ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
Сегодня я видел, как мой младший внук, ученик десятого класса, целовался в подъезде с девочкой. Чтобы не смущать молодежь, я попятился, тихонько вышел из подъезда и продолжил прогулку по второму кругу. Одиночество мое временное. Мой сын с невесткой на три года укатили в Германию и своего младшего забрали с собой для совершенствования в немецком языке. Самый старший внук работает во Владивостоке и там намечается рождение правнука. По этой причине моя супруга Инга помчалась к ним руководить и наставлять. Вот и остался я временно сторожем пустой квартиры.
Через пару дней внук десятиклассник и его подружка нанесли визит деду. Причина сугубо прозаическая: «можно, мы будем приходить и у тебя готовить уроки»? Как же, уроки готовить - целоваться они будут, закрыв двери комнаты, в которую тактичный дед не сунется. С другой стороны, квартира моей дочери в соседнем подъезде того же дома перенаселена, сосредоточиться на уроках там трудно, а целоваться крайне неудобно. Не говоря уже о том, чтобы потрогать девочку во всяких укромных и таких привлекательных местах. Быстро развивается нынешняя молодежь.
Наше воспитание было строго коммунистическим, обучение раздельное (школы мужские, школы женские) и контакты с девочками не приветствовались учителями. Поэтому обращаться с «женским полом» мы просто не умели. Сам я первый раз поцеловал девочку, будучи уже студентом. Наше взросление попало на пятидесятые годы, время было пуританское, слово секс мы и не слыхали, фильмы и книги были удивительно целомудренные. Но итогом было наше полное невежество в интимных вопросах пола. Откуда берутся дети мы, конечно, знали, виртуозно владели матом, рисовали в своих тетрадках сцены совокупления. Но все связанное с проблемой пола нам представлялось грязным, похабным. О сексуальном наслаждении, эротических ласках мы даже не догадывались. В этих вопросах нашим учителем была только собственная физиология.
Боже, как мы были наивны. Позднее, уже студентом, я перед каждым свиданием мучился вопросом: «что можно себе позволить, а чего нельзя». По причине нашей зашоренности и полового невежества расклеился мой студенческий роман с Тамарой. А ведь, по всем признакам, у нас дело шло к свадьбе.
Интересно, как сложилась бы моя жизнь, если бы этот брак состоялся. Стал бы я заведующим кафедрой в родном Университете? Сколько у нас было бы детей? Был бы я счастлив в этом браке? Но это только пустые рассуждения старика пенсионера. Работу на кафедре я оставил, только иногда консультирую аспирантов и честолюбивых ассистентов, которые для этого приходят ко мне домой. Какое ни есть, а развлечение.
Вот и сегодня явилась обеспокоенная наукой ассистентка моего ученика. Сидит напротив меня, задает вопросы, а ее мини юбка постепенно сползает все выше и выше. В родном Университете бытует убеждение, что я большой ловелас. Но я с кафедральными дамами всегда вел себя корректно. Позволял себе только ручку поцеловать, да еще в праздничных застольях в присутствии девиц рассказывал очень даже двусмысленные анекдоты. Но от Шефа и не такое стерпели бы.
Слушаю трескотню посетительницы, а сам думаю о том, что лицом она похожа на мою первую любовь, Тамару. Конопатая девочка в сером платье ниже колен, Тома, Томочка, Тамара, серая птичка. Способностей средних, собой не видная, характера тихого, но такая основательная девица, надежная. С начала первого курса Тамара поглядывала на меня и вздыхала потихоньку, то конспекты мои ей потребовались, то попросит подарить ей фотокарточку. Для меня она вначале была просто одной из многих девушек сокурсниц. Фотографию тебе – пожалуйста, держи, даже с надписью: «Тамаре в знак уважения». А ей не уважения хотелось, а моего внимания, но школьное воспитание не позволяло более активно набиваться на дружбу с парнем, которому с первого курса прочили научную карьеру. Бывало, я приносил ей зашить порванную рубашку и получал ее обратно зашитой, выстиранной и поглаженной.
