4
Обстоятельства же разворачивались по своему сценарию. У всех не хватало терпения: Тамара решила не прятаться больше в тени чужого « благополучия», так как подружка Алла подсказала, что глупая курица Олеська закрутила роман с физиком, и самый раз вмешаться. Валентин накапливал в себе мужество прийти к Тамарке и все ей высказать (сволочь, поймала его!). Валерий убедился, что ему досталась не самая храбрая из женщин, и надо ею руководить, иначе упустит, а он привязался к этой немногословной, несуетливой женщине, умудрившейся сохранить детскую доверчивость ко всем. И где?! В школе, в должности учителя! Он терпеть не мог всю учительскую породу! У них профессия на физиономии написана раз и навсегда – привычка командовать и самоуверенность в букете с громким голосом и гримасой недоверия слились в один монолит.
Учителей и врачей он различал в толпе безошибочно. Олеся выпадала из школьного мира, и этим сразу привлекла его внимание. Когда он наблюдал, как Олеся беседует с папами и мамами своих учеников, совершенно отрешившись от постороннего мира, и видел счастливые физиономии пап и мам, ему становилось неловко за собственное нетерпение в подобных ситуациях. Он не сильно церемонился с отцами своих лентяев и прогульщиков и не очень верил в обещания « всыпать по первое число своему «выродку». Никаких следов родительской расправы не замечал на следующий день – разве что сидели пару дней потише и кое-как списывали домашнее задание у других... Хорошо, что в его классах все-таки был порядок, и не так уж часто Валерий имел счастье созерцать недовольные лица предков, забывших собственные детские грехи.
Как-то он заглянул в Олесин класс и удивился: тот скорее походил на детсад. Под гул и смех голосов детишки что-то писали в тетрадках, вертя головами вслед гуляющей по классу училке. И та улыбалась, на ходу отвечая на вопросы. Дети не тянули руки, чтобы задать вопрос, а спрашивали вслух и чуть ли одновременно. Олеся отвечала – тоже со смехом, ей вторили детские голоса. Словом – это было педагогическое безобразие, и Валерий прикрыл дверь со страхом, что проходящее по коридору начальство накроет его возлюбленную прямо в разгар преступления.
– Мы сочиняли сказку, – пояснила Олеся, когда он рассказал про свое «шпионство». У них же идеи возникали спонтанно! Знаешь, сколько интересных поворотов мы получили в судьбах героев?
Начальство считало Олесю хорошей учительницей, но награждало других – зубастых, крикливых, хвастливых. Напряженка возникала в конце августа, когда формировались первые классы, а родители почему-то просили записать свое дитя именно к Олесе Викторовне.
– Там все переполнено, – отбивалась завуч, негласно распределяющая будущих подопечных по социальному признаку: на деток из интеллигентных семей, деток «новых украинцев», отдельно стояло юное потомство бывших выпускников, когда-то изрядно потрепавших нервы учителям и дирекции. «Крутые» попадали в класс Евдокии Михайловны, умеющей найти дорожку к сердцу начальства. У нее классная комната становилась образцово-показательной уже с первой четверти, и туда водили проверяющих.
Интеллигентных деток перехватывала Людмила Александровна, дама нервная и склонная к стихоплетству. Юбилейными одами она задабривала завучей и директора регулярно, предпочитая свои творения озвучивать на педсоветах. Тронутое такой любовью начальство не могло отказать поэтессе при сортировке деток.
Олесе доставались остатки, но она справлялась. Правда, иногда родители проявляли удивительную стойкость в своем желании усадить любимое чадо именно в ее класс и даже доходили с просьбами до гороно. Тогда в классе из отбракованных появлялись и «крутые» детки, и интеллигентные, и особо одаренные. Но никто из коллег или начальства не восхищался педагогическими победами Олеси над «сомнительным контингентом». А той в голову не приходило хвастаться удачами – она считала нормой каждую маленькую победу, следуя заветам любимого педагога Сухомлинского.
Такая вот белая ворона с черными глазами жила себе мирно в сложной школьной атмосфере, иногда склочной до тошноты, спасительно отгородившись от остальных плотным детским кольцом, куда не пробиться взрослой зависти.
