Прощай, Нижний!
Под стук колёс я, лёжа на верхней полке, смотрела на мелькавшие за окном деревья, дома, людей, думая только о том, что совсем скоро у меня появится новый дом. Поезд уносил меня далеко от того места, где я жила последние полгода. Прощай, Нижний Новгород, прощай большой город, прощайте ребята, с которыми мы успели стать друзьями. Размышляя о своём, становившемся реальностью настоящим, я грустила по подружке Свете, по смешному однокласснику, рыжему Илюхе Горохову, с которым мне нравилось носиться по длинным детдомовским коридорам спального корпуса, и который всегда угощал меня конфетами, когда его навещала старенькая бабушка с необычным именем Олимпиада. Теперь я еду в Сусанино, а рядом со мной мамина младшая сестра Оксана. Она согласилась взять меня к себе, не смотря на то, что живёт без мужа и воспитывает трёхлетнюю дочь Марину. Меня распирает от радости, что теперь у меня есть семья! К тому же, от Оксаны я узнала, что она живёт не одна, а с дядей Димой, который, как она говорила, очень добрый, и мы должны понравиться друг другу. Мне страшно хотелось посмотреть поскорее своё новое жильё, родственников, с которыми мы теперь станем ближе. Но чем дальше поезд уносил меня в другую жизнь, тем больше становилось и расстояние, разделяющее меня с мамой.
Я и … мама
Отца я не помню. Он сел в тюрьму, когда мне не было и года, поэтому моё детство, насколько я помню, было связано с мамой. Только была ли мама? Она не дарила мне игрушек, не баловала и всегда из детского сада забирала самую последнюю, потому что, как она говорила, долго работала. Я помню, что маленькой девочкой оставалась часто дома одна, причем это происходило и днём, и ночью. Я часто плакала, умоляла её не уходить, но мама, обещая через полчаса вернуться, пропадала. Последнее время мама вообще стала исчезать дня на три-четыре, и тогда я бегала к соседке тёте Вале. Она кормила меня хрустящей жареной картошкой и свежим хлебом. А к чаю у неё находилась какая-нибудь вкуснущая шоколадная конфета, чего в нашем доме отродясь не было. Когда мама появлялась, вместе с ней в дом приходили, каждый раз новые гости и обязательно новый папа, с которым она спешила меня познакомить. Лица приходящих к нам людей менялись так часто, что я даже не запоминала их, а папы были на редкость похожи друг на друга: какие-то закопченные, небритые, с грязными руками и в некрасивой одежде. И самое главное, я почти всех их одинаково боялась. Мать не обращала на меня никакого внимания, поэтому соседи, изрядно измученные моими криками и слезами, периодическим маминым отсутствием, пьяными компаниями с драками и разборками, вызвали в один такой день участкового и ещё какую-то тётку, которая и увезла меня в приют. За время, что я жила в приюте, мама была у меня один раз, а потом просто пропала. Я даже не плакала, потому что мне было не о чем сожалеть. В той квартире без света, еды и тепла не было ничего, с чем мне было бы трудно расстаться. Я только почему-то боялась, что маму могут убить. Где она сейчас? Как живёт? Я иногда думаю о ней: мне просто это хочется знать, может даже посмотреть хотя бы одним глазком.
Новая семья.
Посёлок встретил нас первым ноябрьским снегом, смешавшимся с ещё влажной землёй. После большого многолюдного города он казался маленьким и серым. Ни красивых стеклянных витрин магазинов, ни высоких домов, ни автобусов и троллейбусов. Ничего похожего на родной Новгород, в котором новому жителю, каким стала теперь я здесь, легко затеряться.
Дверь нам открыл тот самый Дима, которого я уже через неделю называла папой. Мне этого очень хотелось. Тем более он был хорошо одет, выбрит, от него приятно пахло едой. Мне он нравился ещё и по тому, что он не пил водку, умел готовить вкусный обед, которым кормил меня каждый раз, когда я возвращалась из школы. Он проводил много времени со мной и Мариной и казался воплощением мечты, настоящим отцом. Не знаю почему, но он не работал. Говорили, что просто этой самой работы нет.
