Стихи для медленного чтения

Анастасьев
Припомнился мне один рассказ замечательного ленинградско-петербургского писателя – уже ушедшего из жизни – Владимира Насущенко. В подзаголовке было – «рассказ для медленного чтения». Я поначалу недоумевал, к чему бы это предупреждение. Но потом, вняв авторской ремарке, прочитал рассказ и понял ее значение: медленное чтение помогает полнее, глубже погрузиться в художественное повествование, стать лицом сопричастным к происходящему. Автор и читатель должны быть «скованы одной цепью». Такого же медленного прочтения требуют и стихи Натальи Гранцевой; Дело даже не в том, что некоторые стихи своей метафоричностью опираются на Ветхий и Новый завет, требуют некоторых знаний в области древней истории, а также истории искусства. Скорее всего, здесь надо не потерять извилистую тропу поэтических реминисценций, приводящих всегда в конце стихотворения к тому камню, под которым лежит ключ к раскрытию, к пониманию целого. С творчеством Натальи Гранцевой я был знаком и ранее, но по журнальным стихотворным подборкам. Книга же вышедшая совсем недавно – «Мой Невский – ты империи букварь…» (СПб. 2009 год) – произвела мощное впечатление: поэтическая зрелость и ясность жизненной позиции, из которой и проистекает художественный феномен яркого петербургского поэта.
Книгу стихов составляют четыре рубрики и первая из них «Гражданин небес». Здесь гражданские или лирические стихи? Вроде бы, название подсказывает, что гражданские.
А может ли лиризм сопутствовать гражданственности?
В этих стихах – неотъемлемо.
Тот, кто будет искать стихи о любви, в бытовом понимании этого слова, может их не найти. Но вдумчивый читатель поймет, что здесь все стихи о любви, о любви к городу, к стране, оказавшейся на жестком историческом переломе, о любви, заставляющей страдать, разрывая душу поэта, и эту неподдельную боль выплеснуть, высказать в стихах. Сборник открывают такие строки:
Кто о чем, ну а я, Петербург, о тебе,
О строптивой вельможной твоей голытьбе,
О твоих адмиралах гранитных трясин,
О литейщиках славных вершин.
С первых строк сборника история входит в стихотворную канву.
Наталья Гранцева – питерский поэт. Её связь с городом – кровная связь.
И стремительный Невский вонзив, как копье.
Разбивает Вселенная сердце моё.
Этими строками заканчивается первое стихотворение. А второе стихотворение, как бы продолжение первого. Невский проспект, многократно описываемый и поэтами и прозаиками всех времен, предстает непохожим ни на классические описания, ни на современный поэтический новодел. Здесь вспоминается крылатая строка Баратынского о своей музе: «…её лица необщим выраженьем…». Она как нельзя лучше подходит ко всей поэтике Натальи Гранцевой. А стихотворение о Невском проспекте – это тот стержень, вокруг которого и формируются стихи рубрики и даже всего сборника. Невский – здесь как лицо не только Петербурга, но и всей пореформенной петровской России, город нищих и вельмож, город цареубийц, город, где смешан «райский сад и ад». И каким бы он не был, поэт чувствует неразрывную связь с этим городом:
Сто тысяч раз по Невскому прошла,
   сто тысяч слов любовных прошептала,
Разбила и сердца и зеркала,
   Но все равно от жизни не устала…
А заканчивается стихотворение лирическими признаниями поэта в любви к городу, которые не оставят без глубоких эмоций читателя:
И даже там, в плену загробных уз,
   где нет надежды с чудом повстречаться,
Сто тысяч раз пред господом взмолюсь
   о милости – с тобой не разлучаться.

И вымолю возможность возвратить
   хотя б объятье бестелесным взглядом.
И счастье раз в столетье приходить
   ночным дождем, вечерним снегопадом.