Неожиданно дело сдвинулось с мертвой точки. Компанией первокурсников мы возвращались из театра. Ночь, автобусы ходят редко, но что нам, молодым, стоит пройти пешком через половину города. Идем, дурачимся, девчонки нас толкают в снег, а мы поем во все горло:
Как на черный Терек, как на черный Терек
Хлынули татары – сорок тысяч лошадей…
Без какой-либо задней мысли – просто от хорошего настроения – я обнял Тамару за плечи, притянул к себе. Тут она повернулась, прижалась ко мне уже не плечом, а грудью, замерла под моей рукой и шепчет: «Ну, что ты, Славка, не надо!». А сама еще плотней прижимается. Назавтра Тамара набралась смелости, подошла ко мне и сказала:
- Пригласи меня в кино.
И стали мы ходить в кино и на танцы, гулять вечерами и разговаривать, разговаривать, разговаривать. Тамара была совсем не глупым, интересным собеседником, но дальше этого наши отношения не двигались. Скромница Тамара позволяла взять ее за руку, слегка обнять за талию. Когда я ее целовал, Тамара сжимала губы куриной гузкой и закрывала глаза. Никакого удовольствия от поцелуев она не испытывала, просто твердо знала, что парни целуют девушек. Больше этого она мне не позволяла, мои попытки потрогать ее грудь, погладить попку решительно пресекались со словами: «Ну, что ты! Не надо». Только через полгода я завоевал право погладить ее коленки и грудь, но только через платье.
У всех парней члены стояли круглосуточно, ночью снились голые девушки, а утром на трусах и простыне обнаруживались пятна засохшей спермы. Меня тоже посещали эротические видения и я во сне крепко обнимал подушку. Последнее было предметом постоянного зубоскальства соседей по общежитию:
- Опять Славке Тамара приснилась, нужно на комсомольском собрании осудить ее недостойное поведение. Пусть даст слово, что не будет являться в его снах голой.
По традиции того времени наши избранницы свою девичью неприкосновенность берегли, а уступив любимому страшно боялись забеременеть. Те из нас, кому уже удалось «распечатать» свою подружку, сталкивались с постоянной просьбой: «только не спускай»! Это значило, что в самый последний момент нужно успеть выдернуть член из влажной глубины и излиться под ее попку, на заранее подстеленную тряпочку. Все удовольствие ломалось. В аптеках продавались презервативы и противозачаточные таблетки, но парни не признавали первых (как сахар через стекло лизать), а девушки слыхом не слыхали о вторых и не доверяли им. Получалось одно мучение.
Еще сложнее было тем, чьи девочки страдали гипертрофированной стыдливостью и каждое прикосновение к интимным частям тела расценивали как грязное покушение. Я отчаянно хотел свою Томочку, хотел просто п о т р о г а т ь то, что скрыто у нее под платьем. На большее я и не надеялся.
Всеобщей проблемой был вопрос «где». Где уединиться со своей подругой и не обязательно для того, чтобы лечь в постель, просто поласкать ее, расстегнув некоторые предметы туалета. В серьезных случаях парень обращался к сокоешникам по общежитской комнате:
- Ребята, нам бы комнату на ночь… - И ребята разбегаются ночевать по друзьям-знакомым.
В более простых случаях парочка оккупирует площадку на лестнице или подоконник в конце изогнутого буквой «П» коридора – правое крыло мужские комнаты, левое женские. После 11 часов остается включенным только дежурное освещение и в его полумраке шаловливые руки гуляют по телу девушки. А уж целоваться в такой обстановке сам Бог велел! В середине каждого крыла туалетные комнаты, соответственно мужская и женская. Если кому-то в ночное время приспичит туда, он старается не замечать парочку, которая стоит в тупике и чем-то увлеченно занимается. В свою очередь и они не обращают внимания на идущих ночной порой в туалет.
С наступлением лета вопрос «где» стало легче решать. Пятый и четвертый курсы разъехались на практику, их комнаты стоят пустые, но не запертые. Дальше действует правило: одна комната – одна парочка. Можно сидеть рядышком на столе, а можно сесть на стул, поместить девушку на свои колени, испытывать неземное наслаждение от ее мягкой тяжести.
После долгих уговоров Тамара садится мне на колени и замирает примерной девочкой в платье с белым воротничком. Я положил руку на ее грудь и, чтобы успокоить, начинаю рассказывать о своих родителях, сестре, о городе, в котором родился и вырос. Потом Тамара рассказывает мне о своих родных. Все понятно, происходит заочное знакомство с будущими родственниками. Под эти разговоры мои руки действуют: одна легонько сжимает яблочко ее груди, вторая гладит колено и пытается проникнуть под подол платья – надо же погладить голую коленку!