Тётя Оксана была чем-то похожа на маму. Такие же русые волосы, серые глаза, но ростом немного повыше её. Тётя работала швеёй на здешней фабрике. Она рано уходила на работу и поздно возвращалась. Иногда от неё, как и от мамы, пахло вином, но она говорила, что на работе праздники, Дни рождения и ещё - что-то. О том, что это не так, я узнала потом. Дома же в такие «праздничные» дни они сильно ругались с папой, Маришка плакала, а я со временем всё чаще стала попадаться под руку, получая подзатыльники. Всё складывалось не так, как я думала, но любила свою новую семью, потому что даже такая жизнь была в тысячу раз лучше той, которую я знала. У меня появилась хорошая одежда, игрушки, книги, школьные друзья - и это было самым главным показателем моего благополучия и даже счастья.
Новая… я
Школа, куда меня устроили сразу после каникул, была похожа на «тридцатку», в которой я окончила свой первый учебный год в Нижнем. Учёба мне не давалась и здесь. «Тройка» так и осталась самой высокой оценкой, которую мне ставили за мои «старания». Я просто не успевала думать, писать, читать, как это делали другие ребята из класса. Всё получалось медленнее, дольше. И чем сильнее я спешила, тем хуже был результат. Поэтому учиться мне совершенно не хотелось. После второй четверти тётя Оксана уже не знала, что со мной делать, как меня заставить учиться. Она орала на меня, наказывала, но ничего не менялось. Уроки я не делала, потому что не знала как, а помочь никто не торопился, стараясь обвинить меня в моих неудачах. Неужели взрослым так сложно понять, почему ребёнок плохо учится? Ведь я не виновата в том, что это так происходит.
Свободное время, а потом и учебное, я стала проводить с такими же «неудачниками». Мы гуляли по посёлку, лазали по гаражам и заброшенным домам, катались по замёрзшему пруду и с горки за школой, и это было здорово!
Самым приятным было то, что меня перестали ругать за плохую учёбу, мне ничего не было за прогулы, и с каждым днём, обретаемая размах свобода, становилась образом жизни. Я поняла, что до меня нет никому дела, а тётя Оксана не такая уж злая, какой казалась. Кроме того, она иногда куда-то уезжала на несколько дней, на неделю, и это стало долгожданным моментом, когда мы с Мариной оставались на попечении Димы.
Что-то не так.
О том, что что-то не так, я даже не думала. Прошёл почти год с того момента, как я переступила порог того дома, где образовалась наша новая семья.
И вот таким же ноябрьским, но уже по настоящему зимним морозным утром, в нашей квартире оказались люди в форме. Оксаны не было уже неделю и они, взяв у «папы» мои документы и, что-то записав на листке бумаги, увели меня. Он не пытался их остановить или защитить меня, а просто отпустил, пообещав придти ко мне завтра.
Я оказалась в приюте. Там были знакомые ребята, поэтому я быстро освоилась. Удивительно, но меня радовали свежее чистое бельё, душистое мыло, горячая еда. Оказывается, последнее время у меня не было всего этого. Я даже не замечала, что живу только друзьями и улицей, «забывая» вовремя поесть, вымыться, сделать уроки.
Надежда умирает последней.
«Папа» так и не пришёл. Я ждала его. Ведь он обещал. Иногда, по дороге в школу, я встречала его. Он разговаривал со мной, спрашивал как дела и снова обещал прийти. Ни разу не пришла и Оксана. Что случилось? Неужели я такая плохая, что меня смогли бросить? Я гнала эти мысли и снова ждала, потому что верила и надеялась, что меня любят.
Здравствуй, Нижний!
И снова стук колёс. Поезд мчит меня туда, где мне всё знакомо. Нет надежд, нет планов, нет будущего. Есть только обида и пустота, разбавленная радостью предстоящей встречи с Илюхой Гороховым и Светкой. Они, наверное, там и будут рады мне. Может, ждут меня? Глаза болят, и я не вижу через окно ни домов, ни деревьев, ни людей. К горлу в который раз подкатывает ком, но слёзы, кажется, выплаканы уже все. Меня успокаивает женщина, сопровождающая меня. Она гладит меня по голове, говорит, что всё будет хорошо, и совершенно не знает, что творится в моей душе. Я не верю ей, потому что теперь не верю никому из взрослых, так жестоко и бездумно творящих судьбы детей.
Здравствуй, Нижний!..