Рисунок

Виктория Шемякина
В мое окно холодной лапой дождя скребет ноябрь.

Я лежу, распластавшись на  диване под пушистым клетчатым пледом, и смотрю в потолок.      Я давно уже проснулся. Просто вставать неохота. Этот дождь зарядил и тащится целую неделю. Тринадцатую неделю с тех пор, как она от меня ушла. Навсегда.

    Я вздрогнул от щелчка  открывшейся форточки. Холодный ветер ворвался и стал  путешествовать по квартире.
 Покачался на люстре. Прошелестел по отрывному календарю, висевшему напротив  кровати, перебрал даты, напоминая какой месяц  на дворе. На календаре застыл август. День, когда мы расстались. Прошелся по  письменному столу,   поиграл кисточкой в стакане с водой, указав на проект  выставочного павильона, который у меня завис. Чертеж  располагался   рядом на кульмане.
       Я   выползал из одеяла, когда ветер  опрокинул бронзовую рамку с нашей фотографией на фоне моря. Мы с Маринкой стояли в обнимку и улыбались. Нас  рассмешила маленькая обезьянка, в матросской тельняшке сидевшая на плече фотографа. Когда он начинал произносить; « Внимание, снимаю ! », она уморительно складывала губы в трубочку, сводила оба глаза к переносице,  хваталась за объектив  закрывая его своей лапкой.
       Рамка опрокинула стакан с краской и поплыла по  медленно расползающейся лужице. Создав подобие плота, поверх которого нахлобучилась кисточка изображающая, руль управления этим грандиозным кораблем. 
                По телу  побежали мурашки.
    « Все!  Амба! », я в три прыжка очутился у окна и со злостью  от увиденного погрома сильно хлопнул форточкой.
          
           Я включил лампу над кульманом и стал размешивать краски для заливки чертежа. Потом слегка пройдусь аэрографом, и можно будет сдавать.

Над календарем тикали настенные « ходики». Стрелки показывали уже 17.15, а я все сидел тупо уставясь в недоделанный чертеж.
      
      Обиженный ветер мстил  протяжным завыванием за окном, мешая сосредоточиться.  Уставший дождь  капельками пота висел на стекле.




    Ивовый лист  уткнулся в оконное стекло. Словно раскосый глаз с ресницами,  как у Маринки, зеленовато- желтого цвета.
            
     Не помню, сколько я просидел  предаваясь воспоминаниям.
    
          Я подошел к окну и тонкой кисточкой обвел листочек. Пририсовал зрачок, получился ее глаз. Потом занялся носом. Я торопился, и  Маринкино лицо появилось на стекле. Гуашь была густая и мягко ложилась. Я удлинил ресницы. Теперь мы снова вместе!   
        Наступил вечер. Спустились сумерки. Напротив моего окна черноту  ночи разрезала вспышка фонаря. С неба повалил огромными хлопьями первый снег.       

        Я занимался  волосами, когда во двор въехал красный «жигуленок» соседа.  Я принял его за мотоцикл, так как светился один прожектор и только потом, заметил, что левое крыло машины изрядно помято, а фара  разбита.               
         
                Святочная неделя подкралась незаметно.
 
           Раздался сильный щелчок в стекло.  В центре Маринкиного  глаза появилось маленькое сквозное отверстие. Такие остаются после железных пулек, которыми мальчишки  стреляют  из рогаток.  По краям,  появились еле заметные ниточки,  постепенно превращаясь в огромную  паутину разрушения. Все, теперь она исчезнет навсегда. Снежная метель вползала в трещинки. Портрет  плакал. Пушинки таяли. Подоконник превращался в цветную радужную лужу.  Грязевое месиво  нацелилось на пол.  Поползло по батарее. Серый ручей направился ко входной двери .
  Я молча сидел, как истукан. Я онемел и боялся пошевелиться. Я чувствовал, что уже никогда  не нарисую ее так!

               
Я вздохнул и  принялся осторожно вынимать осколки разбитого портрета, большие  заворачивал в старые использованные листы ватмана, мелкие ссыпал в мусорное ведро.
            

  Вот ты и превратилась в бесформенное ничто. – Подумалось мне.
Я прополоскал в ванной тряпку с остатками краски. Это знамение. Она  не вернется. Все мои ожидания тщетны.

        Портрет уплывал в  водовороте сливной  воронки, уносимый мощной струей теплой воды. 
       Перед тем, как вынести мусор я бросил взгляд на окно.  Близился рассвет.             Вот и все, прощай Маринка!
Прямоугольник окна  светился чистым ватманом новой жизни. Снег сыпал и сыпал. 

      Я вышел с мусорным ведром на площадку. Лифт грохотал.

                Дверь железного пенала шумно распахнулась.
         
                МИСТИКА !  - пронеслось в голове.
…………………………………………………………………………………………

          -  Я  не могу без тебя, – произнесла Маринка.
      
           Маринка  заснула.  Длинные, золотистые локоны ее волос рассыпались по подушке. Теперь-то я уж точно знаю. Это навсегда.

           Я осторожно, чтобы не разбудить Маринку выбрался из кровати. Бережно подоткнул одеяло. Все. Никуда я тебя больше  не отпущу! Я еще не  знаю, как это сделаю, но обязательно придумаю!
    Я вам обещаю!

             В оконную раму моего окна медленно вползал рассвет. Так художник ласково лессирует начатый лист. Все четче и четче проступали контуры оживающих домов. Улица зашевелилась в преддверии утра.

              Соседский «жигуленок» довольно заурчал под окном.  Я обрадовался ему, как старому другу. Придвинувшись ближе к окну,  помахал ему рукой. «Жигуленок» взвизгнул и радостно  моргнул мне  своими двумя желтыми блюдцами.      

              Вот  так и наступил для меня новый день, которого я наконец-то дождался! Не знаю почему, но я ни капли не сомневался, что Маринка вернется.
Никогда.
Верите?