Появление на школьном горизонте нового объекта внимания – Валерия – нарушило привычный режим ее существования, сильно встревожив. Все-таки Олеся была из породы послушных. Ее предстояло расшевелить, растормошить, привить вкус к протесту, разбудить здоровую злость. Валерий понимал, что породу не переделаешь, но ему так не хотелось терять эту милую женщину, волновавшую его взглядом и улыбкой. Она была не совсем в его вкусе, он предпочитал стройных и длинноногих девиц, но те умудрялись отбить охоту к общению уже при первом свидании. В них была цепкость и некоторый перебор в раскованности. После одной такой встречи с красивой аспиранткой – с умными глазками и вполне приличными манерами – он сбежал прямо в решающий миг сближения. Градус их любовной прелюдии дошел до критической отметки, когда девушка оглянулась вокруг (дело было на зеленой травке под сенью роскошной липы) и спросила будничным тоном:
– Не будем же мы тут...?
Если бы она употребила смешное словцо, гуляющее по экрану, и уже как бы принятое в любой среде, то он бы только скривился, но это был мат, так, «между прочим», то бишь привычный. И Валерий молча встал, поднял с травки свой пиджак, сказал «пока!» и зашагал прочь.
Его не просто раздражала всеобщая словесная распущенность – он видел в ней особый знак. Не скудость словарного запаса, не скрытую тягу к пороку, не дурное воспитание, не жалкое стремление быть как все, не эпатаж, а признак моральной ущербности. Для него переставала существовать самая уважаемая личность, позволяющая себе материться не в кругу мужчин, а с экрана или при женщине. Его называли чистоплюем, снобом – он ничего не мог поделать с собой. Стоило любимой Хакамаде признаться, что она тоже грешит «ненормативной лексикой», как эта выдающаяся женщина для него просто умерла. Да, он сноб, чистоплюй, кто там еще? Но он не собирается ради спроса на вульгарность менять себя. Зэку, алкашу, наркоману, подростку он простит заборные словечки – таков уж уровень их культуры, но аспирантке-филологу...
Потом она, оскорбленная, писала ему, что мат обогащает язык, но Валерий даже не ответил. Ему лично хватало слов и для восторга, и для негодования. Жалкие матюки никак не выражали высоких чувств, сколько суффиксов к ним не цепляй или приставок. Корень-то один.
В общем, старомодная даже в этом плане Олеся была предсказуема и надежна. Но ее надо увести из семьи, думал Валерий, потому что там ее не ценят. Вот и судьба в образе тетушки им подыгрывает – предлагает вариант воссоединения. Валерий не признавался Олесе, что квартира в провинции уже приватизирована и продана, и тетка с сестрой вовсю разрабатывают стратегию их будущего счастья. Мальчик наконец-то влюбился! Мальчик пропадает на свиданиях! Мать на радостях даже стала поправляться и больше не требовала особого ухода. Женщины мечтали замануть будущую избранницу на свою территорию, чтобы детально рассмотреть. Что невеста замужем и имеет дочку, годную в невесты самому Валерию, они не знали. Их воображение рисовало молодую красавицу, а не полноватую женщину невысокого роста со следами морщинок у глаз. Валерий хранил свои секреты не хуже Штирлица. Ему надо было готовить сразу две почвы для будущего сада: одну, замешанную на песке, – для Олеси (попробуй уговори ее развестись!), вторую – для любимых старух, где бы они не увязли в предрассудках. Или – наоборот – чтоб увязли в крепком черноземе его представлений о счастье.
А Тамара тем временем готовила атаку на Валентина. Если верить Аллочке, то жена ее возлюбленного – особа скучная, робкая и глуповатая. Дочь у них – девица боевая, независимая, за мамин подол держаться не будет. Работает мастером в салоне красоты, одевается круто, после смены катается на чужих мерсах и тойотах. Короче, подвела итог Алла, ничьего счастья Тамарка не разбивает, все будут пристроены.
Тамара не знала одного: Валентин как взбесился, вдруг рассмотрев свою многолетнюю супругу поближе. Во-первых, она стала подкрашивать глаза и губы. Ей это шло. Вроде даже помолодела. Во-вторых, стала подозрительно мало есть. Не ела по утрам, а клевала. Похудела. Грудь оставалась на месте, лицо не осунулось, а юбки стали провисать. Исчез животик.
