РАТИЯР
Анна Радомирская, мой соавтор.
Ночь была звездная, безоблачная, светлая… Точно нарочно созданная для прогулок в лунном свете вдвоем с любимой или тихого бдения у колыбельки с мирно посапывающим младенцем…
Ни любимой, ни младенца у меня, впрочем, не было. Было три дюжины дружинных воинов, половина из которых неслись сейчас по довбужскому тракту в нескольких шагах позади меня.
Неслись и недоумевали, кстати, чем таким могла прогневить Заслава Милованыча, управителя нашего, эта приезжая ведунья, Лирэя из Ритении? Повод-то нешуточный должен быть, чтобы посередь ночи переполошить, почитай, весь город, поднять на ноги дружину, да такую погоню снарядить вдруг? Да еще с наказанием всенепременно живой и невредимой чародейку доставить?
Впрочем, девица отнюдь не собиралась предоставлять нам возможность выполнить боярский приказ. Она мчалась, словно под седлом у нее была не живая лошадь из плоти и крови, а ветрокрылый призрак из конюшни самого Перуна, покровителя витязей..
Еще минута – и беглянка скрылась под пологом леса, и только суматошное метание потревоженного воронья, взмывавшего с возмущенными криками в ночное небо, выдавало ее перемещения.
- Догони меня, Ратия-а-а-а-р! – показалось ли мне, что ветер донес до меня ее голос?
- Вот же ведьма! Еще и глумится! – поравнялся со мной Доброслав, чуть ли не единственный человек во всей дружине, которого я мог назвать своим другом.
Значит, не показалось.
Я придержал коня, пустил шагом. Воины, привыкшие следовать за мной, сделали то же.
- Скрылась из виду, – озвучил очевидное Доброслав.
- Теперь придется долго-о-о-нько за ней гоняться, в чаще-то… - бородатый Долебор в сомнениях почесал затылок.
- Да уж, хорошо, коли не до утра, - поддержали его несколько дружинников.
- Да куда там! Ночь и до середины не достанет, как догоним! Не тягаться ее кобыле с нашими-то лошадьми! Наши-то, чай, повыносливее будут… - Доброславу всегда было свойственно надеяться на лучшее.
- Выносливее или нет, галопом больше не поскачем, - припечатал я, видя нетерпение своих воинов. Что-то подсказывало мне, что как раз с чародейкиной кобылой нашим боевым коням и не тягаться… - Видите, как вороны кружат? На рысях она идет. И мы так же будем.
- Правильно! Небось, остановится она рано или поздно! – поддержал меня дядька Валдай, один из самых опытных дружинников. Я покосился на него. Не хватало, чтобы он взялся обсуждать мои распоряжения.
- Ага! – расхохотался Доброслав над его словами, - не поесть, так в кусты по нужде! А тут и мы подоспели!
Я вздохнул. Не могу привыкнуть к простоте нравов местного воинства.
- Ну, поехали уже, что ли?
Мы пришпорили коней.
Ночь прошла однообразно. Несколько раз нам почти удавалось настичь беглянку, но в последний момент она успевала сорваться в галоп, – словно и не боялась напороться в темноте на сук какой, или что лошадь ее охромеет, ступив неудачно, - и оставляла нас далеко позади… И снова все повторялось, словно девчонка нарочно играла с нами, подпуская ближе, чтоб затем насмеяться.
Во мне медленно вскипала ярость, которую я – за неимением другого предмета – изливал на своих воинов.
- Сколько раз я должен упустить ее, прежде чем вы научитесь как следует в седле держаться?
Ответом мне было лишь сбивчивое дыхание воинов. Я заставил своего вороного перескочить через подвернувшуюся рытвину и продолжал:
- Кто там загикал в последний раз, когда до девчонки рукой подать было? Кто? Кто тот недоумок, что догадался стрелу послать в девку? Ах, в кобылу? Идиот! Тоже мне, чудо-стрелок! Обещаю, настоишься ты у меня в карауле, как воротимся! Кому хватило ума мечом в щит вдарить со всей дури? Тебе, Перко? Решил нарочно предупредить? Вернемся в Довбуж – поплатишься, мало не покажется, клянусь тебе! Всех! Всех лишу жалованья! По кабакам да по девкам – это вы мастера, ничего не скажешь, а так…
Последние слова, хоть и были сказаны в запале, были, тем не менее, справедливы. Была б моя воля, вовсе не такую дружину собрал я в Довбуже… Но у Заслава Милованыча было на сей счет иное мнение, и мне, пришлому воину-наемнику, спорить не приходилось.