Хочется все время цитировать стихи Натальи Гранцевой. Но читать их нужно полностью, не разрывая стихотворную поэтическую нить, не теряя напряженного поэтического ритма, чувствуя авторский нерв.
Из петровского времени, поэт переносит нас в современный город. Приметы нового времени почти совпадают с приметами старого. По улицам ходят такие же «титулярные акакии, макары, бедные сиротки…». Но вот уже «пробираются, колес сороконожки,/ в ресторанчики, кафешки и бистрожки», и «ждут романов из случайного кармана». Блеск и нищета, страх и одиночество – все видит острый глаз поэта и не только видит и фиксирует, но и не отделяет себя от этой жизни:
Место действия – жизнь моя
   жесткий экшн чужих страстей.
Волчья ягода бытия.
   скоростная боль новостей.
Рубленные строки этого четверостишия, с мужскими рифмами, вносят дополнительную гамму тревожного состояния. Тревога не покидает поэта оставшегося наедине с собой в петербургскую белую ночь, которую поэт сравнивает с клубящейся белой скалой. Эта ночь для того «…чтоб извлекать из плоти вещество, способное не говорить, а слушать».
Но поэт не может молчать и потому философские размышления выливаются в строки:
…бессильным хлеб – иллюзии зефир.
Я не боюсь, что беспощаден мир,
Что истина – темна и неприятна,
А бездна безгранична, как вода…
Город, город, он незримо присутствует почти в каждом стихотворении – это любовь-боль. В стихотворении «Листопад начинается. Сердце стучит» слышны мандельштамовские нотки. Любовь к городу и любовь к единственному сливаются воедино. Одно из самых драматичных стихов сборника заканчивается, как удар хлыста двумя строчками исполненными настоящего трагизма:
И вся жизнь, что осталась, пронзительней слез –
Забытье и забвенье, озноб и гипноз…
Такие строки может написать человек, за плечами которого нелегкий жизненный путь, путь надежд и разочарований. Но, как говорится, надежда умирает последней. Уже в последующем стихотворении автор не ставит точку в своем умозаключении, а ставит вопрос:
А счастья не было и нет…
Но может, все же будет, будет?
И всё же в стихах Натальи Гранцевой преобладают гражданские мотивы, философские размышления о жизни и смерти и глобальные размышления о судьбе России, ее историческом прошлом, и осмысление настоящего ее положения, с попыткой заглянуть в будущее. Лишь пунктиром проходит личное, индивидуальное: встреча с любимым «в захудалом кабаке» или на катке, на Дворцовой площади, дочь, разучивающая Баха или читающая Бредбери. Бытоописательство не свойственно стихам Н. Гранцевой. Её личное преломляется в общественном, философские категории осмысливаются по-своему, не опираясь на расхожие мнения авторитетов. С долей риска можно рисовать положительный портрет Екатерины II или, рассматривая гравюру  Дюрера «Меланхолия», говорить о крахе художника в конце жизненного пути, проводя параллель во второй части стихотворения со своей судьбой:
Что делать здесь, где кончены труды,
Где увяданья, тлена и беды
Так несомненны мертвые итоги?
Но даже это стихотворение из рубрики «Золотое решето», (я бы внес подзаголовок – «Соната ре-минор») написанное в стиле дюреровской гравюры, насквозь пропитанное пессимизмом, не ставит точку, подводя итог, а ставит вопросительный знак:
И жаждет дух познать в свой краткий век,
Сливаясь с циркулирующей кровью,
Где свет, что называется любовью?
Рубрика «Легированная роза» это подборка стихов о современной России.
Это взгляд поэта, свободного человека, человека Земли  и человека своей Родины, человека не принадлежащего ни к каким партиям, кроме одной – «партии совести». Легированная роза – это роза без запаха, искусственная, не живая, декоративная, служащая лишь украшательством. То, что есть в современной нашей жизни неестественного, привнесенного, уродливого попадает на острое перо поэта-публициста и поэта-сатирика. И в такой ипостаси предстает перед читателем Наталья Гранцева.
Древнегреческая муза Клио, покровительница истории, нередкий гость на страницах сборника. Да, пожалуй, она не гость, а одно из главных действующих лиц этой по-настоящему драматической книги стихов. В стихотворение «Да, я люблю историю…» поэт говорит, что «история – не книга, не учебник… История – духовная разведка, /нырнувшая в открытую печать». Но можно ли верить на слово историческим анналам написанным «в перчатках, но золотым раздвоенным пером». Поэт видит историю России, как глыбу, в которой есть всё:
Мы сами – битв святые манускрипты!
Мы сами – Рим и Греция с Египтом,
Мы сами Альбион и Вавилон.
В нас целый мир, достойный удивленья,
Во всех системах летоисчисленья
Жив русский дух как тайны эталон.
Такие строки может написать истинный патриот, а не человек, который на всех углах кричит о своем патриотизме.
Это – высокая гражданская поэзия.
Я бы не стал говорить о безудержном оптимизме Натальи Гранцевой. Ряд стихов написан, мягко говоря, в сильном миноре. Горечь утраты того, что ушло вместе с ушедшем двадцатом веком наполняет до краев стихотворение «Настанет день, и кто-нибудь другой». Не потому, что там всё было прекрасно, а потому, что пришедший на смену новый век не поймет, жизни ушедшего или уходящее поколение. Неверие в будущее поколение, как кровоточащая рана на душе поэта.
Она придет – беспамятства орда,
Бесчувственных андроидов тусовка,
Кощунственного времени вода,
Былому – полимерная веревка.
Стихи, вошедшие в сборник, написаны в разные годы. Я полагаю, что это стихотворение и многие другие, в рубрике «Легированная роза» написаны в наиболее тяжелые для России времена «дикого капитализма» начала 90-х годов. И боль, и страх, и некоторая растерянность оправдывают некий пессимизм чуткого и ранимого поэта.
Пустая чаша выпита до дна,
Грядущее бредет по бездорожью.
Разбита жизнь. И сердце, и страна,
Предательством изранены и ложью.
Так или не так? Согласится с поэтом полностью или принять, сказанное лишь наполовину? Это решит каждый, прочитавший замечательные стихи Натальи Гранцевой, для себя сам. Поэт свободен, он неподотчетен ни каким уставам, ни каких партий. Его устав написан кровью сердца и проверен неподкупной совестью.
И всё-таки ближе к завершению книги, сквозь бурелом минора (не хочу обидеть автора таким сравнением) прорывается ясный мажор – это стихотворение «Гроза». Здесь поэт призывает к действию. Эти призывы звучат так: «Не спи, империя кудрявая» (перекличка со строкой советской песни довоенных времен – «не спи, вставай кудрявая, навстречу дня…»), «гони зеленых жаб уныния», «нельзя сдаваться победителям –/кротам, предателям, шакалам».
Держись, родная территория,
   седьмая часть безвидной суши,
Не примеряй конец истории,
   не плачь, не пей, не бей баклуши.
В сборнике нет проходных стихов. Каждое стихотворение соответствует этому двухкоренному слову. Именно творение, пропущенное через неравнодушное сердце поэта Натальи Гранцевой.