Пришлось покупать новое платье, книзу расклешенное, в талии прихваченное. Это напомнило молодость, и Валентин забеспокоился. В том, как жена передвигалась по квартире, как смотрела мимо него, как любила закрываться в спальне, как перестала расспрашивать о его работе, как замолчала о Тамаре, словно та им приснилась и не стоит внимания, было что-то незнакомо-тревожное. Получалось – она больше не ревновала и не беспокоилась о своей судьбе. Вроде как отметила факт измены – и отбросила его. Ему больше не предлагала уходить из дому – просто переселила на его любимый диван в гостиной.
С Тамарой Валентин объяснился довольно бурно. Предлагал деньги на аборт. Не взяла. Она тоже словно потеряла к нему интерес, даже не доставала звонками на мобильный.
Правда, ближе к пятому месяцу беременности стала возникать на горизонте его странной жизни – он вроде бы повис между небом и землей. Надо было определяться. Жена не пускала в постель, Тамара не звала в гости, атаку готовила чисто психологическую, пока обмозговывала. А когда вдруг плотно занялась устройством собственной судьбы, появился пятый угол в их странной конфигурации отношений – девушка по имени Мишель. Сначала встречалась Валентину на улице, громко приветствуя знакомца с симпатичным лицом и приятными манерами, потом пристраивалась рядом, пока шли до троллейбуса. Это была отдушина в тревожной жизни Валентина. Затем отдушина стала ласково брать за горло, то приглашая в кафешку «просто расслабиться», то повисая на локте «от усталости», то нагружая его своими студенческими сюжетами, на которые ему было начхать. Да еще заставляя активно выражать свое мнение. Если бы девочка Мишель не была временами забавна, как умная обезьянка, он бы избавился от этого персонажа в своей жизни. Но как-то так происходило, что Мишель каждый раз материализовалась словно из воздуха и всегда вовремя, когда ему было тошно. Валентина согревала явная симпатия Мишель к его особе. Получалось, что только она нуждалась в его шутках, рассказах, советах.
И однажды девочка пригласила его на кофеек:
– Мама уехала к отцу на Урал, я одна, никто нам не помешает поболтать. Или вы жену боитесь? Или меня? Так я вам в дочки гожусь, хоть вы и выглядите супер!
Он пошел. Посидели, попили кофеек, послушали «музычку», от которой у Валентина затрещала башка. Девочка подметила его гримаску – вырубила магнитофон. Первый визит прошел бестревожно, как пристрелка перед боем. Посидели, покалякали, похихикали. Валентина не возбудили детские уловки Мишель предстать эдакой раскованной особой. Он быстро сообразил, что она фактически малолетка, и с нею можно нажить кучу неприятностей. Девочке хотелось взрослых переживаний. Дядечка оказался крепким орешком. Попил кофе, посмеялся пионерским анекдотам, выслушал истории про девочек из института и придурочного куратора курса, потом ушел.
А дома Валентина ждала загадочная женщина, вчера еще уютная, как изношенный халат или растоптанные шлепанцы. Сегодня же она вежливо здоровалась, бросала на ходу:«Суп на плите, салат на столе, компот в холодильнике» и принималась за свои женские дела. Поздно вечером, когда нормальные люди спят, она усаживалась проверять тетради или читать книги. На вопросы мужа про школу или Нинку, совсем отбившуюся от родительского очага, бросала « нормально» или «понятия не имею».
Куда девалась ее паника, когда Нина появлялась на пороге после двенадцати ночи.
– Тебе что – наплевать, где шляется твоя дочь? – не выдерживал Валентин.
– А где шляется твоя?
