френч желчь

Настасья Пилецки
Трещотка закончила свои танцы по вискам. Я слонялась босая по разбросанным в твоей квартире матрасам и ватникам, сцеживая яды в баночки из-под антибиотиков. Ты испугалась. Ты бросила. Ты даже ключи не решилась забрать.
Я наивной куклой кричала врача и не рубить концы, кого просила не стало ясно. Корчилась, крысилась, а потом поплелась на Северный вокзал в затертых шортиках и купила билет в Берлин.
Мне двадцать пять у меня по определению должно быть больше злости, больше агрессии.

Аня обещала  забрать у тебя свитер. И гонорар за трехмесячные радости.

Под лампочкой  в твоей операционной кухне табачный дым танцует стриптиз. Мне двадцать пять я так и не научилась просить […...]. Ты даже платаны на Сан-Дэни обнимаешь крепче чем тех, кто умел тебя побеждать. В Париже  много хромых, я уезжая про себя сквозь спазмы отметила.

Аня принесла баралгин и отошла на цыпочках на соседнюю улицу. Прочитала начерченный кровью завет на погребение.
Аня обещала курировать кремирование.

Вижу как желчь вытекает из меня черными срамными буквами через маленький рот в унитаз. Улыбаюсь целуюсь под виадуками с тридцатилетними чистым русским языком, покусываю плечики, царапаю седьмой позвонок.

Как хорошо, когда физически сковывает болезненно — нет времени по тебе тосковать очередной твоей иногородней ласочкой. Выпишусь, вышлю тебе всё твое первыми уральскими почтами. Я NE лайка. NE like it. Я NE умею прощать.
Под небом сквозь сетку в твоей холодной октябрьской кухне я размазала по сухим губам   кислый творог и местные анальгетики, танцевала всю ночь на двадцать первое губки рисовала на восточной стене. Больно стало так, что я выпила все подсолнечное масло, которое обнаружила у плиты. Нашла твою душу в тумбочке между Борхесом и Кортасаром. Поигралась с ней, подурачилась, выбросила в окно. Больно было так что я разбудила Аню и попросила порезать мне ладонь. Вместо крови на белый кафель в коридоре текла похотливая слюна.

Аня обещала,  что если я приму весь баралгин сразу больно не будет.
Французский поезд увозил меня в страну дураков и национальных праздников, где живот не болит и зубы не режутся. Где можно спать вне зависимости от привычки и длинны имени, а на завтрак подавать друг другу в хрустящей обертке сны.