«А ведь не было еще за те шесть лет, что я служу в довбужской дружине, случая, чтобы боярские приказы такое рвение у меня вызывали! - пришло мне в голову. - Разве что…»
Да нет, оставаясь честным перед собой, следовало признать, что моя особая нелюбовь ко всем местным ведьмам-колдуньям и прочим знахаркам была здесь не при чем. Уж не вызов ли девчонкин так меня задел?
«Неужели теряю выдержку? Становлюсь, как эти…» - под «этими» я имел в виду, разумеется, своих соратников.
Тем временем рассвело. По всему выходило, что ведунью мы так и не догнали, и похоже было, что догнать уже не сможем. К этому времени почти выдохлись и моя ярость, и моя готовность идти до конца. Одно только необъяснимое упорство да еще смутное чувство, что впереди меня что-то ждет, не давали мне отдать приказ о прекращении преследования.
И тут произошло нечто невероятное. Только что мы были в нескольких верстах позади беглянки, и вот уже - я глазам не поверил – она рядом, только руку протянуть! И не одна! Бок о бок с ней скакала на белом жеребце жгучая темноволосая красавица, хохоча и выкрикивая что-то невразумительное. И наперерез им мчался отряд воинов – под стать моему, только, по всему, светоградский.
- Морок, морок! – заголосили мои ребята, непроизвольно удерживая коней.
Ну, в наваждения я не особо-то верю, так уж получилось…
- Чего ждете? За ней! – заорал я, чувствуя, как разом возвращаются и азарт, и кураж, и яростное желание доказать кому-то что-то.
Обе девицы: наша впереди, чернявая – за ней, - на всем скаку влетели в густой ельник, столкнув лбами моих дружинников со светоградскими всадниками. Мне повезло: я успел проскочить в стороне от образовавшейся свалки, и теперь сумел выиграть еще с четверть версты расстояния до беглянки.
Обернувшись, я увидел, что Валдай, Доброслав и Перко тоже разминулись со светоградцами и не отстают от меня.
- Эге-ге-гей! – закричал, оскалившись, Доброслав. - Гони! Гони-и-и!
Расстояние, отделяющее нас от чародейки, все сокращалось. Мы миновали какую-то речушку, опередив белого скакуна и его всадницу, и я мог в уже в мельчайших деталях разглядеть не сбавляющую хода Лирэю. Она обернулась ко мне, послав через плечо пронзительный, обжигающий, и в то же время непереносимо холодный серый взгляд. От этого взгляда кружилась голова, а перед глазами вставал образ пасмурного зимнего рассветного неба…
- Ратияр! Впереди! – предупреждающий крик Валдая вернул меня с небес на землю. Я всмотрелся. Ели. Вполне заурядные с виду ели. Ну, разве что повыше да пораскидистее окрестных. Ни зверя, ни чего другого, что могло бы представлять опасность, я не заметил. Только над землей, у корней, клубился густой белый туман – вполне обычное явление для рассветной поры.
Копыта чародейкиной кобылы уже взбивали его в пышную белесую пену.
- Стой! Стой, идиотка! – это заорал Доброслав.
- Куда прешь, дура! – не отставали от него Перко и Валдай. – Это же Туман! Не видишь? Пожирай-тума-а-ан!
Но всадница, на слыша предупреждений, уже потонула в поднявшемся от земли непроглядном мареве.
Я осадил коня, обернулся к своим воинам:
- Какой еще туман? Чего встали? Вперед!
Те оживленно махали руками, давая понять, что и сами не поедут, и мне ой как не советуют! Подоспевшие светоградские и наши, довбужские, дружинники, похоже, были того же мнения. Во всяком случае, ни один из них желания ехать сквозь туман не проявлял.
- Трусы! Навоз из конюшен выгребать будете! Из дружины выгоню! Всех! С позором! – уговаривать и понукать этих предателей времени не было. Пришпорив Чаруна, я махнул следом за успевшей скрыться из виду чародейкой, краем глаза подмечая, что светоградская беглянка сделала то же.
