Повесть
Военизированной охране
посвящается.
*1
- Otto, nicht st;hnen, die Br;cke wird von drei toten Frauen bewacht. Sie haben noch dryhal unter einem Busch, waren Jungs - die Pioniere auf die Br;cke laufen und alle untersuchten. Der Zug f;hrt um Ivan Morgen. Also, viel Zeit und Minen-und Spa; haben mit den asiatischen. Haben Sie etwas dagegen? .. – расхохотался эсэсовский офицер, который замыкал небольшой отряд из девяти человек.
Они подходили к устью широкой реки.
Первыми шли рядовые, вооруженные автоматами, одетые в обыкновенную немецкую форму, которые всю войну провоевали в саперных частях. Двигались они, осторожно всматриваясь, вслушиваясь в лесной мир вокруг себя. Но в карельской тайге было тихо, и тишину ее не заглушал даже шум проходящего в трех километрах, поезда – товарника.
*2
- Henry, diese russischen Frauen - sie sind Barbaren, und ich war nur interessiert, wie die Versuchstiere. Aber nicht mehr.
- Otto, in unserer Situation war keine Wahl. Wir sind nicht in Europa, wo mehrere english Mark aus den Fersen von Paris Sch.
В середине отряда шли двое финнов – бывшие из финского подразделения щюцкоровцев, которые после разгрома Красной армией под Петрозаводском примкнули к скрывавшимся в лесу эсэсовцам. У обоих на спине висели огромные сидоры с взрывчаткой.
Дошли до лощинки, пересекли ее, стали подниматься на взгорье. Один из финнов качнулся, сошел с тропы и прислонился вещмешком к стволу молодой податливой березке. Над головой – черные тучи мошки, тут же стали липнуть к его потному лицу…
Мимо двигались остальные. Шаг за шагом, след в след. Шли медленно, что ему даже показалось, будто они подтягиваются плотнее и вот-вот усядутся на привал.
Но это только показалось – привала не было.
*3
- Benyam, mik; h;t;n;? – подошел к нему, его земляк.
- Olen v;synyt. Vaikka n;m; r;j;hteet sel;ss;;n - yleens; maahan.
- On vaikea tied;t ... me too ... Hitto natseja! .. Here's what Benyam: menossa halua n;ist; ... hiljaa pois. Riitt;; jo vuonna piilossa, run ...
- Minne menn; h;nelle Suomessa? Mikko, sin; siell; ket;;n odottamassa? Olen ket;;n.
- Sin; kai Benyam, mit; emme pyzhimsya tehd; r;j;hteit;?
- Luulen, ett; jotain r;j;ytt;; ven;l;inen, - ответил он, тяжело трогаясь за остальными.
- Bridge ... Oikealla rautatie. Siirrymme pitkin sen sillan. Goes sotilaallinen juna, mielest;ni kanssa kotiutettujen sotilaiden Berliiniss;. No, natsit p;;ttiv;t h;nen surullinen loppu suuri ilotulitus. On ment;v;. Raja kaksisataa km t;;lt;. Min; sinulle ja heit;mme laukut ja meid;n kauan etsi;.
- Mikko, r;j;ytt;; silta ja sitten ajatella sit; ... tied;t, ett; tulokset Ven;j;n, olen viel;.
- Fool! .. Ven;j;n meille t;m;n j;lkeen maanalainen syschut ja miten koirat l;hti ihonsa. Ajattele p;; - pridurak! .. – проворчал Микко, тяжело дыша ему в затылок.
*1 с немецкого.
- Отто не стони, мост охраняют три дохлые женщины. Поезд с Иванами пойдет утром, так, что успеем и заминировать и поразвлечься азиатками. Как ты не против?
*2 с немецкого
- Генри эти русские бабы – варвары и они меня интересуют только, как подопытные животные. Но не больше.
- Отто, в нашем положении выбирать не приходиться. Мы не в Европе, где за несколько марок можно было снять дюжину парижских красоток.
*3 с финского
- Беньям, что с тобой? Тяжело тебе. Мне тоже… Проклятые нацисты!.. Вот, что Беньям: уходить, нужно от этих… тихо уходить. Хватит, год уже скрываемся, бегаем…
- Куда уходить, к себе в Финляндию? Микко, тебя там кто-нибудь ждет? Там не нужны будут, принесенные нами вши.
