Галина Балабанова
ЛИШНЯЯ ХРОМОСОМА
Я шла по аллее санаторного парка, подсчитывая количество процедур, которое предстояло сделать, и мечтала о том, чтобы лечение поскорее закончилось, и я, наконец, смогла по-человечески отдохнуть, а не бегать с утра до вечера по кабинетам.
Лечебный корпус, где проводились «экзекуции», находился в другом конце санаторного парка, но меня это не смущало. Аллея, ведущая к корпусу, была невероятно красивая и ухоженная, поэтому расстояние не имело значения. Я частенько присаживалась на лавочку, слушала пение птиц, любовалась цветами.
В тот день я остановилась возле облюбованного куста сирени с пушистыми белыми гроздьями и, протянув руку, чтобы подтянуть к себе ветку, услышала посторонний звук, похожий на человеческое дыхание. Отойдя в сторону, я заметила прятавшегося за кустами мужчину. Он смотрел вдаль поверх моей головы, и дыхание его было шумным, как у пробежавшего дистанцию бегуна. Мне стало интересно, за кем он так внимательно наблюдает, и я посмотрела в ту сторону, куда не отрываясь, смотрел незнакомец.
В глубине парка, на противоположной стороне, находился один из корпусов нашего санатория. Увитая плющом терраса, на которую смотрел мужчина, была закрыта для взора, но ее передняя часть, как бы выдвинутая вперед, была видна практически целиком. Она представляла собой небольшую площадку, с дощатым полом, окрашенным в ярко-оранжевый свет, по периметру которой лежали разноцветные коврики, на которых под присмотром воспитателей резвились разновозрастные детишки. Но это были не простые дети, а как сейчас принято говорить, дети с особенностями, среди которых были и колясочники, дети с синдромом Дауна, и ребятишки, лишенные верхних и нижних конечностей.
Аура доброты, исходившая от террасы, была такой яркой, глубокой, насыщенной и в то же время такой незащищенной, что у меня защемило в груди. Мне стало стыдно за свои практически несуществующие болячки, которые я приехала подлечить.
Пока я искала способ, чем могу помочь этим детям, на террасе шла своя, наполненная болью и радостью жизнь. Чем больше я смотрела на происходящее на площадке, тем больше меня охватывало чувство вины, и перед детьми, и перед воспитателями, многие из которых еще сами были детьми, но которым, как и их подопечным в равной мере хватало душевных и физических сил, чтобы радоваться жизни и ежеминутно бороться с тяжелым недугом.
Больше всего меня удивила молоденькая воспитательнице, которой было не больше семнадцати лет. Она была такая яркая и веснушчатая, что ее конопушки можно было увидеть издалека. На ней был голубой сарафан в белый горох и такая же гороховая панама, с маленькими полями и большим синим бантом, а на ногах белые плетеные босоножки на толстой подошве, на которых она возвышалась, как на пьедестале. Девушка стояла рядом с инвалидной коляской, в которой сидела почти прозрачная девочка, и вплетала в тоненький хвостик белоснежную капроновую ленточку. Девочка была бледная и худенькая, как тростинка, но такая веселая и позитивная, что я невольно заулыбалась, глядя в ее излучавшие неподдельную радость глаза.
Когда косичка была заплетена, девушка вывезла коляску с девочкой на середину террасы, где их радостно встретила группа мальчишек, играющих в надувной мяч.
Глядя на эту молоденькую воспитательницу, я очередной раз порадовалась за современную молодежь, которую частенько приписывают к пропащему поколению. Значит не все у нас так плохо, как преподносит телевидение и пишут газеты.
Девушка тем временем подняла с земли мяч и бросила его малышу со скрюченными в крендель руками. Мальчишка, как ковшом, захватил мяч и, улыбнувшись, прижал его к проваленной тощей груди. Девушка хлопнула в ладоши и попросила бросить мячик обратно. Ребенок воткнулся в мяч остреньким подбородком и... подавшись вперед, спихнул его с коленей на землю. Девушка подняла мяч и, присев на корточки, поцеловала ребенка в макушку. На душе у меня потеплело. Я перевела взгляд на девочку, лет четырех, которая сидела на желтом коврике под раскидистой ивой. Она держала на коленях большую толстую книгу и, перелистывая странички обрубком руки, что-то рассказывала высокому, черноволосому парню. Тот улыбался, кивал головой и одновременно разговаривал с маленьким мальчиком, с коротенькими, как у лилипута руками, который сидел в инвалидной коляске.
