Галадрион Морт поставил чайник на плиту и зажёг газ. Сел. Оранжевые в синем лепестки искусственного огня отблёскивали в его огромных, удивительно огромных чёрных глазах. За мокрым окном чёрно-серой громадой маячил раскисший сентябрьский пейзаж. Часы только что пробили девять. Едва ощутимый сквозняк пахнул сыростью.
Галадрион Морт встал, чтобы достать заварки – и, зацепив рукавом лежащую на самом краю ложечку, смахнул её на пол. Ложечка упала с гулким алюминиевым звуком – бламмм. Галадрион Морт нагнулся и поднял её. Споласкивать не стал, обтёр так, положил на стол. Нашарил пакетик с матэ, заглянул внутрь. Вздохнул – под чайником раздражённо заперхало – чаю оставалось на пару чашек. Завтра придётся пить кофе, от которого потом долго не уснёшь. Сердце стучит и всё такое.
Галадрион Морт вытряхнул сухой матэ – в высокую белую чашку поменьше, в низенькую тёмно-зелёную побольше – и бросил пустой пакет в ведро. Пакет упал на бок, и из него выпали крупинки чая. Галадрион Морт присел и начал сметать их ладонью. За пальцами потянулись пряди свалявшейся пыли с завязшей в них трухой, как-то – просыпавшимися крошками приправок от одноразовой лапши, крупинок соли, порыжевших былинок матэ, ещё чего-то.
Днём, соблазнившись выглянувшим солнышком, он вышел пройтись. Конечно, тучи моментально обложили осеннее небо, но Галадрион Морт решил, что дождя всё же не будет, а хоть бы и будет – в его любимом сосновом лесу падающая сверху вода не так страшна. Сосны, как всегда, пахли сильно и замечательно. Обычных в это время собачников видно не было. Галадрион Морт гулял час или полтора, дошёл до ржавого мостика без перил через замусоренный ручеёк, а на обратном пути увидел пожилую женщину, поливающую из лейки с длиннющим носиком чахлое деревце возле панельной девятиэтажки. И ещё ему попалась на глаза мёртвая ласточка, которую он аккуратно обошёл. Отчего-то ему показалось, что женщина и ласточка как-то связаны. И ещё он подумал, что если некто, слепой от рождения, в один прекрасный день прозреет, и тем самым изменит мир вокруг себя – изменится ли вместе с этим миром он, Галадрион Морт?
Сняв закипевший чайник, он разлил кипяток и тщательно поболтал в чашках ложечкой. По кухне поплыл запах перегретого матэ. Галадрион Морт невольно улыбнулся – той лёгкой полуулыбкой, что невольно появлялась на его лице каждый раз, когда он заваривал этот чай из далёкого Парагвая. В аромате матэ ему чудилось лето.
Галадрион Морт писал прозу сюрреалистического уклона, правда, сам предпочитал термин «абсурдизм». Её снисходительно печатал один интернет-ресурс и даже платил автору какие-то гроши. Галадрион Морт был ему за это чрезвычайно благодарен – бытовых потребностей у него почти не осталось, а суетиться и продвигать свои произведения ему было неинтересно. Настоящий статус-кво всех устраивал.
Допив первую чашку, Галадрион Морт сполоснул её в покосившейся эмалевой раковине, поставил рядом со второй, дымящейся, и подошёл к Белой Двери. Сегодня такой день, когда он откроет её.
– В реальности небо голубое, а трава зелёная, – прошептал Галадрион Морт, поглаживая блестящую бронзовую ручку. – В сюрреализме небо белое, а трава чёрная. В абсурде небо твёрдое, а трава слева.
– Браво, – скрипнула Белая Дверь. – Только каким бы махровым сюром… прости, абсурдом не были бы твои тексты, ты всё равно приближаешься к тому, что находится за моей спиной. Шаг за шагом, строчка за строчкой.
Галадрион Морт чуть заметно кивнул. Его улыбка выцвела и потускнела, как испорченная фотоплёнка, но каким-то чудом ещё держалась.
– Даже Дали признавал, что смысл иных его картин ускользает от него самого, – назидательно пояснила Белая Дверь, не обращая внимания на кивок собеседника; это была очень ответственная Дверь. – Так с чего бы быть исключением тебе?
Странно, грустно подумалось Галадриону Морту, а ведь я совсем не чувствую особенность этого дня. Он сжал тёплую бронзу ручки и потянул на себя.
Из-за Белой Двери в комнату вполз Страх…