Когда-то ласково обзывая жену дурехой, Валентин имел в виду ее простодушие и доверчивость, но никак не качество ума. Он вообще не думал об уме как категории требующей оценки. Мудрецы ему не встречались, умники, рядом с которыми было неуютно, остались в студенческой среде. Сейчас его окружали рядовые граждане, к каким он причислял и себя.
Естественно – в глубине души он оценивал свою персону на пять с минусом, если по пятибалльной системе. По той же системе жена могла рассчитывать на три с плюсом. Для счастливого брака вполне нормально. Но сейчас она вела себя как отличница, и это раздражало. Откуда-то прорезалась ироничность, совершенно не присущая Олесе. Юмор она понимала, но автором удачных шуток никогда не была. Она даже смеяться над откровенной глупостью считала нечестным. Откуда же взялись эти насмешливые нотки, и куда девалась неуверенность?
Неузнавание жены привносил в ее образ какое-то очарование.. Ты смотри – какая! Даже не верится, что это она подавала к дивану еду и питье, как больному ребенку, гладила рубашки, чистила туфли, когда он опаздывал на работу (а он часто опаздывал), и приносила к телевизору что-то открыть из консервации.
– Ты извини, я не могу открыть сама, нож плохой.
Он милостиво открывал. Первая жена, Елена, сказала бы иначе:
– Слушай, лежебока, когда открывалку новую купишь?
Ленка просто орала из кухни:
– Сними банку с антресолей, я не дотянусь!
И не спрашивала, на каком месте футбольного матча он вынужден прерваться ради дурацкой банки с огурцами.
Олеся ждала рекламы – не тревожила по пустякам. А сейчас он ее не тревожил – на всякий случай, чтоб не нарываться на насмешку. Сам сходил на рынок, купил картошки, курицу, яблоки, любимые Олесины конфеты. Жена не растрогалась, вроде даже не заметила его подвига, но обед приготовила. Молча.
Вечерами она теперь куда-то уходила, возвращалась поздно, а он метался по квартире, раздумывая, с какого бока подойти к супруге, чтобы
начать серьезный разговор. Но когда Олеся возвращалась, на него накатывал страх, и разговор откладывался на потом. Ниночка же ночевала дома все реже, совсем отбилась от рук. Семья и точно разваливалась на куски... И все из-за крошечного греха Валентина – так он полагал, проклиная свою слабость, а вернее – неосторожность. Раньше-то обходилось как-то...
И все-таки надежда, что все потихоньку утрясется, забудется, простится, потеряет остроту, не умирала. Вульгарный треугольник (вернее – прямоугольник) тоже распадется.
Только госпожа Судьба вздумала поиграть с провинившимся в кошки-мышки. То вдруг позвонила в полночь Мишель, чтоб поинтересоваться здоровьем Валентина. То мамаша Тамаркина пыталась шантажировать Валентина – тоже по телефону. Первую (Мишель) он просто назвал дурой, при этом шипел в трубку так злобно, что та в ответ крикнула:
– Ах ты, старый козел!
Даже не верилось, что это она казалась ему когда-то интеллигентной девочкой. Совершенно базарные интонации будущей врачихи почему-то расстроили его больше, чем атака Тамаркиной родительницы. Хотя как раз от последней можно было ждать любой пакости.
Какое-то время было тихо. То есть, конечно, ничего хорошего, потому что Олеся по-прежнему молчала, исполняя роль хозяйки дома, правда, не допуская мужа к своему телу. Но все-таки оставалась надежда на то, что упрямица устанет от собственного одиночества (не верил он в какого-то физика!). Был еще расчет на дочку, которой вряд ли на руку будет их развод. Валентин даже усилил свое внимание к «ребенку», заброшенному мамочкой.
– Доця, как дела в салоне? – спрашивал он Нину, если та появлялась на горизонте до полуночи.
– Тебя что интересует конкретно, папуля? – улыбалась ехидно «доця».
– Ну, вообще... Как план?