Перевернув последнюю страничку, девочка захлопнула книгу и, вскочив на ноги, подошла к воспитателю. Они вместе вывезли коляску на середину террасы. Парень положил мяч малышу на колени и, погладив его по яйцеобразной голове, показал глазами на землю. Малыш ощупал пальчиками мяч и, скатил его под ноги воспитателю. В игру вступила молодая женщина в цветастой панамке. Она подняла мяч, положила мальчику на колени и, присев на корточки, подставила ладоши.
Все это время, пока они играли, я, как пришибленная, сидела на скамейке, не в силах остановить льющиеся по щекам слезы, и молилась за детей, которым досталась такая тяжелая доля.
А на террасе тем временем шла насыщенная, трудная, обыденная для этих детей жизнь. Жизнь – преодоление!
И вот уже трое детей колясочников играют в мяч. Еще двое, самых тяжелых, сидят в колясках, на лицах их ожидание и восторг. Самого маленького воспитатели посадили на пушистый маленький коврик. У него все намного лучше: есть обе руки, и ноги, на которых он может стоять... пусть недолго, всего несколько минут, но это сильно отличает его от других. По сравнению с ними он, можно сказать, здоров. У него подвижное, эмоциональное, не изуродованное болезнью лицо. Он поднимается на ноги и, улыбаясь, бросает мяч воспитательнице. Та ловит мяч и просовывает его в скрученные руки колясочника. В игру вступает молоденькая девушка в синем берете, из-под которого выглядывают белоснежные кудряшки-спиральки. Она бросает мяч третьему колясочнику, который с помощью единственной руки и подбородка ловит его, и тут же сбрасывает на землю. Так они играют не менее пятнадцати минут. И все это время девушки-воспитатели улыбаются и безостановочно говорят, подбадривая своих подопечных.
А чуть поодаль на коврике, под небольшим навесным тентом, сидит парень лет двадцати пяти. У него пшеничные волнистые волосы и синие, как небо, глаза. Он без труда мог бы работать фотомоделью в каком-нибудь модном журнале, или сниматься в кино… Но он находится здесь, среди этих необычных детей - сидит на коврике, сложив по-турецки ноги, и с вдохновением, это видно по выражению его лица, читает девочке с синдромом Дауна какую-то книгу.
Я буквально прилипаю глазами к этой парочке, и как ни стараюсь, не могу отвести взгляд. Девочка, теребя косичку, заглядывает в рот молодому человеку и, как взрослая барышня, томно вздыхает. Может, она думает, что именно там, у него во рту, прячутся волшебные слова, из которых состоит сказка, и книжка здесь совсем ни при чем?
Наконец, парень откладывает в сторону книгу и начинает переплетать девочке растрепанные косички.
- Господи, какая милая девочка, - думала я, еле сдерживая наворачивающиеся на глаза слезы, - а какие у нее смышленые, озорные глаза.
Но вот косички заплетены. Девчушка вскочила на ноги и побежала за мячом, который выпал из рук у оного из колясочников. Подняв мяч, она аккуратно просунула его мальчику в руки, и помчалась дальше, размахивая пухленькими руками. Подбежав к металлической лестнице, она схватилась за перила и попыталась встать на ступеньку.
В этот момент я услышала позади себя сдавленный стон. Мужчина, из-за которого я остановилась, прислонился к дереву и как ртуть в градуснике, скатился на землю. Я вскочила со скамейки и резво перепрыгнула через металлическую ограду.
- Мужчина, что с вами?! - я схватила его за руку и попыталась нащупать пульс на похолодевшей руке.
Он открыл глаза и, как конь затряс головой.
– Может, скорую вызвать?
- Не надо, – глухим голосом проговорил он и достал из кармана таблетки. – Сердце, черт бы его подрал… - он запихнул таблетку в рот и приподнявшись на локте, посмотрел мне в глаза. Пронзительный взгляд его стальных глаз показался мне очень знакомым. Я видела этого человека. Но где?
Мужчина тем временем перебрался с травы на пенек. Глядя на его ровные, как хоккейные клюшки плечи и пустой безжизненный взгляд, я вспомнила все.