- Ты догадываешься Беньям, для чего мы несем взрывчатку?
- Думаю, хотят у русских что-то, кого-то взорвать.
- Мост… С права железная дорога. Мы идем вдоль нее к мосту. Пойдет какой-то военный эшелон, с демобилизованными солдатами из Берлина. Так вот, нацисты надумали в последний раз сделать огромный фейерверк. Нужно уходить. Граница в двухстах километрах от нас. Я тебе дам знать, мы бросаем сидоры и нас пусть долго ищут.
- Микко, взорвем мост, тогда и подумаем, ты знаешь, что счеты с русскими у меня еще имеются.
- Дурачок!.. Русские нас после этого под землей сыщут и тогда, как у собак – поснимают шкуры. Уходить нужно сейчас. Думай головой – придурок!..
***
Прошло не менее полчаса, как караул из трех молодых женщин вышли из узловой станции, двигаясь по шпалам, к железнодорожному мосту. Догнав путейного обходчика – паренька, на вид еще подростка, тут же присели на рельсы.
- Как дела, Мишка? Как дорога? – спросила белокурая женщина, снимая с плеча автомат. Она была старшая, в должности – начальник караула.
- Да вроде все в порядке, Зоя Максимовна.
- Вижу, что оружия так вам и не выдали.
- Пока не дают. Сказали, что сначала военную подготовку нужно пройти.
- Вот как?! Ты же успел партизанить в этих краях, если я не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь. Но, начальству виднее.
- А что случилось на 37 пикете? – ввязываясь в разговор, спросила молоденькая девушка, перематывая на ноге портянку.
- Обходчика зверски убили – Катю Стрельцову. Изнасиловали и всю изрезали, сволочи!
- Молодая была? – спросила белокурая женщина.
- Моего года… По дороге будьте осторожны, эти недобитки могут быть где-то рядом.
- Спасибо Миша, но мы осведомлены. Группа эсесовцев и с ними щюцкоровцы. Завтра эшелон с демобилизованными на Мурманск пойдет. Мы вот ждем своих мужей, может, приедут на этом поезде. Ты то ждешь папку?
- Мой батя, в мае сорок пятого пропал без вести, - угрюмо ответил Миша.
- Без вести пропавший, еще не говорит, что погиб. Вот у нее с сорок четвертого года телеграмма – безвести пропавший. Но она ждет и надеется. Правильно я говорю Рита?
Рита стояла чуть в стороне и в напряженной позе, как бы прислушивалась к разговору и одновременно с нетерпением ждала команды, чтобы идти дальше.
- Дмитрий вернется… он жив, я его чувствую... – уверено ответила Рита, почувствовав сырость в глазах.
- Ладно, Миша, нам пора идти и менять караул, - сказала старшая, поправляя ремень на оружие. – Береги себя, парень…
- Я Зоя Максимовна им просто так не дамся. У меня вот что имеется, - махая лимонкой, крикнул Миша, когда женщины уже отошли на приличное расстояния.
- Откуда она у тебя? – громко спросила Зоя.
- С войны!..
На первых же шагах, как только двинулись после привала, Рита, ковыляя по шпалам, достала из внутреннего кармана телогрейки письмо и в сотый раз стала его перечитывать:
« Милая моя любимая Рита! Не думаю я домой прибыть к тебе, я располагаю, что мне придется в украинских краях помирать в снегу. Надоели мне украинские степи, только и ожидаешь себе смерти.
Наступаем… Белье не хуже портянок, негде сменить его, да и смысла нет. Спишь, где придется и все время в шинели, и всегда мерзнешь. Если белье чистое, вшей больше появляется, приходится охотиться за ними…
… Продолжаю писать письмо, после двух месяцев. Все это время, не отправленное письмо, носил в шинели в нагрудном кармане. Лазим в воде выше колена, все голодные, паек очень малый, сыты никогда не бываем, а купить за деньги – ничего не купишь. Вот и обходимся своим красноармейским пайком.
