Когда мне исполнилось семь лет, родители отправили меня на Черное море, в советский пионерский лагерь "Спутник". Лагерь принадлежал Большому Театру.
"Там хорошо! - уверял папа, - ты научишься плавать, будешь купаться, загорать,станешь здоровой и сильной!"
"Вы с мамой поедете со мной?" - насторожилась я.
"Ну что ты,- рассмеялся папа, - нам нужно столько сделать для тебя! Мы тебя будем ждать в Москве, купим тебе школьную форму, ранец, книжки! А ты будешь в это время на море. Нет ничего прекрасней моря!"
"И я увижу там китов?" - не очень желая куда-то уезжать из дома, я заглядывала папе в глаза.
"А как же! - папа как будто даже обижался, что я смею сомневаться в своем счастье, -и китов увидишь, и дельфинов, и пальмы, и настоящих капитанов кораблей!"
* * *
По прибытии в Анапу начался кошмар. Он длился полтора месяца.
Я очень скучала по дому, то и дело обгорала на солнце и постоянно плакала. Чем вызывала дикое раздражение пионервожатых и старших ребят из отряда. Слезы текли из меня во время завтрака - в манную кашу, во время плавания - в море, и даже во сне - в подушку.
"Я жыву харашо, - выводила я огромными печальными каракулями в очередном письме домой, - тут летают пчелы и очень жарко. Косы мне заплетают вожатые Нина Семеновна и Галя. Я дружу с Олей. Павлик на меня обзываеца "жиртрестом". Мы купаемся. Но я еще не плаваю. Нам показывают кино. А еще я все время плачу. Цылую вас, мои дорогие и жылаю вам щастья.Ваша дочка Жана."
Эти письма, залитые своими и мамиными слезами, я перечитываю иногда, и всякий раз сердце мое сжимается от невыносимого детского горя.
* * *
Но ребячья психика очень пластична.
Постепенно я привыкла к обстановке и перестала докучать всем своим нытьем. И однажды даже вызвалась спеть на отрядной вечеринке песню о дружбе народов - про "белых, и черных, и желтых ребят". С тех пор туда, где надо было петь - на всяческие конкурсы и смотры- выдвигали именно меня.
Вожатая Нина Семеновна научила меня выстраивать “второй голос”, и я с удовольствием выводила со сцены: “Гуси прилетели. Возле моря сели. Искупаться в море синем гуси захотели.”
А рядом со мной стояла длиннокосая и длинноногая Оля Бухарам, победительница лагерного конкурса красоты, и тоненько пела верхнюю терцию. Нас долго не отпускали со сцены. Пришлось петь про гусей на "бис".
* * *
Через неделю-две я уже знала огромное количество песен. Тогда в лагерях были в моде песни о Ленине и о пионерах-героях, замученных фашистами.
“Долго Витя им СУПРОТИВЛЯ-А-А -ЛСЯ !”- с чувством голосила я на очередном концерте, заламывая руки и одним глазом наблюдая за залом, -”Он бранил захватчиков, руга-ал! Но внезапно голос оборвался,... и убит был! ...Витя!! ...Наповал!!!” И, после паузы - тихо-тихо, грустно-грустно: "Голуби.... мои вы милые... улетайте в солнечную вы-ы-ы-сь...Голуби.... вы сизокрылые..... над могилой... Вити... пронеслись...."
В глазах ребят-зрителей стояли отчаяние и слезы, и сердце мое колотилось от гордости. Мне хлопали изо всех сил. Я ощущала себя великой артисткой. Мне хотелось прыгать от счастья.Но я понимала, что великие артисты не не прыгают, а ведут себя по-царски: я сдержанно кланялась, прижимая руки к груди. Так делала в телевизоре Людмила Зыкина.
* * *
Но однажды , во время прощального “Огонька”, на сцену выпорхнули две босые загорелые девочки - близняшки.
Зазвучала магнитофонная музыка, и девочки, красиво взмахивая газовыми шарфами, стали потрясающе танцевать, высоко и плавно вскидывая смуглые руки и ноги.
Когда девочки остановились и все подумали, что их выступление закончено, они вдруг подошли к микрофону и запели. Песня была на иностранном языке. Слова звучали звонко и незнакомо , этот чужой язык показался мне гораздо красивее родного русского.
На магнитофонной записи звенели колокольчики, нежно вторя скрипкам и мандолинам. Я просто обомлела. Вот это - музыка. Вот это - голоса. "Настоящие певицы!" - восхищались талантливыми сестренками вожатые,пионеры и повара. "Я тоже буду настоящей певицей," - мучилась я детской завистью.
Сестренок тех звали Маша и Аня. Их папа, Евгений Кибкало, был известным оперным певцом, заслуженным артистом СССР, солистом Большого Театра. Его дочки были очень талантливы, но артистками не стали.
А я, представьте себе, стала.
И ту волшебную песню выучила наизусть и потом пела везде, где только могла: на московском конкурсе школьников на Ленинских горах в 75-м, в Кандагаре, Кабуле и Шиндандте в составе концертной бригады советских артистов в 82-м, на гастролях в Тель-Авиве в 91-м и в чикагском концертном зале "Миллениум" в 96-м. Она называется “Санта Лючия”, моя любимая песня из детства.