«Паучье дерево»
Разрезая малиновое небо Альфы, раскалённый метеорит, с длинным шлейфом каменной пыли, нёсся к пустыни Арагвы. Ночь пятитысячного года застала Альфийцев врасплох – подземные убежища стали для местных жителей братской могилой… На месте падения метеорита образовалась огромная воронка, вокруг – выжженная, " мёртвая зона"… Вместе с метеоритом из далёких глубин космоса, в землю попали бактерии растительного происхождения… Прошло четыреста лет… Воронка наполнилась до краёв дождевой водой, потом, постепенно, пересохла. За это время местность вокруг совершено изменилась – та площадь, которую когда-то занимала пустыня, превратилась в болото, разбавленное кое-где, на холмах, полосами леса… Несколько подземных толчков, возникших в результате разлома земной коры, спровоцировали неожиданное "пробуждение" растительной бактерии, мирно почившей в грязи у берега. Судьба дала шанс родиться второй раз инородной жизни, случайно создав все условия для этого… По мере созревания в странном растение всё больше нарастало противное, точащее изнутри, раздирающее чувство…
Серая, тягучая мгла над болотом насыщалась, пропитывалась гнилостным запахом…. В трясине разлагались остатки животных – переработанных и выплюнутых Паучьим деревом. Над мрачной, изумрудно-синей с тёмно-серым, аурой болота тускло горели сиреневые огоньки светлячков. Стояла гробовая тишина… На невысоком холме, рядом с топью, росло ОНО… Паучье дерево, напоминавшее гигантский куст, с той лишь разницей, что все его ветки были почти одинаково толстыми и начинались одновременно от самой земли. Чёрная, вся в наростах, кора чудовища, покрытая острыми колючками, постоянно хотела крови. Под корой дерева располагался огромный желудок, напоминавший толстую кишку, позволявший чудовищу перерабатывать самые различные, по-объёму, куски мяса. В середине ветвей пряталось огромное дупло рта – засасывающее своих жертв прямо внутрь, заталкивающее орудуя ветвями… Огромный растительный осьминог–хищник. Иногда, когда никто долго не забредал в гости, голодное дерево сворачивалось в комок, и само катилось в строну предполагаемой добычи. Благо, чуяло оно прекрасно. Настигая, разворачивалось и атаковало, словно разъярённая гидра. Жители Альфы боялись этого дерева до потери сознания. Ибо их нежная, сиреневая кожа являлась для дерева любимейшим деликатесом. Оно с наслаждением настигало несчастных, выбирало самого аппетитного и ловило в свои объятия. Уже исчезая в глотке, панически визжа, отчего у дерева обострялось яростное чувство прожорливости, Альфийцы ещё махали оттуда своими шестью руками, тщетно пытаясь выбраться, но яд колючек делал своё парализующее дело… Крики затихали в чреве чудовища. Оно смачно переваривало их и срыгивало остатки из ужасной пасти в проклятое болото. У Паучьего дерева не было ни чувства жалости, ни осторожности. Оно обожало охоту и постоянно, даже ранним утром, в полудрёме, пыталось настроить своё обоняние на обнаружение возможного нахождения пищи… Но, один раз, дерево посетило странное любопытство… Оно чувствовало двух лягушек, слишком мелких и незначительных, для поедания… Лягушки находились достаточно далеко от дерева, но так красиво квакали на пару! Кровожадным существом двигал уже не только инстинкт, но и любопытство… Оно и само не знало, почему его так влекло это парное кваканье… Лягушки удалялись… Дерево не спеша катилось за ними. Оно не могло остановиться. Ему нужно было понять что-то, важное для себя… То, чего смутно не хватало… Паукообразное последовало за лягушками на просеку, покрытую розовыми мхами… Там, так далеко от родного болота, лягушки затихли… Чудище подкатывалось к ним, собираясь раскрыться… Съев их, оно надеялось понять секрет притягательности этих двоих… Лягушки сидели рядышком и квакали всё громче, выводя каждую руладу, словно арию… Они пели о наступившем лете, о любви, о прекрасном мире вокруг и природа цвела и раскрывалась с их пением… Розовое солнце Альфы бросило на просеку свои мягкие лучи и певуньи, озарённые золотисто-алым светом, казались самим олицетворением жизни… Паучье дерево неожиданно, через призму нового сознания, почувствовало прелесть этого мгновения… Оно растерянно остановилось… Оно свободно распластало по мхам свои щупальца, отдавшись целиком необычным ощущениям… Дерево впитывало в себя запахи леса, трав и цветов… Оно в умилении благоговело перед тем, что открылось ему… Нет, оно не будет есть… Отвращение к ужасному было вторым чувством, которое стало доступно Паукообразному… Лягушки затихли и упрыгали в разные стороны… Дерево огорчённо смотрело им в след, ему так хотелось слушать их… Долго-долго… Может быть, всю оставшуюся жизнь… Существо опять осталось совершенно одно, Оно горевало от исчезновения лягушек, признав в них что-то родственное для себя… Дерево скорбело по первым своим друзьям, хотя они и не знали, о той роли, которую играли для него… Паукообразное свернулось в клубок и затихло, пропитываясь покоем, светом и ностальгией по пению, перевернувший нечто в его сознании… И тут на Дерево со всех сторон полетели металлические сетки, отовсюду выскочили шестирукие Альфийцы в бронированных костюмах, неуязвимых для ядовитых колючек… Паукообразное оживилось, оно яростно пыталось освободиться, плевалось и шипело, размахивая всеми своими ветками. Альфийцы громко кричали что-то… На разъярённое Дерево полилась струя огня… Оно заверещало от боли, пронзительно и тонко… Именно теперь ему так захотелось жить… Существо высокими, пронзительными стрекотаниями молило о пощаде, о прощении, о понимании… Альфийцы, не знавшие язык Паукообразного, видели в нём только страшилища, подлежащего уничтожению…
– Стойте! – вдруг закричал, выбежавший из толпы Альфийцев седой профессор…
Слишком поздно… Кожа ветвей дерева лопалась от пламени… Его стрекотание затихло в огне, очистившись и искупившись…
Лягушки, обнявшись, сидели рядышком и издали следили за гибелью Паукообразного… Нечто, похожее смутно на сожаление, закралось в их маленькие тельца с чипами, вживлённым в них профессором…
На следующий день, на обгоревших останках Паучьего дерева, Альфийцы вручили медаль своему старейшему генному учёному, профессору Эзель-Шнайпесу, придумавшему и разработавшему проект с " умными" лягушками, управляемыми пультом, служившими вариантом ловушки для Паукообразного.
– В чём же секрет такой соблазнительности лягушек для чудовища? – спросил у учёного его сын.
Профессор молча сжал в руке медаль… От медали в ладонь пошёл предательский холод… Холод… Профессор поднял глаза:
– Медаль я не заслужил, – глухо произнёс он и отдал её сыну, – положи её на могилу…
– Какую могилу? – не понял сын.
– Могилу Дерева, проект по ловушке которого стал самой большой моей ошибкой, – профессор крепко зажал медаль в ладони сына, – я должен был вылечить и спасти его… Равнодушие и занятость – те две вещи, которые не простительны… А я, именно я, мог бы помочь ему…
Голос учёного дрогнул, он поспешно отвернулся и быстро ушёл, даже не попрощавшись с сыном…