Рита, любовь моя, я больше без тебя жить не могу, если жить, так жить раненым, но жить вместе. Мне бы хотелось посмотреть на тебя, а тогда и погибнуть бы, но мне не хочется сейчас погибать, но, наверное, придется умереть…
Писать больше нечего. Когда ты получишь мое письмо, тогда может быть меня уже не будет. Живи, как можешь, затем прощай. Твой Дмитрий».
***
С юго-западной стороны к железнодорожной насыпи примыкало небольшое круглое озеро, заросшее низкими плотными зарослями ивняка и ольшаника. Водоем был маленький, спокойный и тихий.
Михаил спустился с насыпи и, сняв телогрейку, нагнулся к воде. По поверхности гуляли на утреннем солнце стайки мелкой плотвы, а раз есть плотва, то должен быть и крупный окунь. Сколько раз Михаил делал обход путей и столько же собирался попробовать рыбачить. Однако всякий раз он, собираясь на работу, забывал рыбацкую снасть. Михаил умылся холодной водой. Мошкара, казалось, слетелась со всего водоема, повисла над ним темной тучей, впиваясь в лицо с таким бесстрашным остервенением, что захотелось ему прыгнуть в воду. Он спешно надел телогрейку, облегченно протер платочком лицо, повернулся к своему инструменту, чтобы взять в руки - двигаться по путям дальше, и вдруг застыл в оцепенении.
В узком просвете между кустами, в каких-нибудь сорока – пятидесяти метрах от себя, он четко увидел черный силуэт двигающегося по шпалам человека. Он двигался какими-то странными бесшумными рывками, пригнувшись и поглядывая то вправо, то влево, словно он что-то искал; потом в проеме зарослей – чуть дальше появились еще несколько вооруженных людей… Михаил уже догадался, что по путям идут не добитые эсэсовцы, те о которых предупреждали. Идут по путям, скорее всего, ищут телефонный провод, который протянутый от охранников – моста, до ближайшей станции. Если они его не обнаружат, и не оборвут, то затевать диверсию нет никакого смысла. Ибо при любом вооруженном нападении, караул в первую очередь обязан сообщить органам, а те успеют примчаться любым способом по железке.
Миша знал, что провод, закопанный с юго-западной стороны, по торцу шпал, на глубине десять сантиметров. Его обнаружить легко; от проливных дождей провод местами вылез наружу, а телефонисты не часто делают обходы.
Мысль о возможной опасности не оставляла его не на секунду. Машинально он залег, парализованный страхом, сейчас подойдут ближе, заметят…
« Бросить лимонку. Ну, положу я - одного – двух, а остальные сделают с меня решето. Господи, как хочется жить, ведь война кончилась. Господи, спаси меня и сохрани! Спаси и сохрани! Защити!»
Его вдруг осенило, он решил тихо войти в воду и нырнуть. Не снимая одежды, Михаил вошел по горло в озеро, набрал в грудь воздуха и чуть оттолкнувшись, бесшумно ушел в глубину. Разглядев в мути и сумраке кусок железнодорожной рельсы, он вцепился в нее, чтобы одежда не тянула его наверх. Сколько времени прошло – минута или чуть больше, он не считал, только когда, уже почувствовав тяжелое удушье, Михаил вынырнул, отплевался и увидел вдали спины эсесовцев. Пронесло…
Теперь ему все было ясно. Немцы направляются к мосту. Обрывают телефонный провод, ликвидируют караул, в составе которого три женщины, не знавшие как правильно везти оборону, да и в жизни, не нюхавши пороха; заминируют мост и, скорее всего, взорвут в то время, когда по нему пойдет состав с демобилизованными.
« Срочно предупредить! Если я бегом - рысью через Медвежью сопку, сумею сократить около трех верст и опережу немцев на пол часа».
Забросив на кусты свинцово - тяжелую от воды телогрейку, он прыжками пересек насыпь и скрылся в кустах.
***
- Was geschah mit Otto? – запыхавшись, подбежал к нему Генри.
- Die Finnen verloren, - опустив голову, ответил он.
- Wie gehen?
- Sie sind weit hinter sich, fuhr ich sie, aber nach f;nf Minuten waren sie schon weg ... – не подымая головы, оправдывался Отто.
- wie mit Sprengstoff, Idioteп?!
