История Золушки,
переплетающаяся с историей безымянной Принцессы, такова. Золушка выросла в деревне на Крайнем Юге, где-то в районе, ну, скажем так, Сицилии, в семье одного не городского – не сельского бедняка, чиновника самого мелкого разряда, среди виноградных зарослей и овечьего помета, и была тринадцатой среди пятнадцати или шестнадцати детей, в основном братьев, которые часто уходили то на войну, то на им только ведомый промысел, чтобы изредка привезти подарки, разные ленты, конфеты и браслеты, и среди братьев, наряду с отдельными тиранами, встречались и очень ласковые, незлобивые люди. Золушка росла, как положено: скребла котлы, доила корову, собирала кизяк для печки, копошилась в огороде, бегала в лавку за хозяйственным мылом, спичками и керосином, таскала воду по два ведра и училась в школе. Росту в ней к шестнадцати годам было сто сорок пять сантиметров, а весу еще меньше. У нее была коса до пят, большие черные глаза, громкий голос и природная смекалка. В надежде на последнюю братья отправили Золушку учиться в город.
Город был сущий Вавилон, стоязыкий, поглощающий, попирающий. Золушка приехала и, городом поглощенная, многоэтажием попранная, немедля упала в обморок. И тут же рядом – надо же такому случиться! – оказался какой-то молодой человек – ну, конечно, принц! – склонился, ахнул, умилился, а может, задохнулся от волнения, подхватил ее на руки и, вознеся на один из верхних этажей вавилонской башни, уложил на ложе, достойное не чумазой сельской девчушки, а рафинированной городской барышни. Золушка полежала немного, очнулась, огляделась по сторонам, пригляделась к обстановке, заметила наконец взволнованного и преданно ожидающего ее пробуждения принца и вдруг – по наитию, по одному лишь наитию! – поняла, что принц этот… конечно, очень милый малый, и одет хорошо, и вообще – как они тут говорят, в городе – ах, да! – вполне интеллигентный юноша, но уж слишком он юноша… нет, слишком уж он интеллигентный… в общем, все-таки, совсем не тот, кому она предназначена.
И Золушка решила до поры до времени не терять ни голову, ни башмачок. Но при этом – на всякий случай! – продолжала периодически терять сознание, умудряясь при этом не терять голову. Да, да, да, она продолжала периодически грохаться в обморок, потому что, несмотря на деревенское происхождение, у нее было слабое здоровье. И в городе она продолжала скрести котлы и одновременно учиться в школе (кажется, второй, а, может быть, даже третьей ступени), удовлетворенно отмечая (или замечая?), что еще пара-другая вполне милых, и даже немного интеллигентных царевичей, султаничей, принцев стабильно держится (охотится, играет в мяч, занимается в библиотеке, вкушает вавилонские яства) неподалеку от нее, хотя и на некотором расстоянии. Возможно, они справедливо полагали и даже точно знали, что на ее островной родине, назовем ее, ну, например, Сицилией, потому что с Сицилией у читателя наверняка найдутся подходящие к случаю ассоциации, словом, там, на Сицилии, существует чудесный обычай и славная традиция братской помощи попавшим в беду сестричкам. И только тот самый первый принц, тот отважный отвергнутый мальчик… продолжал караулить ее обворожительные обмороки, чтобы, тащась от своего рыцарства, вновь протащить – да нет, вознести! – ее худенькое тельце по всем лестничным пролетам и, трепеща от усталости и любви, уложить куда там положено было ее укладывать.
Но тут из родных мест Золушки в Вавилон приехала Принцесса.
Принцесса была настоящая белоручка! Она ни разу в жизни не бегала в лавку за керосином! Она вообще не знала, что такое керосин. Она вообще свалилась с Луны и не знала, что такое коза. А еще она была красавица. Мягкая, округлая, белокожая, с ямочкой на подбородке, с высокой грудью и крутой попочкой, со стройными полными ножками, лебедиными ручками, плавной походкой, и голоском нежным и задорным, как у птиц в весеннем саду. Сердце Золушки упало! И продолжало падать по мере того, как обнаруживались прочие достоинства и таланты Принцессы. Принцесса умела читать и писать, грамотно излагать свои мысли на латинском письменно и французском устно, играть на лютне и клавесине, беседовать с иностранными послами и кружить голову дровосекам, драконам, царевичам, султаничам – в общем, принцам. Да, и принцам тоже. Отбросив комплексы и сомнения, Золушка начала действовать.
