Помню Реню тонкой застенчивой девушкой, красивой молодой мамой, встречала взрослой серьезной дамой в очках, а два года назад, за пару месяцев до золотой свадьбы, умер ее муж, оставив одну в большом пустом доме под Ригой. Она старше меня ровно настолько, насколько моложе была моей мамы, потому мое родственное обращение к ней сегодня носит слегка шутливый характер.
У нас тьма общих воспоминаний из тех лет, когда люди еще любили собираться по большим праздникам семьями, несколькими поколениями, шумно и непосредственно радуясь послевоенной жизни, а потом живописно рассаживались под новогодней нарядной елкой или на зеленой летней траве и делали забавные групповые снимки, на которых все так молоды и веселы, или – немолоды и горды собой и потомством.
В городе чаще всего большой сбор устраивала старшая бабушкина сестра, а на хуторах – мама Регины, жена среднего из ее братьев. Вот, на одной из любимых фотографий человек 25 разместились на пригорке перед тем самым домом, розовый куст у крыльца которого, снится мне иногда до сих пор. Может быть, к тому времени мы уже целый день пили мутноватую сладкую брагу с плавающими в ней шишечками хмеля, (от нее видимо не страдала голова, но почему-то совершенно отказывали ноги), закусывали всяческими деревенскими припасами, купались в заросшей ивами и сиренью реке, ловили в ней мелкую рыбешку, спали на сеновале, а теперь, предчувствуя скорый разъезд, спешили запечатлеть мгновение…
Все смеются, кто-то в последнюю минуту старается занять позицию повыигрышнее, втиснуться между кем-то, приобнять кого-то за талию, а мы с Ренечкой и ее девочкой сидим на земле в самом низу, чуть левее от центра….
Только мы трое из той семьи живы сегодня…
Точный возраст Павла мне неизвестен. В Балдоне сказали бы "Павела". На вокзале он так бодро подхватил мой чемодан, так упорно катил его по рижской брусчатке к автомобилю, что сделала не больше трех попыток вернуть свой багаж и сдалась – знай, что всего лишь месяц назад тетушкиному другу вживили кардиостимулятор, была бы гораздо настойчивее. Он вдовел уже восемь лет, безуспешно пытаясь найти родную душу по Интернету, когда судьба, соседи и родственники познакомили их. Теперь, вот, собираются уже вторую зиму коротать здесь вместе. У них красивые польские фамилии, но дома они говорят по-русски, с детьми и внуками – иногда – по-латышски. У каждого своя история, свое имущество, свои родные, но они ничего не сравнивают и ничего не делят. По-стариковски ворчат и ссорятся, дружески, легко подшучивают друг над другом, неспешно ведя хозяйство и предаваясь простым провинциальным радостям.
И я – туда же: прямо с вокзала, только перекусив слегка, в ближайший лес, по грибы. Ах, это так сладко – окунуться через десятилетия в родной воздух, пропитанный запахами сосен, влажного мха и прелой листвы … 30? 40? Сколько лет не заходила в лес на том клочке земли, что когда-то был мои домом, детством, юностью…. Впрочем, сегодня все восторги – легкий самообман. Латгалия в двухстах километрах, мне еще предстоит отправиться туда, но ощущения говорят, что я почти на месте, уже у цели…. А главное счастье случается на другой день – уже на машине, но почему-то при полном городском параде, отправились мы к чудесному лесному озеру, источнику знаменитых Балдонских грязей. Вода в нем кажется абсолютно черной, но на мелководье обнаруживает свой истинный цвет, давший название – Красное. Не алый, не малиновый – почти гранатовый оттенок…. Кувшинки уже не цветут, только округлые листья покрывают прибрежную гладь, да легкие стрекозы вьются у ног…. Прохладное сентябрьское солнце золотит стволы ровно шумящих сосен.
Постепенно мы разбредаемся, влекомые волнушками, рыжиками и боровиками, изредка аукаясь, пытаясь не слишком терять из вида приметные пиджаки и платочки. Но местность здесь холмистая, да изрыта вся старыми воронками и окопами, так что через час на зов Павла являются не все. Сначала искала тетушку, прыгая по буграм со всеми своими грибами, подбирая заодно новые, потом, обнаружив единственного нашего мужчину в настолько встревоженном состоянии, что стала обдумывать перспективу возвращения домой на машине без водителя, бросила тяжелую корзину и побежала накручивать новые круги налегке, пытаясь перекричать включенное на полную громкость авторадио. Тревога, как обычно в таких случаях, была напрасной, Ренечка искала нас по соседними буеракам, жалобно причитая, что все ее оставили…. Всю обратную дорогу, вслушиваясь в тихую перепалку на передних сиденьях, подключаясь к ней в наиболее веселых местах, стараясь увести подальше от пережитых волнений, испытывала беспричинную острую радость…. И любовь к старикам, рядом с которыми вдруг неожиданно ощутила себя опять молодой и зависимой – они единственные у меня, кто принадлежит к тому еще поколению, что казалось безвозвратно ушедшим…. И беспокойство за их здоровье, и – поверх всего – печаль оттого, что наши дети уже никогда, наверное, даже не познакомятся….