- Wir haben ... Sie warfen sie auf einen scharfen Knick.
- Otto, wenn du mein Freund an vorderster Front stehen, aber wenn jemand anderes aus dem Unternehmen verschwinden wird, wie ich mich pers;nlich werde ich Ihnen meine Hand Browning, f;r Sie eine Kugel in die Stirn setzen. Verstehst du mich, Otto?
* 4 с немецкого
-Что случилось, Отто?
- Финны пропали.
- Как пропали?
- Они сильно отставали, я их подгонял, но через пять минут, их уже не было…
- Что с взрывчаткой, идиоты?!
- У нас… Они ее бросили на крутом повороте.
- Отто, хоть ты мне и фронтовой товарищ, но если еще кто-нибудь исчезнет из отряда, я тогда лично сам вручу тебе свой Браунинг, для того, чтобы ты пустил себе пулю в лоб. Ты меня ясно понял, Отто?
***
Тяжелый и жуткий путь к границе Финляндии выбрали беглецы. То ли бесконечные разливы, то ли болота – топь, одним словом. Шли, ориентируясь по солнцу, по кронам редких сосенок. Проваливались сквозь мох по пояс в мутную, гнилую воду. Мертвой хваткой «кто-то» хватал за ноги, не давая двигаться дальше. Низкорослые, хилые сосны падали от толчка, с громким плеском вздымая облепленные тиной корневища.
На третьи сутки пути вышли на остров, обросший ивняком. Почернев лицом, Беньям упал другу в ноги:
- Прошу тебя, Микки, давай повернем назад, ведь сдохнем!
- Очумел уже, – хватая Беньяма за шиворот, пытаясь поднять с колен, ответил Микки.
- Тогда оставь меня! Дай мне умереть здесь – в сухом месте! – завизжал Беньям, вырываясь.
- Отдохнем немного, перекусим и пойдем дальше, - прошептал ему в ухо напарник.
- Перекусим? Что мох, или ивняк будем жрать?! – рыдая, произнес Беньям.
- Жди, сейчас я пойду в болота и поищу, какую-нибудь живность – птичку, лягушку, змею, что попадет… и прекрати киснуть, девка! – жестко бросил Микки и, взяв в руки немецкий автомат, которое было у них - единственное оружие, сунулся в трясину.
Трое суток, не питаясь, они страшно мучались от голода.
« Сейчас бы дичину. Но где здесь найти хотя бы болотную птичку? Мертвые, проклятые места. Скорее бы выйти в сухое место, там хоть грибы ест», - думал Микки.
Он подстрелил ворона, ощипал и нанизал на ветку. Блуждая неподалеку острова всю ночь, он больше не нашел ни одной живности. Утром, когда Микки смертельно уставшим пришел на остров, то увидел, что его друг стоит под сухой сосенкой на коленях. Лицо у него было черное. Длинный опухший язык торчал из густой бороды. Беньям повесился на собственном ремне.
- Напрасно дружище, напрасно… - тихо проговорил Микки и, почувствовав в глазах слезы, прикрыл лицо руками.
Он финкой разрыхлил почву под той же сухой сосной, где повесился друг, руками выгреб землю и похоронил Беньяма.
К вечеру он пожевал сырую и жесткую как резина – воронятину потом, выломав палку, сунулся в болота. Он брел сначала по пояс, потом по горло. Иногда проваливался в болотные ямы и плыл. Путь по болотной топи был бесконечно долгий, нащупывая шестом, твердость дна, из последних сил, голодный, полусумасшедший, ничего и никого уже не боящийся брел на закат солнца, к себе на родину, там его дом, жена и дети, которые когда он уходил на войну - в чужую страну были еще сопливые. Столько времени прошло, теперь уже взрослые…
Однако всегда всему приходит конец и даже этому топкому – бесконечному болоту.
На пятом дне пути, Микки вдали заметил сопку, заросшую густым – темным ельником. Радость его была так велика, что он упал плашмя в воду и зарыдал.
Эта сопка с пологим склоном и заставленным хвойным лесом ничем не отличалась от сотни других. Однако у подножья, Микки запнулся об колючую проволоку и упал, запутавшись в ней. Густая кайма прибрежного ольшаника и слабые стальные нитки колючки в три ряда вытянулись с юга-запада на северо-восток…
- Ведь это граница!.. Господи, неужели дошел?! – воскликнул он, распутывая и освобождаясь от острых шипов.
