Да кто не знает его в городе. Высокий и сутулый, со светлыми, цвета спелой соломы коротко стрижеными волосами, с явным выражением умственной отсталости на лице. И сегодня его можно увидеть на центральном рынке у входа в мясной павильон. Он покорно стоит с пластмассовым стаканчиком в вытянутой руке и молча просит милостыню.
Во времена нашей молодости он был «притчей во языцех». Над ним часто подшучивали, но не трогали, парень был тихий и смирный, никогда мы не слышали злого слова от него и какой-нибудь резкой выходки.
“Митя - дурачок”, – проговаривали мы ему вслед, многозначительно улыбаясь, когда ненароком встречали в городе.
Более близко пришлось столкнуться с ним в городском военкомате, когда старшеклассниками пришлось проходить призывную медкомиссию. И вот тогда оказалось, что мы с ним одного года рождения. Комиссия забраковала его по состоянию здоровья, которое было написано у него на лице, и он получил “белый” билет, как непригодный для несения воинской службы.
И позже он часто попадался на глаза нашей развесёлой компании на берегу Стрижня. Мы безмятежно проводили летние каникулы на пляжах любимой реки детства Десны, до одури купались и бузили в тёплой воде, а потом, уставшие и присмиревшие, тихо плавились под жгучими лучами солнца на раскалённом белом песке. Он же сидел на дамбе с самодельными удочками, там, где Стрижень впадает в Десну, и ловил рыбу.
И никому из нас никогда не приходило в голову остановиться и попытаться заговорить с ним, узнать, где он живёт и кто его родители. Мы были молоды, здоровы, веселы и эгоистичны. Проблем в семье и школе у нас не было, и будущее нам представлялось в розовых тонах, а в настоящем мы наслаждались полнотой беззаботной жизни. Наслаждались бездонной синью ласкового неба, буйной зеленью на берегах спокойной, задумчивой Десны. И что нам была за забота до какого-то там чудаковатого Мити. Мити-дурачка. Таким он был в нашем представлении.
Грех смеяться над чужой бедой. Но это понятие приходит с возрастом. Жизнь бескомпромиссна, и время всех расставляет по своим местам. Ведь недаром говорится, что жизнь прожить – не поле перейти. Когда с возрастом обрастаешь грехами и проблемами, тогда на других людей, тем более обделённых судьбою, уже не смотришь свысока. А тогда… мы бурлили эмоциями, часто они перехлёстывали через край, и нередко в своих суждениях мы были жестокими. Себя считали выше его, потому что мы полноценные, а он – нет. И совсем не задумывались: почему он уродился таким?
Шли годы. Мы отслужили армию, закончили институты, обзавелись семьями. Каждый из нас окунулся в текучку повседневных дел и забот. Проказы молодости как-то позабылись. Изредка кто–то из нас встречал Митю в городе. Он явно постарел: лицо испещрили морщины, на висках пробилась седина. И вот совсем недавно жизнь этого убогого парня ярко высветилась совершенно с неожиданной стороны, о которой мы даже и не подозревали в молодости. Не судите, и не судимы будете. Истина этого евангельского изречения зримо предстала перед нашими глазами.
А помогла нам её раскрыть старая монашка. После закрытия Троицкого монастыря, она перебивалась случайным заработком, и недолгое время работала кассиром на игральных автоматах в кинотеатре им. Щорса. Однажды возле неё присела бледная, плохо одетая женщина, и завязался у них простой чистосердечный разговор. Выяснилось, что это мать Мити. В кинотеатре её хорошо знали, сочувствовали, из жалости пропускали бесплатно.
- Вы думаете, почему у меня Митя уродился таким?
И она, не сетуя на свою судьбу, просто и бесхитростно поведала печальную историю своей семьи.
- Отец Мити пришёл с войны контуженным. Плохо слышал и был очень вспыльчивым. Чуть что не так, сильно раздражался, начинал кричать, буйствовал, бил в грудь кулаками и очень матерился. Правда, быстро отходил, и потом просил прощения, чувствовал свою провину.
- А жили-то вы где?
- Жили мы в халупе-развалюхе, подпёртой брёвнами, словно клюкой бабы-яги. Крыша протекала, и когда шёл дождь, сверху капало, и в доме всегда было сыро. Муж много раз обращался к местным властям с просьбой, чтобы ему как инвалиду войны выделили квартиру. Чиновники обещали, но дальше обещаний дело не шло. А вскоре после рождения Мити муж умер, сказалась контузия. Война таки догнала его. После его смерти мечтать о новой квартире уже не приходилось, хлопотать-то было некому.
- Так ведь могли и вы похлопотать, муж-то был инвалидом войны!
- А что я? Я малограмотная, разговаривать с властями не умею, да и здоровье у меня слабое, быстро устаю. Ведь и мне во время войны, когда в город пришли немцы, сильно досталось.