Нинка смеялась:
– Пятилетний? Так выполнили уже за три месяца. Ты лучше загляни ко мне как-нибудь. Такая голова сейчас женщинам не в кайф! Бритые в моде. Или не заметил?
– Под ноль, что ли? Я думал – только бандюки да «качки» ходят лысыми. И что ж за искусство – наголо постричься? Это ж самому можно! Перед зеркалом! За что ты бабки получаешь, девочка?
Олеся от таких диспутов уходила. Она понимала стратегию супруга – склеить семью с помощью дочки. Ей отводилась, как всегда, роль примирительницы. Не хотела она сейчас никакой роли. У нее созревало свое решение – вместе с чувством обновления.
Это был прямо-таки глобальный процесс – обновление всех органов чувств. Словно она спала, спала, а потом проснулась и постепенно включалась в реальность, расставаясь со снами. Первым прорезался слух – она стала различать интонации чужих голосов, четко отделяя фальшивые от искренних. Потом предметы и лица вроде бы заговорили без слов. Хватало контуров, мимики, жестов, взглядов, чтобы все очистить от второго и третьего плана, проявить суть. Она не задумывалась, что толкнуло ее на это новое качество жизни, – внезапная любовь или полное разочарование в муже.
Если бы у нее была подруга, та бы прояснила ситуацию, заставила задуматься, даже если бы ошибалась. Она бы подтолкнула мысль, которая до сих пор была послушна обстоятельствам, слишком инертна. Олеся вроде бы запоздало умнела, и это больше всех радовало Валерия. Если раньше Олеся нравилась ему чисто по-мужски, то сейчас он получал удовольствие от общения с нею – даже на ходу. Так радуются хорошие учителя ученику, у которого вдруг прорезалось аналитическое мышление. Олеся стремительно впитывала в себя новые знания и незнакомые впечатления. Ее невежество в гуманитарных областях, так любимых физиком, было удивительным. Если бы не любовь к этой женщине, Валерий бы отступился. Дур он не выносил. Как правило, те не осознавали своей ущербности. Олеся же, быстро определив интеллектуальную пропасть между собой и возлюбленным, внутренне подтянулась, словно готовясь к прыжку.
Она и всегда больше слушала, чем говорила, а сейчас и подавно: она внимала каждой свежей мысли Валерия, точно любознательный ребенок. Его это умиляло, вызывало нежность. Слава Богу, от природы она оказалась неглупой. Но иногда, сраженная эрудицией своего друга, сокрушалась:
– Господи, какая я дура!
– Да человек не может все знать, – утешал ее Валерий. – Наш мозг выборочно работает, отметая все ненужное!
– Мой мозг не работал, а отлынивал. Он у меня ленивый... Как многое он считал ненужным!
– Глупая, – смеялся Валерий, прижимая к себе Олесю, – у тебя сердце умное, память хорошая, ты способная к учебе.
Он не боялся знакомить Олесю со своими приятелями, которых оказалось очень много. «И когда он успевает с ними встречаться – с такой-то занятостью на работе?» – удивлялась Олеся.
Среди друзей Валерия были однокурсники и одноклассники, но еще больше – каких-то странных личностей, намного его старше. Правда, странными они казались при первом знакомстве. Очень быстро эта странность отходила на последний план или забывалась вовсе, а человек расцветал причудливым творением, которое хотелось слушать и рассматривать. Если раньше Олесю окружали понятные и простые люди и вещи, то теперь она попала в новый мир, вызывающий сложные чувства. Он завораживал своим разнообразием, вызывая кучу вопросов без сиюминутных ответов. Некоторые вопросы Олеся просто стеснялась задавать, чтобы ее не приняли за идиотку. В конце концов она разобралась во многом и сама, но первые шаги познавания новых людей настолько уводили от ее привычного существования, что Олеся и впрямь себя чувствовала набитой дурой.
– Ну вот, теперь ты знаешь почти всех, – сказал Валерий однажды после очередного визита к своим друзьям. – И ты им понравилась, я рад. Вопросы будут?