Он шел по тропе, вглядываясь в следы. В одном месте на вершине сопки, Микки заметил – свежесорванный сапогом мох. Это должно было его насторожить, увести от тропы в сторону, но, он упрямо шел вперед. Дальше пошел спуск. В низине, горелый ельник, почти мертвый, опустошенный пожаром и бурями.
« Тропа хоженая, русские пограничники ходят. Скоро, граница моей Родины», - думал Микки.
Снова сопка, только уже стояли строевые сосны, опаленные снизу, мрачно чернели, раздвинув на стороны подсохшие сучья. Микки не подымал головы, шел, внимательно рассматривая следы на тропе. Когда поднял голову, то увидел: недалеко, на высоком месте, прислоняясь спиной к обгорелой сосне, стоял советский пограничник и спокойно курил.
Микки вскинул шмайсер, пригнулся. Пограничник, заметив движение Микки, быстро сунулся за ствол сосны, сверкнул стволом ППШ – затрещало эхо выстрелов. По фуражке Микки со свистом скользнуло, и снесло ее с головы.
Микки послал очередь, но рука у него от голода и утомления дрожала, и пули из его автомата защелкали по камням намного дальше цели. Он попятился, прячась за толстую сосну.
- Эй, недобиток! Чего огрызаешься?! Сдавайся, это для тебя сейчас будет лучшее, что ты сможешь сделать! – крикнул пограничник.
Со стороны ветровала, громко по-фински, предложили кинуть на землю оружие и поднять руки.
- Ei! Minun t;ytyy menn; kotiin! Perheeni odottaa! .. – ответил он громко, и с колена выстрелил короткой очередью. ( Нет! Мне нужно домой! Меня ждет семья!..)
По гарельнику пошел сплошной треск, пограничники стреляли, горячились.
- Прекратить беспорядочную стрельбу, - закричал кто-то командным голосом.
Однако его уже успели задеть. Микки дернулся всем телом, закрутился и, спиной рухнул на землю.
- Что с ним, готовый? – из-за ствола дерева, спросил офицер.
- Живой, товарищ лейтенант! Бок зацепило…
Лейтенант подошел к нему и невольно взглянул в лицо финну: на него глядели укоризненно голубые глаза, наполненные слезами.
- Ole hyv; vapauttaa minut, en ole kotona, - прошелестело с его губ. (Пожалуйста, отпустите меня, я давно не был дома.)
- Что он пролепетал? – спросил один из пограничников.
- Домой просится, - неохотно ответил, лейтенант.
- Добегался…
- Тащите его на заставу, - приказал офицер.
Двое, подхватив раненного Микки, понесли к заставе…
***
Михаил привычно быстро шел, шагал уверенно и широко. Угадывая знакомые места, отводил рукой от лица длинные ветки или вовремя нагибал голову. Вскоре он вышел на гарельник, который был покрыт редким черным валежником пожарища.
«Вот скоро и мост» - подумал Михаил, и прибавил темп.
Железнодорожный мост, пересекавший таежную – бурную речку, покорно ожидал очередной эшелон. На конце его, стояла Рита, прислонившись к перилам, и заворожено смотрела вниз, на бурный поток воды.
« Завтра пойдет эшелон, в нем должен ехать мой Дмитрий. Увидит ли, поймет, что это я стою и машу рукой?» - думала, гадала Рита.
На другом конце стояла будка, для начальника караула, около ее прохаживалась с винтовкой на плече молодая девушка. Внизу за насыпью вдруг шумно затрещали кусты. Девушка мигом сбросила винтовку и насторожилась.
Там был Михаил, взъерошенный, весь мокрый, он раздвигал руками частокол. Потом, выскочив на насыпь, запыхавшись, закричал, еще не добежав до цели:
- Начальник у себя?!
- Да… Ты откуда? Что случилось, Мишка?!
Он махнул в сторону станции рукой и влетел в будку.
Внутри сидела Зоя Максимовна и что-то писала в журнале. На столике рядом находился телефон, лежал автомат ППШ, на полу у ног стоял патефон.
