовали, а третий… от герой, самый умный оказался, в роту рванул за подмогой… Ну и что? Массовая драка с пятым отделом… ибиомать… Всех отчислили, ха!... и в пятый отдел служить, по особому распоряжению…. Короче, заебе… выпили – не залупайтесь… стойте в сторонке, сопите себе в две дырки, ваше дело шестнадцатое… ибиомать… вы сюда учиться пришли… вот!…
…. А помпей продолжал заливать. Как это принято у людей, любящих говорить, он не слышал никого, кроме себя, поэтому и искусственно созданными нами ассоциации его с Долей он пропускал мимо ушей. А говорил он уже про курс на социализм дружественной Эфиопии, и про Менгиста, и про нашу интернациональную помощь, и про происки мирового капитализма…
Наконец он выдохся и закончил долгожданной фразой:
- Ну вот, товарищи, у меня все.
И уселся с чувством выполненного долга. Коротенько и со вкусом, всего минуток на 25.
Поднялся второй офицер, тот что из помощников. Только собрался что-то сказать, как помпей подскочил опять и вставил:
- Да, я совсем забыл сказать – самое главное!...
Ну наконец – то самое главное, когда же нас накормят.
- Политинформацию вы будете прослушивать по общесудовой трансляции каждый понедельник… Информация по странам, вдоль побережья которых мы будем проходить, будет также до вас доводиться через трансляцию… Вот теперь все!!! Извините…
Последняя фраза была адресована стоящему с раскрытым ртом помощнику.
Политотделец опять плюхнулся на стул с победной улыбкой.
Помощник, обращаясь к политотдельцу, слегка с издевкой:
- Точно все?
- Все-все!!! Извините…
Ешкин кот! Самое главное сейчас для нас было пожрать, а не слушать политинформации.
Помощник кашлянул, прочищая горло, и молвил хорошо поставленным командирским голосом на мажорной ноте, даже с некоторым, я бы сказал, надрывом на сложных интонационных оборотах:
- Вы все находитесь на боевом корабле!!!....
Спасибо, друг, ты нам раскрыл глаза… В руках помощника мелькнула серая книжечка – «Корабельный Устав ВМФ СССР».
- На боевом корабле запрещается…
- Разрешите?! – В дверь столовой просунулась голова нашего деда Петра Александровича Самонюка. Просунув голову, спустя мгновение дед заскочил сам, завлекаемый усиленными безмолвными призывами рукой капитана – мол, давай-давай, заходи, развернулся попой к обществу, чтобы закрыть за собой дверь без стука, и, пригибаясь, словно в кинотеатре, изображая деликатность, заскользил на полусогнутых к первому свободному месту.
Помощник, недовольный что ему второй раз приходится прерываться, резанул деда жгучим взглядом – лазером, но удержался от каментов, вероятно потому, что дед был самым старшим из нас по возрасту – сорок пять, под пятьдесят.
Дед уселся и, казалось, приготовился слушать.
Помощник продолжил.
Далее последовал перечень всего, что запрещается на боевом корабле. Было также замечено, что перечень далеко не полный, и что памятку о поведении на боевом корабле, или быть может – Устав, вручат каждому гражданскому пассажиру. Произнося слово гражданский в любых падежах и склонениях, помощника слегка коробило. Да ладно, не страшно было. А памятку нам так и не дали. Тоже – ладно…
- Далее… Дисциплина. Проносить на боевой корабль спиртное категорически запрещено! А вы?! Мало того, что пронесло на борт спиртное, распивали его, так еще… незаконно продали спиртное экипажу, используя в качестве расчета советские рубли – заметьте, в момент, когда боевой корабль пересек границу Союза Советских Социалистических республик, напоили экипаж… отдельных его несознательных членов… поставили под угрозу боевую задачу…
Глаза третьего офицера, «особиста», сделались еще более хищнее, он напрягся, готовый то ли к атаке, то ли к обороне.
Далее последовал разнос по поводу спиртного, его распития и тому подобное.
Дед и тут отличился. Встал и сказал:
- Извините, я гальюн искал…
И вышел вон.
Мы загоготали. Капитан цикнул на нас. Вообще, на протяжении всей встречи капитан изредка делал нам замечания, но лениво и не активно.
Выходка деда имела успех у нас, но вывела из себя помощника. Однако, я всегда поражался выдержке военных. Он сдержался, не вспылил, только металла в его голосе стало больше. Даже не металла – легированной стали. Теперь он нас ненавидел еще с большей лютостью.
