Одинокие люди стояли за палаткой, которую они ласково называли "аптекой", и пили. Или, как они сами выражались, лечились от жизни. Прошел еще один день, похожий на вчера и завтра. У одиноких людей скопилось много тем для разговора:
- Ну что, Деныч, когда уже себе феррари купишь?
- Вот сдам бутылки тогда и куплю!
- ЫЫЫ!- ржали, как будто эта шутка не звучала здесь каждый вечер.
***
Пшикнули в такт, как в оркестре, три бутылки недорогого пива, заходили вверх-вниз кадыки, раздалось удовлетворенное кряхтение. Посветлевшие глаза с расширенными зрачками стали добрее смотреть на окружающих. Нам нужно сперва поговорить о работе, прошедшем дне и, наконец, о Событиях - кто где и как напился за отчетный период. Три минуты. Остальные события освещает первый канал.
Пошли за второй, «ваше здоровье, друзья» и «а я ей говорю, такой» или «понимаешь, она», «у неё», «её»… Лирика. О женщинах, в общем. Куда без них? Далее появляются две обязательные гостьи подобных фуршетов - история и философия, и «зачем все это?» и «да я бы!», как тема вечера, повисает пустой мольбой о любви, заведомо безответной и ненужной здесь. Ведь могли бы быть нормальными людьми – один врач, второй историк оба замечательные рассказчики и убедительнейшие вруны. Я - третий. Нам на троих 86 лет: 26+28+32. Мы еще неплохо выглядим. Но не сейчас, не за пивом у палатки, конечно. А девушки все равно улыбаются. Но до них ли – глобальнейшие вопросы в обсуждении – что бы было, если бы Столыпин завершил свои реформы? Конечно, бы не бывает, но так приятно иногда просто расставить все на свои места, сделать мир лучше, пусть лишь на словах, но…
Неожиданно Ден вспоминает о том, что его друг умирает в больнице от панкреатита. «Нет шансов? – Ага». Указательный палец вверх. Конечно, все там будем. Просто раньше срока не хочется. Хотя, какой, к черту, срок, сигареты закончились, надо до палаточки. Ну, и еще по одной, на посошок.
Никого из нас не ждут, мы стараемся придумать себе повод не идти домой и навязаться к кому-нибудь в гости. С третьей попытки удается вписаться на праздник каких-то дальних приятелей нашего общего приятеля, который сам сказал, что там будет, но пока в пробке, но вы приходите.
На полдороге я понимаю, что мне совершенно не хочется к какому-то Николаю, которого никто из нас не знает. Извиняюсь, выхожу на ближайшей станции, чтоб уехать в обратную сторону. Мои товарищи – один заснул, а второй, держа голову первого на плече, невидящим взором смотрит на собственное отражение в стекле вагона – они уже не со мной, да и не друг с другом. Одиночество, вот мысль, которая не давала покоя целый вечер. Одинокость одиноких одиночеств, назвал я картину, которую только что нарисовал. Достал воображаемый мольберт, палитру, кисти и, засучив рукава, за полторы секунды срисовал полупустой вагон и человек 15 в разных усталых позах едущих вперед и усиленно старающихся не замечать друг друга, не смотреть друг другу в глаза. Ересь какая-то, конечно, но что поделаешь, раз пришло, пусть поживет в голове немного. Вот с этим одиночеством я и закончу вечер. Со своим, родным и близким. А что поделать, если других родных и близких нет?
...
«Одиночество – вот главный враг. Не алкоголь, не наркотики и не другие подачки нервной системе, которыми мы пытаемся загасить, закрыть эту внутреннюю пустоту, синоним которой "меня никто не понимает" (а на самом же деле это мы не понимаем никого, как мне позже сказала одна девушка с шоколадными глазами), причиняют разрушение. От одиночества мы хотим спрятаться за широкими спинами кого-нибудь, и как оружие поднимаем стаканы». Такие размышления принесли мне небольшую порцию облегчения, которую я захотел разбавить чем-нибудь покрепче. Зашел в круглосуточный кафе-бар, находящийся в подвале дома где я снимаю, и присел на табурет у стойки. Заказал бармену 50 темного рому со льдом и глубоко вздохнул в ожидании.