- Миша, ты чего? Почему весь мокрый? – спросила она, вытаращив на него глаза.
Он схватил трубку телефона и приложил к уху.
- Успели все-таки перерезать, сволочи!
- Да, что случилось, черт возьми?! – раздраженно, крикнула она.
- Немцы!.. Идут сюда, несут два вещмешка взрывчатки. Скорее всего, случайно нашли в лесу. Войну, партизаны прятали тол в тайники, потом приходили и забирали его для операций. А может, кто-то из бывших партизан навел их на склад…
- Подожди, подожди. Ничего понять не могу: взрывчатка, тол, партизаны? Ты можешь объяснить?..
- Зоя Максимовна, к нам двигается группа немцев, и примерно через пол часа будут здесь.
- С чего ты это взял? Ты что, их видел? – растерянно спросила она.
- Еще бы! Чуть сам не погиб!..
Она вскочила из-за стола и внимательно посмотрела в окно.
- Миша, что будем делать? Ведь ни я, ни эти девочки, никогда не стреляли в людей, - произнесла Зоя Максимовна, и голос ее задрожал.
- Я знаю… Самое главное сейчас правильно замаскироваться, так чтобы весь мост просматривался, короче говоря, чтобы мы немца видели, а он нас не очень… Как только появятся они, открыть пальбу. Конечно, они заметят, будут наседать, отвечая стрельбой; у них у всех автоматы. На Узловой нас услышат, поймут…
- Могут не понять. Подумают, что очередные, учебные стрельбы у военных, - ответила она, перебивая его.
- В какой час вы должны докладывать, в штаб?
Зоя Максимовна вынула с кармана часы и, положив их на стол, удивленным необычным тоном спросила:
- Доклад через три часа. Разве это что-либо меняет?
Миша заметил кабуру с револьвером, висевший у нее на ремне.
- Зоя Максимовна, я остаюсь с вами. Но, кроме лимонки у меня ничего нет. У вас я смотрю, и рев-наган имеется. Может быть, вы мне его одолжите на время? – смущаясь, попросил он.
- Миша, конечно… - ответила она, и стала расстегивать ремень.
- Мне звать Люську и Риту? – спросил Миша.
- Да – да, сюда, быстро…
***
Сосна, переломленная ударом молнии, стояла возле железной дороги – метрах в тридцати. Вокруг покалеченного дерева сплошь рос ивняк, который хорошо маскировал позицию.
- Значит, так, - произнес Мишка, оглядевшись. – Зоя Максимовна, я с Ритой занимаю позицию здесь, у сосны, а вы с Люсей, с той стороны дороги, у валуна. Я с револьвером, Люся с винтовкой, первые останавливаем фрицев, как только они зайдут на мост, а вы с автоматом короткой очередью отсекаете. Люся, старайся с винтовки бить точно в цель. Но, пока мы первые не начнем стрелять, затаитесь, и ждите. Как только последуют с нашей позиции выстрелы, сразу открывайте огонь. И лишний раз не высовывайтесь, иначе сделают решето.
- Люся, ты чего это затряслась? Испугалась? – спросила Зоя Максимовна, заметив в девушке – лихорадочное состояние.
- Мамочки, ведь убьют, нас здесь! – запричитала Люся. – Убьют ведь!..
- Ну, ты не очень-то у меня!.. Вот видишь? Это тебе не в клубе перед офицеришками хвостом вертеть. Слушай, что тебе говорят!
- Мне тоже страшно. Но, думать сейчас об этом нельзя, или обязательно убьют! – произнес Миша, оглядывая всех.
- Так, все по местам! – приказала, начальник караула, и при этом грозно добавила: – И не вздумайте у меня дать стрекача. Пристрелю, не задумываясь!
И все угрюмо, отправились выполнять приказ.
Трое эсесовцев стояли на опушке леса среди изломанных деревьев.
Напряженно вглядываясь в даль, Мишка заметил еще пятерых, топтавшихся на рельсах, в ста метрах от моста. Однако трудно было понять, что они собираются делать, пойдут к мосту, или уйдут в лес?..