Привычный жизненный уклад разваливался на глазах, и этот процесс никто не пытался остановить. Нина, заскучавшая в домашних стенах еще с отрочества, мечтала о жилище посовременней, как в телесериалах. Пока мечта не сбывалась, но на поиски нужного варианта у нее хватало терпения. Мать она любила, как дети любят невредную няньку, старательно выполняющую свою работу, но без огонька. Огонек был вообще ни к чему: у Нины было свое представление о счастье, полностью совпадающее с требованием побеждающей «рыночной экономики». Поскольку предки застряли в прошлом веке, то их дороги стремительно расходились. Из всех маминых стараний приобщить дочку к умственным радостям у Нины осталась одна приличная привычка, на взгляд подружек – бесполезная – книгочейство. Книжки она заглатывала без особого разбора, они сопровождали процесс еды. Мать усматривала в этом некую базу для будущего духовного развития: читающих дураков она вроде бы еще не встречала.
Правда, время шло, а дочь словно застряла на уровне подростка. Очевидно, ее мозг усваивал только сюжеты, а не умные мысли. Или просто выбрасывал из памяти все, что грозило его утомить. Сохраняла только имена писателей и придуманных ими героев. Но и этого хватало, чтобы окружающие считали Нину девушкой образованной.
Хорошо, что никто не порывался заводить с нею дискуссии о прочитанном. Нынешнее окружение дамского парикмахера выше светских сплетен не поднималось. Процесс постижения жизни через книги проходил у Нины параллельно с жизнью, нигде не пересекаясь и на поступки не влияя. Олеся напрасно ждала результатов от мудрости всяких Коэльо. Только мадам Робски, якобы разоблачающая пустой свет женушек олигархов, подсказывала Нине, как надо жить.
Мечты папы, мамы, дочки шли вразброд. Все остальные персонажи, случайно попавшие в эту семью, строили свою судьбу по планам, грозящим порушить даже относительный покой.
Первой явилась на чужую территорию Тамара, когда Валентин был на участке. Застала Олесю в разгар ОРЗ. Сопливая, с красными глазами и опухшим носом, Олеся вызывала жалость и тайное злорадство: жена Валентина на красавицу уже явно не тянула. Соперница как бы отпала, оставалось довести до конца ее добровольное исчезновение с поля боя.
– Я – Тамара, мать будущего ребенка вашего супруга, – бесцеремонно представилась она у порога. – Мне надо с вами все обсудить.
Олеся чихнула, извинилась, высморкалась и поплелась в спальню, жестом предлагая гостье идти следом.
– Обойдемся без обсуждения, – сказала Олеся гнусавым голосом и легла поверх одеяла на кровать. – Придете через пару дней за своим добром и его чемоданами. Нет у меня сегодня сил собирать его вещички.
Тамара приготовилась к борьбе, а потому растерялась.
– Но он говорил, что вы его так просто ...не отпустите. Все-таки квартира, вещи там разные...
– В вашей квартире он не поместится?
– Нет, но...
– Слушайте, мне сейчас паршиво. Делить вещи придете через недельку, а главное добро, Валентина, можете забирать хоть сегодня, после работы. Идет?
Несколько разочарованная такой спокойной капитуляцией соперницы, Тамара ретировалась.
– Приходила твоя пассия, – вечером доложила Олеся мужу, – за тобой и твоими вещичками.
– Вот сволочь. Никуда я отсюда не уйду.
– Твое дело. Уйду я.
– Куда? Кому ты нужна? – разозлился Валентин. – К папаше, выжившему из ума? Ты сама скоро поймешь, что мы повязаны до гроба. Томка – эпизод, она не в счет.
– А ребенок твой – в счет?
– Мы же любим с тобой друг друга! Почему это маленькое испытание ты превращаешь в трагедию?! Сколько угодно мужчин попадают в такую ситуацию, и никто из-за этого не вешается! Ты же умная женщина!
– Нет, я у тебя в дурочках числилась, забыл?
– Так я же шутил! Я – любя!
– Только я не шучу. Отпускаю. Может, и любви-то не было у нас, если мне так легко тебя отпускать.
– Ничего, перебесишься! Я знаю, в чем дело. Мне сегодня Томка звонила. Порадовала интересной новостью: у тебя завелся хахаль. Хотелось бы на него взглянуть.
Сказал – и вдруг ему стало больно до невозможности. Не отрицает! Не оправдывается! Физиономия равнодушная, жена сосредоточена на носовых платках, словно насморк ее тревожит больше, чем разрыв с законным мужем!