Реакция девочки последовала незамедлительно, моя левая рука накрыта ее ладошкой и прижата к коленке. Видимо атака снизу представляется Тамаре наиболее опасной. Правая рука тем временем занялась строчкой пуговичек, опускающейся вниз от белого воротничка. Я расстегну только одну, чтобы поласкать ее шейку, впадинку под горлышком… И еще одну, чтобы поцеловать то место, где шея сходится с плечиком… Но, по мнению Тамары, я переступил границу дозволенного. Встала с моих колен, поправляет смятый подол платья.
- Поздно уже, пора спать.
Но я слишком возбужден, поэтому легонько толкнул ее назад и крышка стола уперлась ей ниже попки. Еще один нажим и Томочка-девочка завалилась спиной на стол. А моя рука проникла через ворот платья, под лифчик и коснулась восхитительного атласа девичьей грудочки, наливного яблочка. Но Тамара быстро опомнилась, оттолкнула меня, застегивает ворот и с горечью шепчет:
- Неужели я ошиблась в тебе, мой мальчик…
Идеалистка, воспитанная в школе на хорошей литературе, она ждала от меня необычного, возвышенного, как на страницах любимых книг. Здоровая страсть молодого парня показалась Тамаре чем-то скотским. Видимо она относилась к той категории фригидных девиц, которые и замуж не выходили бы, появись такая возможность забеременеть не снимая трусов. Чувственность еще спала глубоким сном, и мои попытки добраться до интимных частей ее тела вызывали только противодействие. Как всякая девушка тургеневского типа, Тамара искала во мне идеал жениха, друга и мужа. Но идеальных мужчин не бывает, поэтому такие женщины обречены на духовное одиночество.
Стеснительность Тамары меня достала, уже в дверях я сказал:
- Тома, ты бы показалась вашему (женскому) врачу. – Видя, что она не понимает, я пояснил, - Здоровой девушке должно быть приятно, когда парень трогает ее во всех местах, без этого люди перестали бы размножаться.
Тамара промолчала, но обиделась крепко.
В следующие дни она избегала встречи со мной, столкнувшись в коридоре или столовой не разговаривала - только здравствуй и до свиданья. Конечно, здравый смысл подсказывал, что для сохранения отношений со мной следует вести себя более раскованно, позволить то, что претило ее пуританской душе. Но моральные устои Тамары противились и она просто не знала как поступить. В результате я обиделся на Тамару за то, что она на меня обиделась. Только этой двойной обидой могу объяснить то, что не взял ее с собой, когда друг пригласил меня на свадьбу.
Студенческая свадьба, веселый разгул, в котором гости быстро перестают обращать внимание на жениха и невесту. Танцы под гармонь или патефон медленные: вальсы, фокстрот. Танго исключается, как нечто неприличное. Нет современного дерганья, когда каждый сам по себе. В наших танцах можно было прижать «даму» к себе, почувствовать прикосновение девичьих грудей, или опустить руку с ее талии пониже, туда, где начинаются оттопыренные верхушки ягодиц. В хорошем подпитии никто на это не обратит внимания, да и твоя партнерша особенно не возражает против такой вольности.
На этой свадьбе я и познакомился с Ингой, впоследствии ставшей моей женой, от которой и ведут начало трое наших детей и шестеро внуков. Не случись той ссоры, Тамара была бы со мной на свадьбе, а Ингу я бы и не заметил. Но Тамары не было, я в первом подпитии танцевал с Ингой, худощавой, прыщеватой девушкой с отделения экономики. Не случайно говорят, что не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки. А водки на той свадьбе было много. Мы танцевали, смеялись, вспоминали всякие студенческие хохмы. После сдержанной, основательной Тамары, веселый, беззаботный характер Инги был особенно приятен.
- Жарко, пойдем проветриться, - сказала она.
Мы обнимались за углом столовой, в которой гремела свадьба. Как-то само собой получилось, что я начал поглаживать ее грудь через ткань легкого платья. И, представьте, мои руки не турнули, Инга продолжала все так же обнимать меня и весело болтать. Праздничное платье девушки имело очень большое декольте, которое так и приглашало проникнуть глубже. Потянул за рукава вниз, плечи Инги оголились, и теперь декольте распространялось до того места, от которого начинались холмики грудей. Руки ее оказались плотно прижаты к бокам воротом платья, растянутым до треска материи.
- Ты связал мне руки, - засмеялась она.
