Как я в кондитерском цехе работала, выдуманная история.
Все имена вымышлены. Ежели какое совпадение случится,
то я заранее извиняюсь.
Не виноватая я, так получилось.
Давнее было дело. Время было такое, когда "дорогой Леонид Ильич" в расцвете сил был. Моего отца, кстати, тоже Леонидом Ильичом звали.
Поэтому, когда его друзья собирались на "выпить-закусить" по поводу и без, всегда кто-то говорил дежурную фразу: дорогой Леонид Ильич, наложите мне пожалуйста на тарелку синеньких. В нашем городе Одессе баклажаны всегда звались "Синии", именно так, а икра из них была популярна, особенно в приготовлении моей мамы. Летом все делали закрутки, это такие домашние консервы со странным ключом и крышками, куда специальную резинку нужно было вставлять. Каменный век, понимаешь.
Это было лирическое отступление.
Занималась я в школе хорошо. Хоть и не была круглой отличницей, но хорошисткой была. Правда, характер был немного хулиганистый, сказывалось воспитание улицы. Много детворы выросло на развалинах послевоенной Одессы. Маму часто в школу вызывали по поводу моего неугомонного поведения, но все обходилось и до порки не доходило. Все-таки девочку не стоит лупить, поди не пацан.
В тот год я школу закончила и нужно было определиться, что делать дальше.
Подумала-подумала и решила поступать в сельскохозяйственный институт. На винный факультет. В общем, виноделом захотелось стать. Не то, что бы я вино любила, но сам процесс виноделия был заманчив. К пище, в общем, относилась положительно, любила следить как мама готовит, хотя сама ни разу пальцы не приложила к ее производству. Мама берегла. Говорила, что еще успею на кухне настояться.
Сдала все экзамены на хорошо и отлично. Баллов набрала достаточно.
После экзаменов вызывают меня к декану и дядька декан начинает вести со мной тихую беседу по поводу будущей профессии. Все интересовался, кто мои родители, да из какого села буду. Не из села я, дядя декан. Городская. И родители не труженики полей. Отец, не окончивший инженерный институт, прошел войну от финской до 46 года, сейчас банщиком работает. После ранений и контузий не смог далее заниматься, что бы закончить свой институт, а мама, та вообще домохозяйка, готовит классно. Хотите приглашу попробовать ее стряпню?
Тут дядечка занервничал, да в лоб и говорит, что мол не примем мы тебя, дорогуша, не нашего ты поля ягодка. В село не поедешь, не понимаешь ты нашего села вовсе, а в наш институт берем тех, кто поближе к земле будет. Не в могиле, конечно, но рядом, на поверхности, сеять-веять, урожаи умножать.
Больно и обидно было, но я не из таких, что бы расплакаться или на колени пасть. Повернулась, махнула своим хвостом, прическа такая у меня в молодости была "конский хвост" называлась, это сейчас от него только рожки да ножки остались, а тогда, ого-го, ну и пошла восвояси.
Только дома я раскисла. И жить не хотелось, хотя ребята из двора под окном кричали и в кино звали. В кино не пошла. Сижу и думаю, что дальше-то делать? Куда податься? Хорошо, что не мужик, в армию не нужно, но тунеядкой быть не хотелось. В общем, на семейном совете решили меня на работу пристроить. Да такую, что бы ближе к еде было. Так как люблю я пищу, ну очень.
У отца связи отменные были, весь город его знал и мылся у него в известном центре бытового обслуживания.
При одном из трестов общепита был кондитерский цех. Руководил им однорукий Михаил Обручев. Был он мужик крутой, хоть и безрукий. Фамилия ему такая подходила, потому, как обручем он обхватывал человека и выжимал из него все, что можно было выжать. Вплоть до анализа мочи. К врачам тогда ходить нужно было. Санитарную книжку иметь с правильными анализами. А то на работу не принимали.
Так по блату, меня устроили на работу в кондитерский цех.
Цех находился в одном из переулков на окраине Одессы. Рабочая слободка. Троллейбусом минут пятнадцать, недалеко работа моя была. Зимой, когда снегом все засыпало и троллейбусы не ходили приходилось в шесть утра пешаком топать. В пальто на поролоновой подкладке было не жарко, нужно было еще пуховым платком себя всю, как шелкового червя в кокон закручивать.
Итак, взял меня товарищ Обручев под личное крыло и заставил главную кондитершу Аньку обучать меня разумному труду, как ту обезьянку у Дарвина, ну что бы человеком сделать.
Анька, по кличке Пулеметчица, за быстрый говор, была не плохим кондитером и тырить умела классно. Заменить мукичку на святую водичку или масло маргарином сдобрить. Зато в цеху получали все каждый день калым. Это когда натурой дают. Всякие яйца, сахар и масло. Что было хорошо в те не сытые времена.
В цеху работнички были еще те. Все, как на подбор. Бабы матерые меня в оборот сразу же и взяли. Тогда времена еще были целомудренные. Как узнали, что, хоть девка я на улице воспитывалась, не целованная еще, тут же моим сексуальным воспитанием, не отходя от печки, занялись. На первом уроке им нужно было мне разъяснить, что такое мужик и чем он отличается от бабы. Его отличия подавались мне при производстве пирожных "Картошка". Все знают, что есть это вкусное пирожное. В общем, лепилось все из "картошки", всех размеров и конфигураций. Когда я усвоила урок лепки, пошли другие, более жизненные учения.