Валентин выскочил из спальни. Через минуту вернулся – не выдержал напряжения. Сказал:
– Давай пройдемся по улице. Надо поговорить.
– С моим насморком только гулять. Говори здесь.
Телефонный звонок прервал диалог. Трубку схватил Валентин.
– Тебя. Какой-то баритон.
Баритоном оказался Валерий. Никогда еще он не звонил сюда.
– Мне почему-то показалось, что тебе нужна моя помощь. Я угадал?
Голос Валерия звучал нежной тревогой. Олеся посмотрела через плечо на мужа, который напряженно прислушивался к «баритону», улыбнулась в трубку:
– Сама справлюсь. До завтра.
Валентин пулей вылетел в прихожую, хряпнул входной дверью. Ноги сами понесли к дому, где обитала девочка Мишель. Ее предки, слава Богу, не вернулись пока, зато студенточка оказалась дома и даже в хорошем настроении. Валентин милостиво позволил включить магнитофон, и под звуки типа «муси-пуси» они даже попрыгали, изображая танец. Потом выпили противной вишневки домашнего приготовления, закусили покупной пиццей. Затем Валентин сбегал в магазинчик за углом и притащил торт, мороженое, минералку, бутылку пива, плохо соображая на нервной почве, а потому не особо заботясь об ассортименте покупок. Мишель радовалась всему. После второго круга выпивки и закусона оказалось, что вишневка вытолкнула пиво назад, а торту не понравилось соседство пиццы. Желудок Мишель сбросил добро в унитаз, Валентину стало совсем паршиво, и он свернулся калачиком на диване, пока его временная подружка шумно очищала желудок в ванной комнате.
Под утро они уснули, но не в любовных объятиях, а на разных лежанках – бледные, выпотрошенные. Валентин вроде даже постарел на десяток лет, а у Мишель под глазами залегли черные круги. Пока она дрыхла, выставив наружу пупок, Валентин натянул джинсы и приготовился тихо отчалить. Его помятая физиономия мелькнула в зеркале прихожей – захотелось в нее плюнуть.
Самое ужасное, что он решительно не помнил, что было ночью. Как его рвало – помнил. А дальше? Хорошо, если спал. А если по пьянке он исполнил свои мужские потребности?
Ведь Мишель оказалась девушкой без комплексов.
Рабочий день вообще не задался с утра. Сначала наехал бригадир: почему не все заявки выполнил?! Уже жалобы поступили! Звонили со Скрябина, 28, некая Головко, недовольная, что прождала весь день, с работы отпросилась, а мастер... «Вот гадина, – ругнулся Валентин, – нашла-таки дорожку. Вот какой поганкой оказалась!»
Заявок оказалось много, больше обычного, некогда было забежать к Томке – приструнить нахалку. Пошел после работы, напустился на нее.
– Да ты пойми, дурачок, мне от тебя не нужно ничего! Но малыш должен иметь папашу – хоть приходящего!
– Сначала роди, потом поглядим. Не надейся на развод с Леськой. Она – вне критики, поняла? Свой грех я замолю, а ей портить жизнь не дам.
– Раньше надо было думать.
– Черт попутал. И не вздумай больше являться ко мне домой. Жена-то при чем?!
– Что ты ее жалеешь? Она же путается с физиком! Вся школа уже знает про их романчик.
– Брешут. У меня Леся – святая. Я – дурак, ее не ценил.
– Ты – точно дурак, ее проворонил. Терпела она терпела твое занудство и...
Дома его ждал сюрприз:
– Звонила некая француженка по имени Мишель, – деловым тоном сообщила Олеся. – Просила перезвонить. Ты у нее забыл проездной. Беспокоится, что тебе на трамвай не хватит денег. Кстати, у нее хороший выговор, почти без акцента.
– А можно без иронии? – растерялся Валентин, лихорадочно подыскивая оправдание. – Это моя сокурсница. Случайно встретились, позвала в гости.
– Врешь – как дышишь... Она на лекцию торопилась. Предлагала самой забежать и принести сей документ.
– Этого еще не хватало, – буркнул Валентин, проклиная всех женщин на свете.
Продолжение следует http://www.proza.ru/2010/09/21/82