«ПТИЧКИ НЕ БЫЛО!..»
Мой первый Новый год. Первая моя ёлка!… Какою была она? Какою видится за далью кометой промелькнувших дней?
А была она в коллективе незнакомых мальчишек и девчонок, детей служащих аткарской дежурной пожарной части, что неподалёку от Городского парка. Там к началу нового 1947-го служил политруком мой демобилизованный из рядов армии отец.
Факта этого, как такового, я не помню, да и не мог помнить. Помогли старые выцветшие от времени фотографии. Сижу я готовым расплакаться комочком даже не у подножия ёлки, а в ногах дисциплинированно вытянувшихся карапузов, вполне осознанно считающих себя уже большенькими. Наверно, я самый маленький из всех, кто смотрит в объектив и ждёт, “когда вылетит птичка”. Именно так! Я помню более позднего времени фотографирования, когда дядя прятал голову под чёрной накидкой, приникал к аппарату на замызганной треноге и перед тем, как снять крышку с окуляра, непременно говорил: “Смотри сюда, сейчас синичка вылетит”. Синичка, конечно же, не вылетала, но разочарований не было, потому как было уже осознание сложившегося ритуала. И “птичка” нужна была для концентрации внимания, не моргнул чтоб и фотопластину не испортил – страна экономила на всём.
Но здесь, на первой своей ёлке, я, конечно же, ещё жду птичку. И потом, наверное, реву, обманутый и наивный: “Птички не было!..”
Где они сейчас, те самые более взрослые послевоенные мальчишки и девчонки?.. “Иных уж нет, а те далече…” Как нет уже стоящих в первом ряду, в застёгнутых под горло одинаковых белых рубашонках и неестественно высоко натянутых тёплых рейтузах, моих двоюродных братьев-аткаратчан Володи и Саши Никитиных. Царствие им небесное… Другие до боли узнаваемо коротают в старости свой человеческий век. А я – не узнаваем никем и даже самим собой. Знаю лишь, что тот, таращащийся перед собой “гриб на ножке” – годовалый Коля Куракин. Так мне сказали родители. И нет основания им не верить.
Новый год! Наверно, этот праздник самый правдоподобный из всех.
Совсем недавно после очередного просмотра старых фотографий: “Коля с мишкой”, “Коля в лихой матроске и бескозырке с мамой и ружьём”, “Коля с книгой и умным видом”, “Коля в новом костюме с чёлкой и отложным воротничком”, “Коля… Коля… Коля…” – пришли стихи, через годы и десятилетия приблизившие к сегодня первый мой, ещё не осмысленный тогда новогодний праздник.
ПЕРВАЯ ЁЛКА
Притих я под ёлкой.
Точь-в-точь, как иголка,
Которую трудно
меж прочих найти.
Сижу я под ёлкой.
Ну, сколько мне, сколько?..
Лишь годик. Ах! – малость…
Такая, чтоб что-то постичь.
Сижу я под ёлкой.
Попал ненароком
Я в тот коллектив,
Как и в тот объектив.
… Вот годы проходят,
И нас – не находят
На блёклой картинке,
Запечатлевшей
Давно так сгоревший –
Нечаянной искоркой –
Праздничный
ёлочный миг.
Трудное было время, послевоенное. А когда в многострадальной Россиюшке нашей были лёгкие времена?.. Однако война есть война. Идущие следом годы требовали особого напряжения сил. Неукоснительно действовал введённый ещё в 1940-ом году указ: за невыход на работу, прогул – тюрьма. Это для тех, у кого работа была. Большинству же населения в заштатной российской глубинке работать просто было негде. Перебивались с хлеба на воду да тянули нехитрое подсобное хозяйство. Карточная система позволяла хоть как-то контролировать распределение скудных продовольственных ресурсов, которыми располагала разорённая лихолетьем громадная страна. Ежедневная карточная норма гарантировала приобретение гражданам, закреплённым за определённой торговой точкой, 500 граммов хлеба – рабочим, 400 гр. – служащим, 250 гр. – неработающим иждивенцам и 300 гр. – детям. Итак, на семью из трёх человек нам выделялось 950 граммов хлеба в сутки. Карапуз я был, однако, стараниями родичей – отменно упитанный. Фотографии не врут.
И Новый год был. Праздничный, на всю жизнь запечатлевшийся своей яркой особинкой. Деньрожденческий Новый год! И, вглядываясь вдаль через призму времени, вновь и вновь хочу верить в какое-то первоянварское чудо. И опять говорю стихами.
ПЕРВОЯНВАРСКОЕ
Срываю, как букеты, поздравленья
И складываю горкой на столе.
Родной кураж, воспрянувши с колен,
С улыбочкой взирает, ждёт продленья.
Угомонись! Ну что тебе цветы?.. –
В их море утоплю воображенье.
Куда важней – по мне души движенье,
Не дёргайся, кураж, присядь, остынь.
Друзья придут, и хвойный дух – при них,
Пьянее ароматов розмарина.
И заоранжевеют мандарины,
И постучит первоянварский стих
В моё окно, раздышанное в мир.
Кумир мой стих, тобой переболею.
Входи, мой друг, будь главным меж других,
Мой из-под ёлки самый первый стих.
Теперь нас двое – всё преодолеем.