О том, что мы продали спиртное экипажу была наглая ложь. Да, к нам обращались ночью отдельные его члены. Сначала затюканные салаги, направленные за добычей годками. Они постоянно стреляли у нас сигареты и пытались уболтать на спиртное. Потом появились ходоками разухабистые годки, видимо, не поверившие красноречию салаг и решившие самолично уладить вопрос по покупке спиртного. Но с нашей стороны никому и не за какие деньги спиртное не продавалось. Сигаретами угощали в первую половину ночи, но потом начали посылать обратно – слишком много стрелков оказалось.
Мы не могли ни продать, ни просто налить никому из экипажа по одной простой причине. Даже по двум.
Во – первых, нам самим было мало, а взять еще уже негде было.
Во – вторых, никогда и ни при каких обстоятельствах не давайте спиртное военным. Особенно срочникам. Этот правило выполнялось нами всегда и везде. Его нарушение всегда имело болезненные последствия в виде неприятностей, иногда очень серьезных.
Поэтому обвинения помощника мы попросту пропустили мимо ушей. Собака лает, ветер носит. Однако возмутились, когда он двинул:
- … администрация вынуждена произвести дополнительный таможенный осмотр на предмет выявления и изъятия спиртного у гражданских лиц на борту боевого корабля …
- А не имеете права! – Это наш боцман Валька Выщепольский двинул протест. – По закону мы имеем право провоза через границу одного литра водки и одного блока сигарет.
По активному поведению Вальки стало понятно, что у Валька есть еще заныканных два пузыря по ноль пять.
- Кто такой?!
- Боцман Выщепольский. – Валька встал.
- Так вот, боцман Выщепольский,…. а мы – имеем право посадить вас в карцер, а по приходу в Камрань передать в руки властям… для депортации в союз… Можете сесть…
И так многообещающе добавил:
- Пока тут, в столовой…
Продолжил с маниакальной одержимостью, как бы ставя последнее слово за собой и устанавливая свою правоту:
- Будет проведен личный досмотр багажа пассажиров…
С ударением на слове «будет».
- … с сегодняшнего дня – ни капли в рот…
- …ни сантиметра в жопу!
- Кто сказал?!
- Кто-то из толпы…
Наш капитан, обращаясь к нам:
- Молчать!!! …Умники….
- Самым «умным» - карцер до Камрани!!!
Вот так! Ни много, ни мало. Карцер каждому из нас в перспективе может быть обеспечен легко.
Реплики прекратились. Помощник, довольный возникшей паузой, с явным удовольствием сообщил нам следующую новость:
- Далее… На боевом корабле работают все! Это не место для отдыха и не круизный лайнер! Поэтому, с завтрашнего дня вам всем предстоит выходить на работы. Мы имеем право задействовать пассажиров по четыре часа в сутки для выполнения общесудовых работ.
Это был даже не облом. Даже не удар под дых. Это добивание ногами. Лежачего.
- Работы будут предоставлены в соответствии с квалификацией каждого из вас…
Зарубин, дед с МБ-225, тут же вставил:
- Я старший механик, имею диплом первого разряда… Какая работа может быть для меня на вашем пароходе? Мы меня допустите в свое машинное отделение?
- И я старший механик! – подал голос Серега Ткаченко по прозвищу Нанди. – И у меня первый разряд!
Нанди говорил полуправду. То что он был старшим механиком на МУС-7 – это правда. Только никакого диплома механика, тем более первого разряда, у него не было. И быть не могло. Мы с ним учились вместе в одной смене и ничего серьезнее аттестата об окончании шмони у нас не было. Просто в кадрах его поставили дедом – на МУСе всего один дизель, пара насосов и никаких сложностей с техникой в перспективе. Дипломированного механика на такую ложкомойку ставить было просто нецелесообразно. Но оклад был дедовский…
Вообще, в кадрах нас предупреждали о том, что задействовать нас в судовых работах на корабле могут. Поэтому сообщение не было для нас такой уж великой новостью… Возможность работы обсуждалась нами в своем узком кругу, и было решено игнорировать любые попытки реализации этого проекта в жизнь.
- Работа не сложная – подмести, отбить ржавчину, убрать… все на палубе, на свежем воздухе. Зачем вам в машину лезть? Там шумно, душно, а в тропиках – так вообще, невозможно…
Помощник говорил как агитатор при наборе сезонных рабочих, т.е. все прелести и преимущества в первую очередь, голосом бодрым, жизнерадостным и наигранно веселым.