Что же, она решила отыскать… ахиллесову пяточку на августейшей ножке. И нашла сразу две, так сказать, по числу ножек. С превеликой радостью она обнаружила, во-первых, что высокородная, высокоразвитая, высокообразованная Принцесса – у-лю-лю! – не владеет родным, природным, народным, условно сицилийским диалектом! Разве может она, нет, разве достойна она, в таком случае, быть народной любимицей? Нет, нет и еще раз нет! Она этого не достойна. Тут же преисполненная благородного гнева Золушка начала кампанию в прессе и зарядила энергией прогрессивных журналистов бастующий сицилийский пролетариат. Дело удачно совпало с усилением борьбы за отделение, скажем так, Сицилии от метрополии, метрополии от Европы, а Европы от Великого Вавилона. Сицилийские крестьяне, тьмами и тьмами подавшиеся в Вавилон на заработки, были подключены Золушкой к закидыванию Принцессы гнилыми помидорами и тухлыми яйцами. Когда окрыленная Золушка легко взбегала на импровизированную трибуну (пирамиду из ящиков, в которых ее земляки держали те самые помидоры) и пламенно произносила свои зажигательные монологи на чистейшем просторечном арго своей родины, грузчики радостно кидали в небо шапки и кепки и дружно орали “Свободу Сицилии!”, “Долой монархию!”, “Башне – бой!”
Принцесса же…
Принцесса растерялась. Растерялась сначала, но потом простирнула (пришлось научиться!) забрызганное томатным соком атласное платьице в серебряном корытце, нашла в библиотеке раритетную грамматику сицилийского, так сказать, диалекта, написанную в позапрошлом веке знаменитым путешественником и филологом Абу Иса Хамидом, и принялась штудировать немудреные парадигмы. К великому сожалению бедной Золушки, уже через месяц Принцесса могла парировать гневные атаки прогрессивных интервьюеров на языке своих праотцов, морских разбойников, предводитель которых когда-то давным-давно был коронован на этой самой Сицилии по решению тайного ордена настоящих правителей, словом, на том самом языке, да еще столь ядреном и сочном, почерпнутом, в основном, из эпических сказаний и песен, что Золушка, хоть и цеплялась еще какое-то время к принцессиному акценту, была вынуждена мужественно признать свое поражение по первому пункту.
Но, к великому торжеству ее, у Принцессы нашлась вторая ахиллесова пятка. Несчастная слишком много читала. Она прочла много чудесных книг, сокровищ не только древней, средневековой и новой, но также новейшей и сверхновейшей литературы, и эта самая литература научила ее всему – то есть, всему самому нехорошему, чему только может научить литература. Одним словом, Принцесса хотела любить и быть любимой. Как романтическая дурочка, как сентиментальная глупышка, мечтала она о счастье, о доме с балконом на море, об алых парусах, раздуваемых западным ветром. Она ждала любви как радости и чуда. Она была переполнена ожиданием чуда. И немудрено, что чудо не заставило себя долго ждать.
Он не был принцем, драконом, дровосеком. Он был просто длинным и длинноволосым студентом, двоечником и шалопаем. Но по ночам он слышал музыку, как сказал когда-то поэт. И Принцесса влюбилась в него без памяти. Они поцеловались уже во время первого свидания, которое случилось между стеллажами вышеупомянутой библиотеки. Отложив отобранные книжки в сторону, студент наклонился и поцеловал Принцессу в алые губки. Сердце Принцессы взлетело, а в дальних зеркалах замаячили алые паруса. Он целовал ее среди старых книг и древних папирусов. Он гладил ее большими, грубыми ладонями морского разбойника, и атласное платье струилось и льнуло к его клетчатой ковбойской рубашке и синим генуэзским штанам. Принцесса запрокидывала голову, и он целовал пульсирующую жилку на ее гордой шее.
О, как пульсировала та нежная жилка, прекрасно видела торжествующая Золушка, когда подглядывала за ними, вынув с соседней полки пару книжек. И совершенно несложно было ей проследить дальнейший путь грехопадения Принцессы. Вечером того же или следующего дня, скребя котел в кухне, Золушка видела, как по направлению к келье Студента по одному из коридоров Вавилонской башни пролетел призрак Принцессы и не пролетел обратно до самой зари. Когда же на заре, с трудом оторвавшись от блуждания воспаленными губами по атлетичному торсу своего такого беспечного, а потому, увы, от утомления и счастья так мило уснувшего возлюбленного, Принцесса отворила дверь и вышла в коридор, а из коридора на улицу, ее встретил за порогом настоящий шквал помидорного огня и сицилийского мата. Это бодрые грузчики были подняты по тревоге своею бдительной подругой! Прогрессивные газеты вышли с язвительными заголовками. К вечеру народный гнев докатился до Сицилии. Наследница престола была во всеуслышание объявлена глубоко и безнадежно падшей и недостойной. Толпы народа вышли на улицу. Оскорбленный король Сицилии выпил яду. Страна немедленно была провозглашена республикой. Студент был найден застрелившимся тремя выстрелами из тщательно вложенного в руку пистолета. Слабая здоровьем Золушка перестала падать в обморок, дала отставку всем не слишком подходящим к ее дальнейшим планам царевичам, султаничам и прочим принцам, вышла на той же неделе замуж за одного никому неизвестного портового парнишку и в полгода сделала его Президентом республики. Вавилонскую башню разрушили. Университетская библиотека сгорела. Атласное платье Принцессы было продано на аукционе в Лондоне за пять миллионов фунтов.
Принцесса? Принцесса умерла. Или уехала куда-то. Да кому она нужна, ваша Принцесса?
Да здравствует жена Президента республики!