– Еще сколько, – вздохнула Олеся., и Валерий усмехнулся ласково. – Тебе кто больше всех понравился?
– Сергей, тот что со змеями. У него глаза добрые. Сколько у него этих ( ей хотелось сказать – тварей) созданий! И как же он с ними управляется? Их же надо кормить!
Домашний террариум Сергея потряс Олесю, видевшую гадов только в кино. Олеся не спрашивала, чем питаются эти тварюки, вызывающие у нее легкое отвращение или даже страх – в зависимости от их размеров. Здесь жили и питон с удавом! Господи, они же кроликами питаются, думала Олеся чуть ли не с ужасом.
– А что они едят? – все-таки спросила у Сергея.
– Чем угощу, то и едят. Тараканов развожу, крыс.– Сергей кивнул в сторону двери, за которой скрывалась еще одна комната.– Показать?
– Не надо! – хором ответили Олеся и Валерий.
– Не пугай девушку, – добавил Валерий. – Ей и так ночью приснится твой зверинец.
Лучше бы показал – Олеся так и представила себе комнату, где свободно гуляют толпы тараканов в компании с крысами. Ничего себе работка у зоолога!
Змеиный хозяин был черен и волосат. В гриве вьющихся волос густо серебрилась седина. В черных глазах почему-то стояла печаль. Но вел он себя по-джельтменски: помог Олесе снять плащ, усадил в огромное кресло, покрытое шерстяным пледом, притащил на подносе пузатый заварник с зеленым чаем, ловко расставил чашки и блюдца для печенья. Конечно, оно было покупным, судя по тому, что женской руки здесь явно не хватало – только огромные аквариумы для зверей имели чистые стенки, пыль же повсюду лежала нетронутой. Олесе захотелось пройтись тряпкой хотя бы по экрану телевизора.
– Он в университете работает? – спросила Олеся по дороге домой.
– На половине ставки. Он – свободный художник. Почти.
– А почему у него картин нет, если художник? Или это метафора такая?
– Нет, он и правда художник. График. В нашем художественном музее есть его работы. Он – замечательный график! Следующий раз посмотришь его папку с работами. В «универе» приходится подрабатывать для кормежки зверей. А еще он режет по дереву, делает нецке... Может, видела такие фигурки на книжной полке? Это и есть нецке... Каждая стоит кучу денег. Продает, когда не густо с деньгами. Жена живет отдельно, а детей нет.
– Бедняга, – вздохнула Олеся.
– Ничего, они с женой друзья. Приходит иногда прибираться, обед готовит на несколько дней.
– Жалеет...
– Как раз его жалеть не надо, он счастлив.
«Жену на гадюк променял», – подумала Олеся осуждающе. Но в следующий раз они с Валерием попали на вечеринку у Сергея, и Олеся своими глазами видела, как ведут себя супруги – прямо молодожены! И в комнате было теперь чисто, как в террариумах.
Олеся даже радостно подумала, что жена вернулась к своему зоологу-художнику, но Зоя, женщина молодая и ухоженная, встав из-за стола, весело расцеловалась с мужем и ушла со всеми. «Хоть бы посуду помыла!» – удивилась Олеся.
И вечеринка была странной: отмечалась дата рождения какого-то европейского художника, Леся забыла его имя тут же, потому что в застолье именинник больше не упоминался. Было много смеха, шуток. Народ собрался разношерстный – по мнению Олеси, но веселый, и вроде бы никак не связанный ни с кафедрой зоологии, ни со змеями, ни с художниками. Говорили о таких вещах, в каких Олеся была полным профаном, но вели себя с нею так, словно она была своя и в курсе. Женщин было четверо, и все с небольшим «приветом», как показалось Олесе, но с нею обходились так доброжелательно, что Олеся к середине застолья даже осмелилась рассказать смешной случай из жизни своих детишек.
В тот день она убедилась еще раз, что ее любимый – душа компании.
Продолжение следует http://www.proza.ru/2010/09/21/90