4 Рассказ госпожи Шэерлот о Мартовском мятеже
У моих родитилей, кроме меня, была ещё дочь Магдалина, старше меня на семнадцать лет. Так как других детей у них долго не было, она воспитывалась в любви и свободе. Любое её желание почти сразу удовлетворялось. В частности, когда в моду вошло, по голландскому обычаю, чтобы девицы одни посещали кофейни, никто ей в этом не препятствовал. Там-то она и познакомилась с офицером-дворянином Ригюрдом Ланселином. Так как батюшка недолюбливал дворян, а родственники офицера не одобрили бы его выбор в жёны купеческой дочки, молодые люди бежали и обвенчались в Лидоне, где это можно сделать без троекратного оглашения в церкви. Батюшка, пославший за беглецами погоню и сделавшийся предметом пересудов всей улицы, заявил, что порывает с Магдалиной, хотя всё и окончилось благополучно. Впрочем, она тоже не делала шагов к примирению. Родителей не пригласили на крестины, ни когда родился Осе, ни когда родилась его сестра Маннинен. По некоторым слухам о её поведении, можно было подумать, что Магдалина стыдится своих родственников-недворян и стремится забыть о них. Впрочем, страдали не только мои родители. Женитьба рассорила Ригюрда Ланселина с его сестрой – госпожой Малин – Эглантин, которая уехала в деревенское имение и не появлялась в доме молодых, пока не разгорелся Мартовский мятеж.
В 1691 году губернатор Скалла – Веры предал свою родину, Соединённые провинции, и совершил переворот, в результате которого власть перешла в руки наместника владетельного князя Карла-Александра. Всё произошло так быстро и неожиданно, что никакого сопротивления, кроме нескольких стихийных попыток со стороны стоявших в Ваноцце полков, не было. Зачинщиков, а также нескольких видных дворян, открыто выступивших с протестами, повесили. Были произведены многочисленные аресты.
Ригюрд Ланселин на момент переворота находился в отпуске, в имении своего друга – Лавранса Маригюрда де Вера. В обстановке полной растерянности, разброда и шатания он вышел в отставку, но не успокоился.
Между тем в Скалла – Вере шло подспудное брожение. У неблагонадёжных, с точки зрения новых властей, лиц конфисковывались земли и имущество, переходившие в руки более лояльных местных хозяев или новоприбывших подданных Карла-Александра. Изменялись привычные законы и обычаи. Большинство старых юридических документов потеряли свою силу. Восстановить их можно было лишь путём обращения в созданные наместником новые органы власти, заплатив при этом значительную сумму денег. При этом не всякий обратившийся мог рассчитывать на благоприятное решение своего вопроса. Злоупотребления и беззакония плодились, как грибы.
Господина де Вера не было дома, когда солдаты явились и заняли его имение, в буквальном смысле выбросив на улицу его старого, больного отца. Старого господина Маригюрда знали все: он разбил в окрестностях Сен-Катарен большие виноградники, посадил парк из редких деревьев, куда позволял приходить студентам, много раз помогал местному университету с строительством корпусов, дарил факультетам коллекции, книги и приборы. Он умер прямо на дорожке парка.
Когда господин Лавранс вернулся и увидел это, то он застрелил офицера, командовавшего конфискацией, и скрылся. Случай получил огласку, вызвал сочувствие к беглецу и гнев по отношению к новым властям. Вокруг господина де Вера объединились все, кто хотел открытого возмущения. Была налажена постоянная связь с владениями господина де Вера в Мирлауде. Оттуда поступали деньги и оружие. В марте вспыхнул мятеж. Его поддержали окрестные помещики, офицеры расквартированных вокруг Сен – Катарен полков и простые люди. Однако два командира, господин де Бри и господин д'Олонь вскоре поссорились и раскололи силы восставших. Правительственные войска легко расправились с ними поодиночке. Остатки своих сторонников господин де Вер вывез на материк, а тех, кто пошёл за господином де Бри и господином д'Олонь, уничтожили. Господин Ланселин тоже участвовал в мятеже. Он попал в плен и был повешен.
