"Другими словами, всякая здравая история должна начинаться с существа, ни на что не похожего. Откуда оно взялось и откуда взялось все, что с ним связано, — решать не историкам, а богословам и философам. Мы знаем одно: человек отличался от всех других тварей, ибо творил сам. Тем ли способом или другим, в пещерной тьме природы возникло невиданное..."
Г.К.Честертон. Вечный Человек
"Надежда и есть первина тех даров, хлеб, который выпекается из множества проросших в нас зерен, вино, выжатое из созревших ягод и принесенное к алтарю. Мы попробовали его уже когда-то раньше, и оно развеселило сердце (см.Пс.103,15). От такого веселия и начинается трезвость веры, которая ясна, но при всей строгости и даже беспощадности своей «весела». Я вспоминаю Шарля Пеги, в поэме которого Бог удивляется человеческой надежде, но, может быть, стоит удивиться ее наивному бесстрашию? Потому что надежда, когда она не боится следовать за свечой, заженной ночью над морем под всеми ветрами, дрожащим своим огоньком пронизывает и раздвигает тот мрак смерти, который все мы носим в себе. И от того незаметного, почти исчезающего огонька возгорается вера. Но разве субстанция, «основа» света не одна и та же? Как говорит Рембо: «Она обретена. Вечности глубина; полоска солнца по морю проведена» . Разве струя солнца на закате - не икона Второй Добродетели (как ее называл Пеги), которая всякий день заново пишется на морской воде? Ибо светило, которое заходит, гасит день и зажигает его вновь, есть образ Солнца правды (Мал. 4,2). Призвавший нас из тьмы в чудный Свой свет (1 Пет. 2,9) выходит навстречу нам из света, и каждый из лучей Его несет, в сущности, одну весть - весть о Воскресении.
« Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века », - возглашает Символ веры. Но чаю, что в той жизни по полоске света, протянувшейся по морю, ручью или лесной просеке, смогу найти путь и к источнику света невидимого, каким-то дальним, дальним краем коснувшегося и моей жизни. Идет ли речь о разных верах? В этом мире, обреченном прейти, разрушиться и погибнуть, есть нестираемые тропинки солнца, проложенные для наших глаз, ног, ушей, в меру наших зрительных или слуховых способностей воспринять их. Тот, кто умеет находить дорогу по этим следам, как бы видя Невидимого, был тверд, говорит ап. Павел (Евр.11,27). Христос, идущий по воде, не оставил ли отпечатки света, ставшие пророчеством, которое надлежит исполнить..."
(Прот. Владимир Зелинский. Взыскуя Лица Твоего )
Как долго, как неизведанно и долго, рос человек перед Богом и находил жесты и символы, чтобы сказать и высказать перед Ним то, что желал он и чего чаял, и что было истинно и верно в очах Божиих, взирающих на него - на человека из сыновей Сифовых, тех древних людей истинной веры, которые жили до Авраама – во времени и в пространстве.
И тайна, открытая землепашцу – о воскресении зерна из земли, и тайна колеса - солнечного круга, уходящего и возвращающегося из глубин моря смерти, и гигантских построек – жертвы силы от скудных человеческих сил Всесильному и Могущему воскресить – все это огромный ряд образов, «теней и гаданий», предчувствий и чаяний, составляющий религиозную жизнь людей, по меткому и горькому слову Исайи пророка, людей с не-ожирелым сердцем.
Они искали Бога, они любили Бога, они ждали Бога, они стремились быть честны перед Богом. И Он обрел их, когда пришел в те дальние недосягаемые места, куда больше не сходит солнце, чтобы вынырнуть с ними из моря; куда не упадет зерно, чтобы пробиться вверх к небу колосом. Он стал человеком как они, и пришел к ним.
Но древнее всех этих образов и символов, образ, который отличал человека от его похожих и звероподобных родичей, и о котором так хорошо рассказал детям (о, если бы и взрослым!) в своей сказке-мифе Киплинг. Первый, древнейший образ религиозной связи с Богом, с Богом Дальним, Богом Сильным, Богом Небесным и Богом Призывающим – огонь.