- Вон они немцы, - возбужденно произнесла Рита, показывая рукой в сторону леса, и приложила винтовку к плечу. – Сейчас я одного сниму…
- Не вздумай стрелять, они еще не на мосту, - отстраняя в сторону винтовку, проговорил Мишка.
Однако ждать, долго не пришлось. Через минуту, двое уже двигались по мосту; шли они, пригибаясь, двигая головой по сторонам. Двое других посмотрели друг на друга, пожали плечами, и присев пошли за первыми.
Все произошло так неожиданно и стремительно, что Михаил с Ритой вздрогнули.
С другой стороны насыпи ударила длинная автоматная очередь – с моста раздались крики, один из немцев сунулся на перила и, перевалившись, полетел вниз головой в бурлящую воду.
Бухнула немецкая граната. С визгом над самой головой Михаила и Риты пролетели осколки. По двум позициям заработали вражеские автоматы, не давая выглянуть и прицелиться. Рита привстала и, полусогнувшись, выстрелила из винтовки.
- Ложись!.. Убьют ведь дура! – крикнул Мишка и схватил ее за ноги, чтобы повалить.
Однако уже было поздно. Пули ударили ей в грудь, она крутанулась на месте, хватая раскрытым ртом неподатливый воздух, увидев немцев приближающихся к ним. Мишка схватил ее, не давая ей упасть, положил на землю.
- Рита, дыши! Дыши, милая! – кричал он, прижимая ладонью рану.
Она посмотрела на него горящими глазами и с трудом неразборчиво произнесла:
- Д-ми-тр…
Потом дернулась несколько раз и застыла.
Закрыв ей глаза, Мишка схватил ее винтовку и расстрелял последнюю обойму. Потом, кинув ненужное без патрон оружие он перебежками перескочил насыпь, получив пулю в бок.
Дрожащими, непослушными руками он стащил куртку и, прижимая ей рану, пополз к позиции Зои Максимовны.
- Эй! – крикнул Мишка, но крика не получилось, да в этом грохоте вряд ли его услышат. Он с неимоверными усилиями все-таки дополз, огляделся с изумлением: Люся сидела, с перекривленным лицом, поджав к груди колени. Тело ее сжалось в комочек, глаза были закрытые.
- Ой, мамочка! Ой, милая! Ой, Мамочка! – произносили ее бескровные губы.
Рядом лежала Зоя Максимовна, с изуродованным лицом. Он с трудом вырвал с ее застывших рук автомат. Диск был пустой...
Стрельба прекратилась, Миша выглянул из-за валуна: немцы стояли у будки и о чем-то беседовали. В сознании паренька промелькнуло что-то вроде « Несправедливо все-таки умирать, после войны». И он толкнул Люсю.
- Люська, сейчас тебе нужно встать и поднять руки. Они поймут, что ты сдаешься, и тогда всей кучей пойдут к тебе, - говорил он слабым голосом, показывая ей лимонку. Ты меня понимаешь? У нас нет другого выхода. Мы должны эту мразь уничтожить. Ты меня понимаешь? – повторил он уже звонче.
Она улыбнулась ему, показывая белые, ровные зубы.
- Вот и умница! Теперь давай милая! – прошептал он, снимая чеку лимонки.
Ее заметили сразу. Девушка стояла с поднятыми руками, что-то нашептывая. Они захохотали хором, потом поманили ее рукой. Она все стояла, шепча молитву.
- Es muss weh getan haben, kann sich nicht bewegen! .. ( Она, наверное, ранена, не может двигаться!..)
Топот сапог по насыпи, хриплое дыхание, нечаянный лязг оружия. Но тут из будки вышел немец с патефоном. На него оглянулись…
«Помню, как в памятный вечер падал платочек твой с плеч. Как провожала и обещала синий платочек сберечь…» - запело из патефона.
Немец, поставив его на рельсы, пошел догонять своих. Мищка лежал на животе, прижимая грудью рычаг лимонки и считал шаги.
Десять шагов, пять, три, два…
Они подошли к Люсе все пятеро, одного унесла речка, двое валялись на мосту – убитые.
- Мишка, давай! – закричала Люся. – Ма-мо-ч-ка!!!
- Ну, вот и все… - это было последнее, что он успел произнести...