Свет хрустальных ламп отражаясь в шикарном колье на пышной груди острыми бликами скачет по водной глади паркета. И зеркально чёрные сапоги с хрустом давят их, не замечая, устремляются вперёд за нежно хрупкими туфельками. И блеск пар несущихся орбитами запахов, взглядов, дыханий. Шлейфы платьев. И музыки, музыки, музыки… грома выстрелов, тонкого пения фугасных снарядов и фонтаны горячих брызг в беспробудной тишине после взрыва. Звёзды погон припудрены грязью земли. И серой кровью забрызгана офицерская шинель.
Темп вальса не затихает, вперед, словно в погоне за нежно-хрупкими туфельками ведя за собой роту солдат. Танцуя, ласково прижимая, по лезвию, по грани вместе, вперёд, нет, не пробежать, прокружится атакой кровавой, флиртом опасным… но куда?
В мыслей водоворот? Когда музыка кончилась и можно лишь с замиранием вспоминать…
А барабан верного браунинга крутится, без замысла, как мысли и воспоминания. А воронёная сталь так нежна, к седому, мужскому виску. И ладонь, так нежно обняв рукоять, как ту тонкую талию, горит словно помня огонь тела, сквозь шёлк искрящегося платья. И палец так нежно ведёт по курку, будто касаясь тех алых, влажных губ.
И золото мундира, и кресты с сильной груди, так и останутся в убогости чёрной избушки, в безграничье простора Сибири, даже когда кости истлеют и вальс выйдет из моды.