И глухим надтреснутым голосом продолжала:
- Мне было 15 лет, когда у нас появились немцы. После налётов немецких бомбардировщиков город был очень сильно разрушен. Повсюду горели дома и дымились руины уже сгоревших зданий. Немцы очень лютовали, часто днём и по ночам слышалась стрельба. Много наших людей они расстреляли на окраинах города, а многие бежали за Десну, скрывались от расправы фашистов в лугах и окрестных сёлах. Как-то раз ближе к вечеру я пробиралась домой пустынной окраиной, думала, что так будет надёжнее… Навстречу мне шла колонна людей. Шли молча с омертвевшими лицами, тесно прижавшись, и поддерживая друг друга. Молодая женщина несла на руках грудного ребёнка, а двое деток постарше шли следом, цепляясь за юбку, и громко плакали. Сопровождали колонну полицаи и немецкие автоматчики с овчарками на туго натянутых поводках. Собаки рычали и надрывно лаяли, немцы что-то хрипло кричали и подгоняли колонну. А люди уже ни на что не обращали внимания и отрешённо продолжали идти, еле волоча ноги. Людей вели на расстрел и они это знали. Я вся зашлась страхом, по спине забегали мурашки, хотела бежать, а не могла. Ноги колодами приросли к земле. Да и поздно уже было бежать. Меня заметили. Ко мне направился здоровенный полицай, схватил злобно за руку и втолкнул в колонну. Никто даже не обратил на меня внимания. Все уже считали себя мертвецами, и в эти последние минуты на белом свете прощались со своей жизнью. Не прошли мы и сто метров, как оказались на краю огромной ямы, по краям которой лежали кучи недавно выкопанной земли. И вот тут до меня дошло, что это наша общая могила, и что я сейчас умру.
Ребёнок на руках у женщины зашёлся истошным криком. К ней подскочил полицай, вырвал ребёнка из рук и бросил в яму. Женщина страшно закричала, упала на землю и забилась в припадке. Возле неё громко плакали и кричали: “Мама!” другие деточки. Тогда полицай схватил лопату и стал ею бить детей по голове. Как срезанный сноп они упали возле матери и затихли, а потом их окровавленных и неподвижных этот нелюдь сбросил в яму. Мне стало дурно, белый свет угас в глазах. Как нас расстреливали, я не помню…
Очнулась я в доме у незнакомых пожилых людей. Оказывается, целую неделю пролежала в беспамятстве и всё бредила. А когда пришла в себя, они мне рассказали конец этой жуткой истории. Им повезло, они вовремя спрятались в овраге и слышали, как расстреливали, а когда всё стихло, подошли к месту расстрела. От того, что увидели, волосы на голове встали дыбом и подкосились ноги. Такое не каждый переживёт. Земля стонала и шевелилась. Из-под неё слышались грудные вздохи. Немцы не стали даже добивать раненых, а просто засыпали яму землей. Засыпали наскоро и быстро уехали, видимо, и для них это чёрное дело оказалось нелёгким. Позже сказывали, что какой-то немецкий офицер из расстрельной команды сошёл с ума. Старики плакали навзрыд и не знали, что делать. И тут заметили торчащую из-под земли руку и косичку. Они упали на колени и руками откопали меня. Откуда у стариков сила только взялась! Я оказалась живой, но без памяти, и они понесли меня к себе домой… Так вот и очутилась у них. Я долго ещё болела. Спасибо этим людям, выходили.
Женщина надолго замолчала, а потом тяжело вздохнула и тихо промолвила:
- Поэтому не удивительно, что и Митенька у нас уродился таким.
Пустынное место, изрезанное оврагами, о котором рассказывала мать Мити монашке, находилось через дорогу от нашей школы. В наши школьные годы здесь раскинулся яблоневый сад. Посреди низких корявых яблонь на грядках росли огурцы. Здесь мы любили прогуливать уроки, здесь мы играли в войну, в импровизированных стычках закидывая друг друга перезревшими огурцами. Здесь зимою на уроках физкультуры мы спускались на лыжах по крутым склонам лощин и обходили серый гранитный обелиск, на этом месте во время войны немцы расстреливали евреев. А на еврейскую пасху на деревьях возле памятника всегда висели конфеты, бублики и разноцветные ленты. И уже когда мы заканчивали 10-й класс, здесь развернулась масштабная стройка. Бульдозеры, надрывно урча, выкорчёвывали деревья.
Экскаваторы прилежно вычерпывали ковшами землю, готовили котлованы под фундаменты новых зданий. Город хорошел на наших глазах и рос вширь. И здесь, на некогда бывшей глухой окраине, строился новый жилой микрорайон, получивший название 50 лет ВЛКСМ. Вот тогда-то и открылась трагическая страница истории нашего города периода Великой Отечественной войны, когда город был оккупирован немецкими фашистами и их союзниками – мадьярами и итальянцами. При рытье котлованов были вскрыты ранее не известные захоронения, места расстрела людей. Всё тайное рано или поздно становится явным. Не удалось немцам скрыть свои злодеяния в нашем городе. Ну, а что же мы, без пяти минут выпускники средней школы? Все мы были невольными свидетелями, как отрытые жёлто-белые кости поспешно складывали в деревянные гробы, окрашенные в жидкий светло-розовый цвет, и отвозили куда-то на одно из городских кладбищ для перезахоронения в братской могиле. Нам было жутко, мороз пробирал по коже, здесь пахло смертью, здесь на конкретном примере воочию, а не по учебнику истории мы убедились, какой страшной и кровопролитной была прошедшая война для нашего народа.
Теперь на горемычную судьбу Мити мы посмотрели совсем иными глазами. Не судите, да не судимы будете.
P.S. Более 52 тысяч черниговцев, жителей области и военнопленных замучили и расстреляли фашисты и их приспешники за два года оккупации. На всех окраинах города стоят памятники жертвам этой кровавой войны.