Огонь, от которого бегут и тигры и шакалы. Огонь, к которому не может приблизиться ни мамонт, ни саблезубый тигр. Огонь – таинственное небесное вещество, которое может хранить лишь человек. И тысячи тысяч лет, без колеса и зерна, без письма и государства, этот символ – символ огня – был основным, глубочайшим и вернейшим, живым символом, живым словом, Священным Писанием древнего человека.
Огонь – с неба, огонь – на землю. Не оставлен человек, Бог Великий Небесный, Бог Далекий видит его, и дает ему хранить огонь. В религиозном экстазе, выступив за пределы своего смертного слабого естества, превозмогая животный страх, приблизился кто-то – первый – преодолел он в себе трусливое животное – ради тайны Бога, преодолел в себе страх смерти – ради того, чтобы умереть, но коснуться тайны Бога, и коснулся, и не умер, и остался жить, и принес огонь, который никто, кроме него, не мог взять.
Бог дороже был ему жизни своей, и этим он выступил за границы, за которые не выступит ни один лев, ни один слон, ни одна обезьяна.
И только тогда он стал – человеком, когда выбрал не животную жизнь, но смерть, чтобы коснуться дара от Бога. Дар от Бога – страшен, ибо он опаляет, и можно его не принять, можно бежать от него. Бежать и быть животным, в меру сытым, в меру счастливым, в меру удачливым, в принципе, неплохо устроенным, в-общем-то, порой радуясь незлым порывам своего ожиревшего сердца. Но – брать огонь, страшный Божий дар, дар Бога Неведомого Небесного? Это – опасно, это – не надо, разумные обезьяны так не поступают. Разумная обезьяна сохранит свой дом и свою крепость, а не будет подпаливать ее сомнительными Божьими дарами.
И он – тот первый – стоял и держал огонь, и он был с Богом, и Бог был с ним. И так велик был этот древний пророк, имя которого мы узнаем, когда совьется небо как свиток, что тысячи тысяч лет люди жили тем, что открылось ему. Такая мощь в этом символе, что его хватило не только на то, чтобы молиться – его хватило и на то, чтобы приготовить жертвенную пищу и вкушать от нее перед Богом, и для того, чтобы охотится на жертвенного животного, для того, чтобы жить, а не умирать. Но это не главное. И для пророка-огненосца это было не главным. Он осмелился принять дар и отдал его братии своей.
…Мы говорим, что Христос – Новый Моисей. Воистину, это так. Но не исполнились ли во Христе все великие прообразы, вся живая жизнь, весь порыв к Богу древнего и необъятного, и незнаемого нами человечества?
Он, грядущий на страсть, говорит и о зерне, которое умирает в земле, и о стаде. Но есть в Его словах – о, как сильна в них Его тоска и предощущение Страстей! – слова об огне.
"Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!" – передает слова Его апостол и евангелист из мира языческого, грек-сириец Лука (Лк.12:49). В мире, который не в силах более жить без Бога, но и не может взять дары Божии – ибо для этого надо умереть для себя, отвергнуться себя, очистить с сердца проклятое животное сало – в этом мире кто-то должен подхватить огонь.
И сделать это некому. Горевала об этом девочка Мариам – и Он утешил Ее, и стал Ее Сыном, и взял Ее плоть и кровь, и совершил дело, которое не могла и Она совершить. Божественный огонь коснулся пронзенных человеческих рук, и Он погрузился в смерть, отказавшись от всего.
Там был Он, в одиночестве с одинокими, и они не были более одиноки. Там встретил Он и Моисея, не вошедшего в Обетованную землю и Авеля, и дочь Иеффая.
Там встретил Он и первого огненосца, и узнали они друг друга. Древние люди были, право, прочнее, чем мы – как долго они могли ждать…
«Восстань, идем отсюда!»
Новое время пришло – здесь и навек. От первого огня с неба до Огня Крестного – миллионы лет. Миллионы лет для того, чтобы от девочки Мариам пришел Тот, чьи прекрасные дела предвосхищали люди, которых Он нашел в непроходной мгле, чтобы назвать своими друзьями и привести на Вечерю Царства.