Димка

               

                Сквозь грязное,  залепленное печной копотью  маленькое окно   пробивались первые весенние, но  такие упрямые  солнечные лучи.  По дому разносился запах  перегара,  табака, чего-то гнилого и запах кошачьей мочи. Дышать было нечем. За окном о себе во - всю заявляла  весна.  Поднявшись с кровати, я  подошёл к окну и открыл форточку. Свежий ветерок  ворвался в комнату,  спеша наполнить её  веянием  прелой  земли  и  талого снега.  Только сейчас у открытого окна   я почувствовал, что голова раскалывается на тысячу частей, а  тупая  боль  в  желудке – признак того, что  я нормально не ел уже несколько дней.
                Прошлёпав босиком по дощатому полу  в кухню, я первым делом  почерпнул  ковшом  воды, чтобы  хоть  как-то  утолить  голод.  А отыскав на кухонном  столе  среди  бутылок  и  грязной посуды  корку чёрного хлеба, направился  искать мать. Она, как и всегда, спала, валяясь прямо на полу. Во сколько разошлась по домам   бурная компания, я точно не знал, потому что несколько раз  за вечер бегал  за «добавкой» на «яму». А когда в очередной раз отказался идти, мать  больно ударила  меня  и  запихала в комнату.  «Чтобы глаза мои тебя не видели, выродок », - сплюнув,  прорычала  она и ушла пить «горькую» дальше. Так  было всегда, сколько я себя  помнил.
              Ещё помнил, как впервые украл  из местного сельмага  буханку чёрного хлеба, пока продавщица принимала товар. Это стало привычным делом. Когда мать  узнала, что её сын может сам «прокормить» себя, она даже не ругалась, а была скорее рада, что теперь может особо не беспокоиться о еде. Сама она чаще пила, чем ела. Поэтому в  свои сорок пять выглядела как старуха. Старшие брат Лёша и сестра Марина  уже  жили  своими  семьями далеко  от отчего дома.  А другой брат  Игорь, старше меня на 3 года,  проживал  в  семье Лёши. Так  они  решили,  чтобы младший, то есть  я,  остался  с мамой.
До матери я так и «не достучался». Она бормотала что-то во сне, махала руками и, похоже,  вставать не собиралась. Мне её даже не жаль. Все хорошие  добрые  чувства,  спрятавшиеся где-то далеко , просыпались лишь во времена коротких визитов к нам гостей. Приезжая домой, Марина и Лёша привозили с собой полные пакеты еды, которая   мне казалась чем-то  сказочно вкусным. Колбасу, сосиски, печенье и конфеты я ел только по праздникам, которые мне устраивали мои  родные. Когда  заканчивались  все вкусности, я снова начинал ждать их нового приезда, заглядывая в календарь. Ведь только в эти дни я ощущал, что у меня есть  семья. В другие дни, то есть всегда, меня не покидало чувство обиды и ненависти, злости и собственной никчемности. Я  ненавижу собственную мать так же, как она ненавидит меня.  Разве может  родной человек  поднимать руку на своего ребёнка? Я не понимаю, за что мне всё это? В чём я виноват перед ней? Может тем, что просто появился на свет?..  Даже имени своего из её уст я ни разу не слышал. «Щенок, дебил, кретин» - эти слова стали моим я.
                В дверь постучали. Когда я открыл, на пороге стоял участковый и  инспектор из комиссии по делам несовершеннолетних. Они прошли в дом, осмотрелись и сообщили, что я еду в приют. Я не сопротивлялся, потому что за годы нашего с матерью сосуществования такие поездки случались и раньше. Я знал, что там будет тепло и уютно, что будет вкусная еда, что может, появятся  друзья, которых за свои 11 лет я так и не заимел.
                Там, находясь в приёмнике, когда все легли спать, я дал волю слезам, которые потоком лились из моих глаз. Жалел  о  потере свободы, которую теперь  потерял, просто жалел себя, боясь неизвестности. Я знал, что домой уже не вернусь. Да мне и не хотелось. Я с ужасом понимал, что боюсь этого возвращения больше всего на свете. Я не хочу к маме! Куда угодно, только не к ней! Терпеть унижения, голод, боль я больше не способен.
                Так в приюте прошли полгода. Всё это время решались разные вопросы по моему устройству, моей же мечтой была семья. Я точно знал, что детский дом никуда не денется, но жить там  хотелось всё меньше и меньше. Я видел, как другие дети обретали новые семьи, как возвращались к родителям. Надежду на обретение семьи могла подарить только Марина. Справится ли она со мной, зная мой трудный характер? Уживёмся ли мы вместе под одной крышей? Ответы на эти вопросы не мог дать никто.  Но Марина дала согласие. Но чтобы взять меня в свою семью, ей пришлось решить массу вопросов  от приобретения одежды до обустройства жилья.
               Своей радостью я хотел поделиться со всеми. Я готов был кричать об этом во весь голос. Я старался быть лучше,  лучше себя  вести на всякий случай, чтобы  она вдруг не передумала.
                Солнечный  свет  льётся  сквозь  прозрачное стекло, разбрасывая по полу  солнечных зайчиков.  По дому разносится  аромат свежего хлеба  и парного молока. Совсем не хочется выбираться из такой уютной постели, но  племяшка Даша  бросает мне на кровать котёнка, который  пытается  подобраться  к  моему лицу. Сон проходит окончательно.   Марина  кричит с кухни « Димка, вставай!» «Да я встал уже!» - отвечаю я и нехотя  выбираюсь  из  кровати.  Наступил ещё  один  день  моей   новой,  и  такой  привычной жизни.