Обернувшись в зал, чтоб разглядеть присутствующих, я сразу уткнулся в темные глаза одинокой девушки, которая только что вошла и, перехватив мой взгляд, направилась в мою сторону. Она уселась рядом, заказала себе водки с тоником и посмотрела на меня.
- Привет, я Люба! – судя по голосу, в ней уже сидело некоторое количество алкоголя и подобная схема знакомства была для нее чем-то вроде ширмы, прикрывающей застенчивость.
- Привет, Любовь, я рад!
- Тебя так зовут? Или ты чему-то рад?
- Я всегда радуюсь, когда встречаю любовь, традиция такая. Как тебя сюда занесло?
- Просто, грустно стало одной, дай, думаю, развеюсь.
- Ну, где-то ты уже неплохо развеялась. Составишь мне компанию?
- Ага! – ее улыбка вышла шире, чем она сама того ожидала. Смутившись, прикрыла рот рукой. Я люблю быть в компании выпивших женщинам (нет-нет, не поэтому!). Есть в них что-то такое теплое и настоящее, лишенное «сильной женщины», которая свойственна всем барышням от 16 и дальше в нашем стремящемся к совершенству мире (образ из глянцевого журнала, о котором и не подумаешь никогда, как о человеке). Пьяные женщины согревают своим присутствием. Мне в последнее время не хватало тепла – на улице около нуля, я один, со своими одинокими друзьями; сами по-себе мы тепла не производим.
Люба была очаровательна и ее милый жест, вкупе со смущением, заставил меня рассмеяться от всей души. Она не обиделась. Мы заговорили. Болтали обо всем что приходило на ум. В какой-то момент показалось, что мы знакомы с детства. Знаете, такое чувство, когда ты понимаешь, что человек из, казалось, другого мира жил одинаковой с тобой жизнью где-то совсем рядом - смотрел те же мультфильмы, читал те же книги и совершал абсолютно те же поступки в абсолютно похожих ситуациях. Мы даже темноты боялись одинаково.
Настал момент, когда я признался ей в самом сокровенном – сегодняшней мысли из метро, ну той, про одиночество. Она задумалась, а потом сморщила носик и сказала:
- Все из-за любви.
- Что из-за нее опять? Хватит уже приписывать вселенское зло желанию одного человека обладать другим! Одиночество это, с моей точки зрения, как раз противоположность любви. Любовь не вызывает пьянства, а вот одиночество очень даже. Даже не одиночество, нет, одинокость, вот что гонит меня каждый день туда, где я могу просто сидеть среди других людей и не думать о том, что будет завтра, и даже о том, с кем мне придется провести свой вечер сегодня.
- Да не понимаешь ты. Мы же, одинокие люди, даже пить начинаем не от того, что нас никто не любит, а потому что сами любить не умеем. Не умеем оценить то, что нам готовы дать. Не умеем понять то, чего хотят они. ОНИ, а не МЫ важнее, понимаешь? Ну или ОН, а не Я...
Она забылась и уже не слышала того, что сама говорила вслух. Мысли ее в один миг унеслись куда-то далеко, туда, где меня не существовало. Я молчал, не понимая как быть дальше. Спорить было не о чем. Наша душевная близость стала похожа на воздушный шарик, отпущенный в небо рассеянным малышом, очень-очень сильно выпрашивавшим этот шарик у родителей за пять минут до того. Некоторое время, пока она была погружена в свои мысли, я смотрел в ее глаза, цвета горячий шоколад, жалея, что вот человек, которого я только что нашел и совсем не хотел бы потерять, уходит от меня, и совсем неожиданно выпалил:
- Пойдем ко мне?
Она вернулась!
- Пойдем. Одиночество наше лечить.
- Ага, давай назовем это душевной аптекой: девушка, а можно мне таблеток от одинокости?
- Вам каких? У нас есть выбор...
- Те, что цвета ваших глаз, думаю, способны меня вылечить.
...
Ночь. Звонок. Никто не отвечает.
...
Утро. Звонок. Открылись красные воспаленные глаза. «Любимый», читаю на экране чужого розового телефона. Любовь, отвернувшись, плачет.