Но голос поменялся на легированную сталь, когда он начал описывать последствия отказа от работы.
- Государство вас кормит, поит, вы должны работать. Тех кто работать откажется – тому карцер!
Короче, карцер нам обещали уже в третий раз. Но верилось с трудом, что нас, гражданских, могут посадить. Как-то все нереально было. Армия не милиция, функций арестовывать гражданского человека у нее никогда не было. Быть может, на полтиннике этот метод воспитания процветал, но мы – то причем. Мы были просто пассажирами, причем, не горели желанием стать ими именно на военном корабле, так уж распорядилось начальство. Причем, на самом высоком уровне.
В общем, как-то не заладилось у нас с администрацией. Ходить можно было только до столовой и до гальюна. Курить – только на юте (это понятно), но находится на шкафутах, перед надстройкой категорически запрещалось. Карцер!
Тут опять ожил Помпей:
- Можно я еще пару слов… У вас партийная ячейка организована? – спросил он, обращаясь главным образом к нашему капитану.
Капитан:
- Да нет, собственно… У нас один член партии, остальные комсомольцы…
Помпей:
- А кто?
И обвел всех нас взглядом.
- Он гальюн ищет!
Толпа засмеялась. Единственным партийным среди наших трех экипажей был наш дед Самонюк.
- А комсорг?
Комсоргом был я. На одном из сборов экипажей в отделе кадров встал вопрос о выборе парторга, профорга и комсорга. Ну, по парторгу вопрос отпал автоматически. Среди нас предполагался только один партийный, необходимого минимума трех членов партии для создания партячейки не набиралось, посему решено было портячейки не создавать, а единственного нашего члена партии по приходу на Дахлак прикрепить к парторганизации ПМТО.
Профорга избрали быстро. Назначили.
А вот с комсоргом получился неожиданный для меня оборот. Ермилов предложил выбрать меня. Это было полной неожиданностью. За что!!! Ведь я раньше Ермилова не знал… И он меня…
Все поддержали, потому как всем было пофиг. Так я стал комсоргом сразу трех экипажей.
… Капитан оветил, указывая на меня:
- Моторист Соболев…
Помпей смерил меня взглядом.
- Надо будет освещать ход нашего плавания… в вашем коллективе… э-э-э-э, в вашей комсомольской организации… У вас есть боевые листки? Нет? Мы вам выдадим из своих запасов… правда у нас их ограниченное количество…. Но ничего, мы поделимся!
Во попадалово! Еще Боевой листок надо сочинять… печали не было… Забегая вперед, скажу, что позднее Помпей действительно вручил мне один бланк Боевого листка с целью, чтобы я осветил… Пока один, видимо просто проверить, насколько я серьезно отнесусь, а дальше посмотрим… бланков же мало…
Бланк был на толстой серой бумаге с мутным типографским изображением нагромождений из какого-то бойца, кучи военных кораблей, самолетов, вертолетов на фоне военно-морского флага.
Хорошо, что Помпей дал только один бланк…. Потом ходил и требовал повесить… Ну как я мог повесить этот Боевой листок!!! На нем пацаны сразу же «тысячу» расписали!!!
… Потом слово вернул себе опять помощник (вредный, собака), осатаневший от неуважухи к себе. Помпей, извинившись, вовсе ушел.
В общем, вопросы почти все были освещены старпомовским прожектором, в том числе и томимый нас в первую очередь, вопрос приятия пищи – где, когда, сколько раз, в какую смену. Получалось, что до вечера по части берла у нас планировался облом. Ну и ладно…
Вот так начались первые из пятисот суток с хвостиком той самой командировки на Дахлак… Впереди было расстояние и время, которое нам предстояло преодолеть, осилить, прожить… Не кому-то неведомому, а именно нам всем, и каждому в отдельности. Это, скажу я вам, не на забор пописать… Раньше я стеснялся этого рейса, а теперь горжусь.
Горжусь, что дорога та была пройдена от порога до порога, что никто и никогда не посмеет меня упрекнуть ни в трусости, ни в подлости, ни в измене… Мы ушли людьми и вернулись тоже людьми. Я не говорю, что это подвиг… А вы попробуйте… Тогда я вам дам право осудить меня…
А в иллюминаторах серело хмурое зимнее небо, за бортом шуршал лед, на душе было муторно и тоскливо…