Мама всегда была красиво одета: носила только дорогие платья из дорогих бутиков. Яркая косметика подчеркивала величественные и любимые черты лица, изысканный сладкий парфюм всегда врывался в наш дом из пьянящего аромата майской улицы прежде, чем входила мама. И я мчался к заветной двери, чтобы скорее встретить, обнять, поцеловать. Мою мамочку. Любимую, единственную, мою маму...
Руки мамы. Я очень плохо помню их. Не знаю, были на них ямочки, или нет; может быть, они были нежные, загорелые, может быть, у нее были тонкие пальцы пианистки. Может быть, на них красовались золотые или серебряные кольца. Я помню только черный бархат перчаток, плотно облегающий ее холодные руки.
Она приезжала редко и почти всегда поздно. Но я, зная, что сегодня приедет Моя Мама, не засыпал, и бабушка ни за что не могла загнать меня в постель. Приезд мамы был для меня всегда праздником. Я очень редко видел ее, и поэтому помнил все мелочи, все детали наших встреч. Несмотря ни на что, я любил ее. Все равно любил.
Я понимал, что не очень нужен маме, понимал, что у нее другие заботы. Но я не хотел принимать того, что мама абсолютно не интересовалась мной. Не интересовалась тем, как я живу. Не хотел принимать того, что она приезжала не ко мне. Она приезжала за пенсией бабушки. Эти деньги были единственным доходом, они были необходимы бабушке, чтобы содержать себя и меня. а мама тратила их на французский парфюм, черные бархатные перчатки, эксклюзивные платья с блестками, украшения...
Я смотрел и не видел, я слушал и не слышал. Я считал, что мама не может прожить свою жизнь так нелепо: беззаботно посещая "Вечера богатых", клубы, вечеринки, тусовки, забывая о бабушке, забывая обо мне. Но об этом думал только я, а мама приезжала все реже. Когда я бросался к ней, чтобы обнять, она грубо отталкивала меня холодными бархатными руками. А я продолжал ее любить.
Часто, лежа в своей старой скрипучей кровати, я думал о маме, мечтал о том, как стану известным художником и нарисую прекрасный портрет своей мамы. Конечно, намного красивее, чем вчера. И мама не станет кривить губы и комкать мой рисунок, не бросит грубых слов в мою сторону. Она обнимет меня, может быть, даже поцелует, и скажет, что я настоящий художник. Ах, мои мечты...
Нет, конечно, я не разлюбил ее, я по прежнему люблю свою милую маму. Она не виновата, просто она была глупой, поэтому не понимала меня. И пусть сейчас она не такая как прежде, постарела: бурная жизнь в свете дала о себе знать. Она парализована, почти не говорит. С радостью ждет моего прихода с работы. Когда я появляюсь в дверном проеме, ее глаза искрятся любовью, ведь у нее нет никого, кроме меня. И я неспешными движениями снимаю поношенную кожанку, убираю свои старенькие туфли в комод и протягиваю рабочие мозолистые руки к своей маме:
- Мамочка, я так тебя люблю!