Когда моя сестра Магдалина узнала, что её муж попал в плен, она стала объезжать всех видных вельмож и чиновников, надеясь спасти его от смерти, но ей в лучшем случае отказывали, в худшем – отказывали в приёме. После казни мужа она вовсе обезумела: ходила простоволосая и растрёпанная по улицам города, выкрикивая угрозы в адрес новых иноземных властей и проклятия в адрес тех, кто отказался ей помочь. Она приходила и к нам: первый раз, когда господин Ланселин был ещё жив, требуя, чтобы отец шёл искать заступничества за него, а второй раз – чтобы проклясть родителей за то, что они не оказали ей помощи. Она была словно слепая и глухая: никого не слышала и не видела, кроме себя. Всем было ясно с самого начала, что обвинение в участии в мятеже – это смертный приговор самому участнику, потеря имущества и всех прав для его родных. У моих родителей тогда уже была я, да и Мельхиор уже жил в нашем доме, поэтому отец не стал вмешиваться в это дело. Самой Магдалине с детьми он предлагал найти надёжное укрытие, пока всё не успокоится, и она не сможет вернуться в родной дом, но она с гневом отказалась. Несчастная была арестована по приказу властей и, так как разум её помутился, помещена в сумасшедший дом, где вскоре и скончалась.
Сестра господина Ланселина и его дети были лишены дворянства и всего имущества. Осе в то время учился в военном училище, но как только стало известно о его отце, его выгнали. Забрав детей, госпожа Малин-Эглантин ничего не сказала об этом моему отцу, а потому ему пришлось искать их по всему городу. К тому времени, как он их нашёл, госпожа Ланселин и дети жили в страшной нужде. Отец поговорил с ней, и они пришли к выводу, что открытое общение скомпрометирует обе семьи. Отцу могло повредить, что она – сестра мятежника, которая хоть и не была ни к чему причастна, но всё же оставалась на подозрении у властей, а госпоже Ланселин могло повредить общение с роднёй невестки, которая была арестована за высказывания против новых властей. Всем оказалось выгодно делать вид, что они друг друга не знают. Не смотря на это, отец постоянно посылал госпоже Малин-Эглантин деньги, а когда Осе заболел дифтеритом, то, чтобы уберечь его сестру, взял его к нам в дом, хотя болезнь эта заразная и часто оканчивается смертельным исходом.
Вскоре произошла смена наместника. На эту должность был назначен нынешний Кристиан Беер. Как оказалось, он когда-то учился в сенкатаренском университете, да ещё и с господином Ланселином до того, как тот решил пойти по военной части
Стараясь ради детей, госпожа Малин-Эглантин добилась, чтобы новый наместник её принял. Она напомнила ему о прошлом, рассказала о своей жизни в деревне после женитьбы брата, подчеркнула, что не общается с родственниками безумной невестки, и на коленях молила вернуть ни в чем неповинным детям их состояние. С собой она взяла Маннинен, которой в ту пору было пять лет, чтобы девочка своим милым лицом и золотистыми кудрями ещё больше растрогала Беера. Во время беседы Маннинен стояла спокойно и без страха рассматривала наместника своими большими карими глазами. Беер спросил девочку, знает ли она, кто он.
-Наверно, вы король, - ответила она.
-Почему вы так думаете? – удивился Беер.
-Тётя говорила, что король может в одно мгновение сделать несчастного человека самым счастливым на земле. Мы – несчастны. Раз она просит вас о помощи, значит, вы и есть король.
Ответ так позабавил Беера, что он распорядился восстановить госпожу Ланселин и детей в правах. Однако все контакты между нами были прерваны. Ведь если бы наместник узнал, что она солгала и брала от нас деньги, то он мог бы усомниться и во всех остальных её словах. Маннинен мы больше не видели, а Осе несколько лет спустя сам пришёл сюда к нам. Отец заметил его, глядя в окно. Мальчик стоял посреди улицы и оглядывался, так как не мог вспомнить наш дом. С тех пор он втайне от родных заходил к нам. Впрочем, я думаю, его тётя обо всём догадывалась.
Казалось, всё, по крайней мере, внешне успокоилось, но теперь, с началом войны, всё началось сначала. У отца не случайно конфисковали корабли и потребовали крупную сумму под займ на военные расходы: таким образом наместник перестраховался, лишив, по его мнению, помощи мятежников, которым отец мог бы сочувствовать. Любое напоминание о связи с участниками Мартовского мятежа гибельно. В лучшем случае, можно оказаться в нищете и на улице, а в худшем – в тюрьме и на плахе. Нельзя не сочувствовать тем, кто сложит голову в самое ближайшее время, но так страшно, что во всё это будут вовлечены близкие тебе люди. Иногда я даже думаю, что лучше бы госпожа Малин-Эглантин жила в бедности и не просила помощи у наместника. Я боюсь приближаться к Осе и Маннинен, чтобы не бросить на них тень, но я также боюсь того, что их нынешнее благополучие куплено ценой сближения с врагами. Война началась, и как бы она не закончилась, нас ждут тяжёлые испытания, и избежать этого невозможно.