-Ну, Вась, нечего! – проворковал Тимка притворно – приятельским тоном. – Полезай!
-А почему я?
-Ну, а кто же еще? Твоя вина – тебе и лезть. Доставай ее теперь.
И увидев, что Васька застыл в нерешительности, он добавил: - Полезай! А то Рыжему скажу. За мной будет его очередь. Он тебе уши оборвет.
Наступила пауза. Рыжего они оба побаивались. Наконец, Васька решился и, легким прыжком преодолев невысокое ограждение, оказался на свалке.
Она казалась бескрайней. Под яркими лучами июньского солнца краски ее кричали. Чего здесь только не было! Осколки стекла – бутылок, банок, лампочек, пузырьков, бросали прямо в глаза слепящие зайчики. Так же ярко блестели серебристые банки из-под консервов, укупоренных во всех краях света. Торчали врастопырку плохо обглоданные птичьи и рыбьи кости. Скомканные бумаги, серые газеты пропитались рыжими пятнами. Белели потеки пролитой кислой сметаны и простокваши, в желтых каплях прогоркшего масла застыли крохотные, с булавочную головку, зловонные пузырьки. Чернели комли нечистот, кое-где стыдливо присыпанные светло-серой землей. Желтела и сворачивалась колечками огуречная кожура, очистки картошки, ботва редиски, погнившие листья салата. Завалявшиеся тут и там совсем уже, казалось бы, сгнившие картофелины неожиданно выпускали ростки – нежно лиловые у клубня, постепенно зеленевшие ближе к ветвистым концам. Бурые пятна томатного сока, изжелта-коричневые клочья оберточной бумаги, разломанные пластмассовые игрушки, казавшиеся еще ярче от налипших на них комьев жирной грязи. Драные полиэтиленовые пакеты, не поддающиеся гниению, сохранившие в своих слипшихся внутренностях скользкие комья разложившейся пищи. Беловатая короста на солнце и серо-зеленая, мохнатая плесень везде, где сохранялся клочок тени. Ошметки и очистки. Обрезки мяса, медленно истекающие мутной слизью. Полчища мух, блестевших на солнце радужной побежалостью крыльев и зеленым металлом брюшек.
И над всем над этим – перемешивающиеся облака смрада всех оттенков.
С трудом преодолевая отвращение, Васька сделал один осторожный шаг, потом другой, пристально вглядываясь прямо перед собой, чтобы не вляпаться во что-нибудь уж особенно липкое и вонючее. Казалось, все внутренности завязались тугим узлом, тугой комок тошноты подкатывал к горлу.
Она должна быть где-то здесь, недалеко от края. Жмурясь от нестерпимого света, он внимательно огляделся. Нет нигде.
Еще несколько шагов, один мучительней другого. Новая остановка. Снова взгляд вокруг. Ага, вот она!
Она лежала навзничь, запрокинув голову. Черные глаза остановившиеся навсегда, блестели, как полированные камни. Из-под короткой верхней губы выглядывали зубки.
-Ну, что нашел? – раздался сзади голос Тимки.
-Нашел.
-Ну, так неси осторожнее, она еще многим пригодится.
-Ладно. Без тебя знаю.
Сглотнув комок отвращения, Васька осторожно поднял худенькое окостеневшее тельце и двинулся к границе свалки.
-Господи, и зачем они вообще-то нужны? – философствовал между тем Тимка. – Как к такой хоть даже прикоснуться – убей, не пойму, уж не говоря о чем большем. Жила бы себе не тужила, хлопот не знала. Я бы на нее не взглянул, не то чтобы тронуть. Но – что поделать! Обстоятельства заставляют. Эх, жизнь наша горькая. Жестокая она штука, что ни говори.
Васька от негодования едва не выронил свою ношу: «Это у тебя-то жизнь горькая, сволочь, барин, жирнюга трясучий! Да ты хоть день один знал, что такое голод, хоть раз под дождем ночевал, хоть один удар, хоть один пинок получил за все годы своего существования? Жестокая штука! И посмел же сказать! Вот из-за таких лентяев и нам, простецким труженикам, покоя нет. Рыжий тебя погонит, будь уверен. У него не отвертишься!»
Вот, наконец, и ограда. Осторожно преодолев ее, Васька опустил свою ношу на землю. Какое удовольствие почувствовать под собой зеленую упругую траву, а не обманчивую почву свалки.
-Сам теперь осторожней бери, - проворчал он. – Смотри, Рыжий с тебя за нее спросит.
Но Тимка его не слушал, он улепетывал со всех ног со своей добычей. Васька медленно двинулся следом. Под раскидистой вишней, где была дырка в заборе, он остановился и прилег на траву.
Долго ждать ему не пришлось. Со стороны ближней дачи послышался звонкий, радостно – удивленный детский голос.
-Мама, мама! Смотри! А наш Тимка мышь поймал!
И тут же женский:
-Где? Где?
С отвращением:
-Фу ты, господи, какая гадость!
Строго – дочери:
-Не смей трогать! Отойди от него.
Так же строго – Тимке:
-И ты не тронь! Поймал и ладно! Неужели ты эту дрянь теперь есть будешь? Да я тебя после такого и в дом не пущу! Оставь немедленно.
Дочери – властно: - Принеси мне сюда веник и совок.
Девочка – умиленно – просительно: - Мамочка! А давай мы ее похороним!
Васька вздрогнул под вишней.
-Еще чего! Непререкаемо отвечала мама. – Я ее выкину на свалку, там ей и место.
Пауза.
И, наконец-то, - обращаясь к Тимке, фальшиво-ласковым голоском: - Ах, ты добытчик наш! Охотник! Молодец какой! Дай-ка я тебе молочка налью.
Васька пружинисто вскочил, поднял хвост трубой и бросился бежать к своему дому.