Уж очень весь Союз любил пирожки. С горохом, капустой и картошкой. Дешевые и сытные, они были первым другом любому студенту.
На них то и делали деньги тогдашние бизнесмены.
На лепке и жарке пирожков стояла немного недоделанная Маруся.
Хоть умом она была слабовата, зато пирожки получались у нее отменные.
Вот нажарит она лучка, да отварит в чане гороха, все это размешает, поперчит- посолит, выложит на стол массу. А там уже тесто подошло, тоже на столе лежит, дожидается, ну и нас к столу пригласит на лепку.
Стоим, лепим, о жизни болтаем, а у Маруси лук куда-то в сторону бежит. Она его назад, а он неверный, все норовит убежать. Пока мы ей не сказали, что все ее попытки ненужные, это простой таракан и не стоит его в гороховые пирожки засовывать.
Однажды я чуть дяде Коле, нашему кондитеру, руку не отрубила. Нечаянно, конечно же. Но потом очень переживала, что могло такое случиться. Дядя Коля работал как бог. Только для этого ему нужно было тяпнуть чуток ромовой эссенции. Хоть и вонючая она была, зато на алкоголе замешана. Мы ее из центра получали и в холодильной камере хранили. Он туда утром заскочит, как будто ящик масла вынести для работы, а сам тяп грамульку и уже хороший, работать может. Так вот, в тот день месили мы крем в большом миксере. А дядя Коля стоит у машины с папиросой в зубах и наблюдает за массой, как она взбивается. Упал пепел прямо в крем и быстрый дядя Коля успел в момент выключить машину. Так что пепел не перемешался, на поверхности лежит. Прямо на волне взбитого масла. Его нужно было чем-то , ну хоть и пальцами, с поверхности смести. Что он и сделал. А я, дуреха, в этот самый момент назад миксер включила. Хорошо, что дядя Коля у нас очень юркий и быстрый был. Успел вытащить руку вовремя. На меня заорал. Я испугалась и убежала. Но с тех пор стала внимательной. Не дай бог повторить такую же ситуацию. До сих пор с ужасом все это вспоминаю.
Завскладом был у нас дядя Яша. Хороший был мужик, хоть и небольшого росточка. Всегда чем-то девок угощал. Бидон молока придет, а он говорит, пусть мол постоит, сливки всплывут, вот вы, девки и позавтракаете. Меня всегда посылали сливки с молока в миску собирать и в в цех всем приносить. Сливки были, что надо. Таких сейчас уж не найти.
У дяди Яши кот был Васька. Большой котяра и умный, что надо.
Мышей ночью ловил, а утром бывало, придем, а он на пороге разложился, весь такой из себя важный. Кончиком хвоста с лева на право машет, а лапкой указывает на мышкину шкурку, лежащую распластанной перед ним. Смотрите, какой я молодец. Как сумел ее разделать. За это ему всегда миска свежего молока была налита. И не забывали девки ему с базара свежей рыбки прикупить.
На резке печенья у нас стоял Родион. Огромный мужик и очень тихий.
Мне девки говорили, что он румын и во время оккупации с фашистами в Одессу зашел да так и остался тут. Его потом коммунисты не посадили. Он сам пошел в органы и во всем признался. Не виноват он, простой солдат был. Да Одессу уж очень полюбил и остаться захотел. Оставили его, не тронули. Вот он у нас в цеху и пристроился. Он меня научил печенье делать. Называлось "Союзное". Не потому, что из Советского Союза было, а потому, что союзами, слоями такими, соединялось, через варенье с вафлями на поверхности. Делалось это печенье пластами, а потом нарезалось на брусочки. Как домино. Вкусное было. Только нарезать в ручную было очень тяжело. Вот Родион и стоял на нарезке.
Силу свою не дюжую мог применить с умом.
Еще у нас была бухгалтерша Алла. Говорили, что она вроде любовницей Обручева была. Не знаю, не видела ничего. Деньги она крепко держала в своих наманикюренных ручках.
На выпечке у печей стоял Алик, по кличке Миллионщик. Он всем говорил, что если бы в Америке жил, то имел бы миллион.
Рассказывал, как он свои использованные презервативы ночью через окно на улицу выбрасывает. А утром, перед работой проходит под своими окнами, что бы услышать вопли дворника и проклятия в сторону тех, кто это сделал. Его это забавляло и заставляло почти каждую ночь проделывать эти штучки.
По пятницам мы все скидывались и меня посылали в магазин за бутылкой водки, вина и пива. Мы работали со сладостями, поэтому всегда хотелось чего-то солененького. Когда шофера привозили или увозили товар со склада, дядя Яша просил их привезти из магазина соленых огурцов или селедку. За лоток с лишними пирожными они нам все это привозили.
Садились мы за стол, заставленный печеной картошечкой, яйцами, огурчиками, селедочкой и колбаской.
Выпьем, закусим, соберем калым, который честно делился между всеми и отправимся домой на выходные.
Так прошел год моей работы. Весной нужно было подавать документы в институт. Я решила пойти в технологический.
К тому времени Обручев был отстранен от работы за какие-то дела, не связанные с нашим цехом. Новым начальником пришел какой-то Борис, который захотел меня перевести в ночную смену. Может я ему понравилась и таким образом он решил меня прощупать, не знаю. Только я ушла из того цеха.
Он мне уже не нужен был.
У меня начиналась другая жизнь, студенческая.