Это произошло полтора года назад, в доме ребенка. Дело в том, что моя подруга, психолог по образованию, вот уже несколько лет работала инспектором домов ребенка Москвы и Московской области. В тот день она должна была передать документы в один из домов ребенка, но у нее случилось какое-то незапланированное совещание, и она попросила меня отвезти папку заведующей. Именно там,вернее, на территории Дома ребенка, я впервые увидела этого мужчину. Он шел мне навстречу по узкой асфальтированной дорожке и волочил за собой огромную черную сумку. Лицо его было бледным и неподвижным, как маска, на котором были будто нарисованные карандашом пустые глаза.
Подойдя к дому малютки, он переда сумку нянечке и с таким же непроницаемым выражением лица пошел к воротам, где его ждал блестящий, будто отполированный Джип. Мне стало любопытно, что такой богатый мужчина делает в Доме малютки. Если решил заняться благотворительностью, то почему сам таскает сумки, а не поручит это водителю. В общем, после того, как он уехал, я подошла к нянечке, которой он передал сумку, и поинтересовалась у нее, кто этот странный мужчина. Старушка отвела меня в сторону и шепотом, чтобы никто не услышал, поведала мне следующую историю.
Однажды в Дом ребенка привезли отказника, девочку с синдромом Дауна. Собственно ничего особенного, привезли и привезли, рядовое событие. Но на следующий день к ним на территорию заехала огромная фура, доверху забитая новой мебелью, которую никто не заказывал, и кучей дорогих детских игрушек. А вечером заведующая объявила, что у дома ребенка появился спонсор, некий бизнесмен Юрий Михайлович Колесников. Персонал был удивлен, откуда, вдруг, появился, спонсор, и главное, почему именно в их доме ребенка, более менее благополучном в материальном отношении. Но на следующий день картина прояснилась. Оказалось, что фамилия у бизнесмена была такая же, как у девочки отказника, - Колесников. Сначала подумали, что это обычное совпадение, и что такой богатый человек вряд ли бы отказался от ребенка, или, в крайнем случае, пристроил бы его в более благополучное место. Но старшая медсестра из первых источников узнала, что это действительно родной отец девочки и рассказала по секрету своей подруге, воспитательнице старшей группы, та рассказала нянечке... , та другой нянечке... в общем, на следующей день об этой новости не знала только сторожевая собака.
Мужчина приезжал в дом ребенка с завидным постоянством, с огромными сумками, набитыми вещами, игрушками, книжками и медикаментами.
Несмотря на неблаговидный поступок Колесникова, персонал относился к нему по-доброму, благожелательно и многие жалели его. И было за что. Выслушав от нянечки историю его жизни, я тоже перестала его осуждать и даже сочувствовала ему.
***
Юрий Михайлович Колесников доктор технических наук, написавший больше ста научных работ, как и многие образованные люди, в годы перестройки оказался не нужным своему университету и новому руководству, которое больше пеклось о прибыли, чем о науке, не говоря уже о студентах.
Оставшись не у дел, Юрий Михайлович вместе со школьным другом занялся коммерческой деятельностью. Сначала для поддержки штанов, потом, когда дела пошли в гору, ради интереса. Человеком он был увлекающимся, и новое дело, как выражался его друг, его засосало. В общем, после ухода из университета у Юрия Михайловича началась совсем другая жизнь. Теперь его окружали другие люди, с непонятными и чуждыми ему отношениями и понятиями, и шикарные женщины, от которых за километр пахло благополучием.
Однажды, на одной из светских вечеринок, он встретил ее - единственную и неповторимую - женщину своей мечты, не очень молодую, но очень красивую. Встречались они недолго. Через два месяца Юрий Михайлович сделал своей возлюбленной предложение и еще через месяц они поженились. Это был его первый брак, и как он думал, последний. Леночка была на десять лет моложе его, на тот момент ей исполнилось сорок, а потому неожиданная беременность их очень обрадовала.
Юрий Михайловича и не предполагал, что человек в его возрасте может так сильно любить, безрассудно, безоглядно, безоговорочно... А уж, когда Леночка забеременела, ему казалось, что счастливее его нет человека на свете.
