А девочка, грустная печальная девочка с привкусом избитой дождями осени и запахом горячего травяного чая неотрывно смотрит сквозь оконные рамы заплаканных улиц, сидя на кислотных сквозняках мятого неба, трикотажными стежочками вышивая воздушные пунктиры на крышах высоток. Эти уставшие улицы с их вытертыми дождем лицами тонут в чьих-то ссорах, словах, выплюнутых сгоряча, холодных прикосновениях к ледяным сердцам. А девочка ждет. Ждет, когда хоть что-то в ее жизни станет существительным со значением "лучше". Ждет звонка с карамельным голосом в трубке, который потом сладким эхом стучит в форточки памяти, ждет сообщения строго без точки в конце, которым потом согревает себе ладошки по ночам. Да хотя бы истоптанного временем "привет", переданного через необщих общих знакомых, от того, кто дрожащими мурашками, алыми расцарапанными татуировками и слезящимися рассветами вьелся, уже просто врос под кожу. Ждет, когда закончится эта война с колкими словами, колкими взглядами, колкими прикосновениями в качестве огнестрельного оружия. Ведь эти взрывы только разбивают их мраморное небо на хрустящие осколки незалеченных чувств. Девочка как и прежде поражается своей трехлетней глупости, задыхается от неосознанности, от холода под одеждой, от остывшего кофе, всё еще обжигающего горло.
Девочка одевает вязаный ломкими спицами, сплетенный рваными нитками колючий свитер, пропитанный отчаянием, и идет в эти улицы, бьется ранеными песнями о витрины стеклянных магазинов с игрушечным счастьем на полках, невнятно шепчет тротуарам, что разучилась дышать этими косыми перпендикулярами листопада. Девочка понимает, что этот выплаканный в снах, выжженный царапинами на запястье мальчик с горькими глазами видит в ней лишь фарфоровую куклу, чьим нетронутым телом хочется завладеть, выпить эту невинность до дна. Нет, лучше отдать себя на растерзание пустым городским улицам, дышащим одиночеством, чем потом "расцарапать себе душу за то, что обнажила спину" перед тем, кто завтра снова плюнет в самую глубину неоднократно разорванного и заштопанного на скорую руку цыганской иглой сердца.
Девочка изменится. Перестанет плакать избито, хрипеть беззвучно, глотать болезненно килобайты воспоминаний, сотрет его поцелуи с искусанных губ и запах сигаретных духов с холодной талии. Больше не напишет ни строчки, ни словечка о своих чувствах человеку, который за телом не рассмотрел душу. Девочка станет избирательнее в одежде, в друзьях, в приоритетах. Девочка изменится и наконец-то начнет жить. Она пообещала.