Сердце ухнуло в пятки, затем подпрыгнуло, норовя выскочить из груди. Чарун беспомощно заржал, не чуя под ногами землю, забился, захрапел, точно готовый пасть. Не было видно ни зги, но зато было отчетливое ощущение, что все вокруг вращается, скручивается, и что скручиваюсь я сам, и тело мое течет, словно расплавленное, и рассыпается стылым прахом в коловороте вечности…
Через наполненное мглой и небытием мгновение все кончилось. И это жуткое ощущение надвинувшейся смерти, и кручение, и мороз…
Я потряс головой: «Вот вам и пожирай-туман! Прожевал и выплюнул!»
Глаза медленно привыкали к тусклому, точно приглушенному или тоже вдруг решившему прикинуться мертвым, свету. Вороной мой прядал ушами и беспокойно пританцовывал под седлом.
Первое, что я разглядел – это стремительно удаляющийся куда-то под гору силуэт всадницы.
- Чародейка!
Я пришпорил коня, стремясь наверстать упущенные секунды погони.
Ельник, в котором мы скакали последние несколько верст, кончился, и теперь под копытами моего вороного расстилалась пыльная, ровная, окруженная редким чахлым кустарником дорога. На горизонте угадывались очертания небольшой крепостцы и не то городишки, не то деревни.
На поляндские земли походило мало. Небо было непривычным, словно протухшим, тучи – ноздреватыми, каких я никогда доселе не видел, и даже солнце, пробиваясь сквозь их пелену, лучилось по-иному.
«Опять?!» - промелькнула догадка, которую я поспешил отодвинуть на самые задворки сознания. Мне хватило и того, первого раза.
Я сконцентрировался на погоне. Расстояние до Лирэи снова начало сокращаться. В этот момент из-за поворота дороги, скрытого зарослями пропыленного кустарника, показалась изрядная толпа каких-то странных людей, во главе с косматым стариком, сжимавшим в руках длинный суковатый посох.
- Серость славим… кто не с нами, тот против нас… превыше всего… да не отличится никто… - донеслось до меня.
Старик, оживленно жестикулируя, что-то говорил, а однообразно одетые во все серое слушатели вторили ему, повторяя нестройным хором конец каждой его фразы.
Чтобы не сшибить их, моя чародейка была вынуждена резко дернуть поводья, от чего ее гнедая с хриплым ржанием взвилась на дыбы, загарцевала.
Старикашка с посохом престал размахивать руками, несколько секунд молча смотрел на Лирэю, и вдруг завопил что-то невразумительное про серость и ересь. Толпа немедленно отреагировала на его слова: несколько человек вцепились в гриву гарцующей гнедой, кто-то рванул из рук Лирэи поводья…
Кажется, та пыталась сотворить какое-то чародейство - если и так, то результата это не принесло: то ли серые были к нему невосприимчивы, то ли…
- Взять его! - Времени на размышления мне не дали. Скрутив мою беглянку, серые обратили внимание на меня.
Ткнув сапогом в лицо не в меру ретивому парню, протянувшему было руки к моему стремени, и рубанув направо-налево мечом, я вырвался из толпы. Состязаться в скорости со всадником они, разумеется, не могли.
Однако, сюрпризы на этом не кончились: навстречу мне из-за вершины холма скакала вторая, светоградская ведунья.
Я почему-то даже не удивился почти. Значит, из тумана удалось выбраться и ей. И ее тоже занесло в это забытое богами место.
- Можешь не спешить так. Погони за тобой уже нет, - проинформировала меня девица.
С высоты холма открывался прекрасный вид на дорогу и толпу серых, под заунывные стенания волокущих куда-то пленную чародейку. Меня, как воина, покоробило то, что никто из них даже не попытался подойти к тем, кто получил удар мечом. Так или иначе, мертвые или раненые, они остались лежать в пыли. Вторая странность заключалась в том, что, сколько я ни вглядывался в толпу, а проповедовавшего что-то про серость старикашку так больше и не увидел.
- Чего ж красавицу-то не отбил? – продолжала ведунья. – Али силушки не хватило?
Да… Беседа обещала состояться теплая.