Эйфория продолжалось чуть больше года. Все рухнуло в один день, когда жена родила дочь. Диагноз прозвучал, как гром среди ясного неба. СИНДРОМ ДАУНА – ЛИШНЯЯ ХРОМОСОМА.
Эх, если бы Леночка сказала ему, что это не имеет значения, и что диагноз не приговор, и чт она будет любить девочку несмотря ни на что, он бы до конца дней носил ее на руках. Но… услышав, что дочь родилась с синдромом дауна, женщина, ни секунды не сомневаясь, написала отказ, даже не посмотрев на ребенка. Когда Юрий Михайлович пришел ее навестить, она выгнала его из палаты, а вдогонку передала записку, в которой написала, что если он расскажет об уроде кому-нибудь из друзей или родных, то она покончит с собой. Но сначала разорит его, т.к. знает кое-что о нажитых им капиталах.
Так любимая женщина в одночасье уничтожила его самого, их семью и ни в чем не повинную девочку.
Что заставило его промолчать? Страх, что Лена покончит собой? Или позор и разорение? Скорее всего, первое. Ведь, он все еще любил ее... Безразличие пришло позже, когда девочку отвезли в Дом ребенка. Когда Юрий Михайлович пришел в себя и понял, какую непростительную ошибку совершил, было уже поздно. Как он мог смалодушничать и отказался от родного ребенка?
Он стал приезжать в дом ребенка, привозить игрушки, одежду, аппаратуру, еду, в общем, все, что было необходимо. Вот только войти в группу и посмотреть на дочку смелости не хватало. Каждый раз страх оказывался сильнее его.
Однажды, вернувшись из полугодовой командировки, он приехал в Детский дом с твердым намерением забрать Ирочку, но девочку за время его отсутствия удочерила бездетная молодая чета. Юрий Михайлович бросил дела и спешно уехал из города, сначала в загородный дом, в котором, безвылазно просидел почти месяц, потом в Абхазию, в тот самый санаторий, где мы с ним и встретились.
- Вам уже лучше? - обмахивая его платком, кудахтала я, глядя в красное, покрытое крупными каплями пота лицо. – Может, еще таблетку? Или врача?
Мужчина сжал мою руку.
- Не надо. Лучше побудьте со мной. - Он посмотрел в сторону санатория и, вдруг, лицо его стало белым как, мел.
Я испугано оглянулась.
По тропинке, размахивая пухлыми ручками, бежала девочка с лишней хромосомой. Тоненькие косички весело подпрыгивали, похваляясь новенькими бантами, юбочка кокетливо покачивала оборками на ветру... Девочка подбежала к деревянному ограждению, сосредоточенно поковыряла в носу и, развернувшись, побежала в обратную сторону.
Юрий Михайлович вскочил на ноги и побежал следом за ней. Обогнав девочку, он встал у нее на пути. Девочка изучающе посмотрела на него, потом засмеялась и обхватила за ногу.
Юрий Михайлович осторожно взял девочку на руки. Она обняла его за шею и прижалась щечкой к щеке.
Я стояла вдалеке, не в силах сдвинуться с места и уже знала, что у этой истории будет счастливый конец. И я не ошиблась. Помните, я упоминала в этой истории свою подругу, инспектора внешкольных учреждений. Так вот она и помогла найти Юрию Михайловичу его дочь. Когда я рассказала Татьяне эту историю, она тут же взялась за дело. Оказалось, что семья, которая удочерила его девочку, переехала в Крым, в небольшой дачный поселок. К тому времени у женщины родилось еще двое детей, двойняшки – Ванька и Машка. Семья выбивалась из последних сил, чтобы прокормить такую ораву, и они отдали ребенка-инвалида в детский дом.
Юрий Михайлович забрал дочку из детского дома, переехал на постоянное место жительства в загородный дом, нанял воспитательницу с медицинским образованием, и вскоре снова женился. И женой его стала моя подруга Татьяна, которая помогла найти ему Анечку. Вскоре они вяли из детдома еще одного ребенка, Ванечку, от которого отказалась пьяница мать. А через год у них родился сын, которого назвали Захаром, в честь погибшего на фронте Татьяниного прадеда. Теперь в семье Колесниковых трое детей. Юрий Михайлович души в них не чает, а Татьяну просто боготворит, говорит, что только с ней понял, что такое настоящее счастье.