- Это чтобы ты мне не мешала, - ответил я с наглостью пьяного студента.
Лифчик Инги соответствовал декольтированному платью, т.е. на плечах не было бретелек. Стоило расстегнуть т о л ь к о о д н у п у г о в к у, как он сполз вниз, к талии, стянутой пояском платья. Дорога к маленьким твердым яблочкам грудей была открыта. А Инга… не возражала. Она обнимала меня, жадно тянулась губами, ловила мои поцелуи. Какое это было наслаждение гладить теплые грудочки, слегка сжимать их. Больше всего я боялся причинить ей боль и без конца спрашивал:
- Не больно?
Игна только мотала головой.
- Нет!
В зале, где продолжались танцы мы больше не появились. Только перед рассветом я довел Ингу до дверей ее комнаты, поцеловал последний раз и в совершенно ошалелом состоянии отправился спать.
На другой день я едва дождался конца практики и побежал к Инге. Не постучав, рванул дверь и был встречен истошным визгом девиц, оказавшихся неглиже. Спустя пару минут мне прокричали:
- Можно!
Я был допущен в девичью комнату и даже накормлен жареной картошкой. Но мне не терпелось увести Ингу куда-нибудь в укромное место парка и там еще раз проверить упругость ее грудочек. И так продолжалось каждый день. Сокоешники заметили перемену и не одобрили: Славка променял Тамару на «шмару». Но что они понимали!
Вечерами, до того, как двери общежития запирались, мы спешили покинуть парк и занять место в тупике «женской» части коридора. Я сидел на низком подоконнике, Инга стояла между моих колен и целовала меня. Когда студенческий народ утихомиривался, наступало самое интересное. Я медленно задирал ее футболку и расстегивал пуговички лифа. Руки Инга держат сии предметы девичьего туалета у горла. Передо мной торчат груди девушки, которые я легонько сжимаю и жадно целую в напряженные соски. В голове вертится хулиганские строки нашего студенческого фольклора:
Я схватил ее девичьи груди
И узлом их связал на спине.
Груди у Инги маленькие, но такие приятные. Он прогибается в пояснице, сильнее выставляет их навстречу моим губам и шепчет:
- Ненасытный! Оставь немного для нашего ребенка.
- Конечно, оставлю, - отвечаю я, - но нужно им сделать оч-чень хороший массаж, тогда молока будет много.
Эти слова стали формальным объяснением в любви, обязательством вступить в брак. Что только мы ни вытворяли, но главное так и оставили «на потом». После нашей свадьбы – с криками «горько» и умильными слезами родителей - Инга легла в брачную постель девушкой.
Не сомневаюсь, что она ДАЛА бы мне много раньше, но я решил соблюсти вековую традицию.
Лишение девушки невинности сродни хирургической операции без наркоза, Инна кричала на всю квартиру, благо, мы были одни, а ее родители ушли ночевать к знакомым. Теперь, хорошо зная Ингу, я думаю, что она кричала так громко не cтолько от боли в порванной целке, как желая доставить мне удовольствие самца, который оприходовал девственницу.
Но это было потом, а пока мы безумствовали. Стоим в тупичке коридора, время третий час ночи. Трикотажные штанишки и целомудренные трусики Инги приспущены с ее попы, открывая для моих рук соблазнительную округлость ягодиц. Маленький зад Инги светит на весь коридор. Я глажу и мну ее булочки в то время как ум решает «мировую проблему»: почему на грудочках кожа такая гладкая, а на попке ощутимо шершавая. Одновременно я не перестаю целовать ее грудочки-шарики: сверху, сбоку, снизу, в сосок.
Получилось так, что Тамара среди ночи отправилась в туалет, по коридору, освещенному белизной Ингиных ягодиц. Она никак не отреагировала, только посмотрела. Инга услышала шаги, а, может быть, голой спиной почувствовала этот прожигающий взгляд. Бросила через плечо ответный взгляд победительницы и выше задрала футболку. О моем увлечении Тамарой она отлично знала и теперь стремилась утвердиться в своей победе над соперницей. Когда мы той ночью собрались расходиться по своим комнатам, Инга неожиданно сказала:
- Хочешь, я сейчас сниму штаны и БЕЗ НИЧЕГО пойду к себе.
Сказала только о штанах, но «без ничего» подразумевало – голышом по лестницам на два этажа вверх и дальше в свой коридор. А если какая-то парочка еще стоит на лестничной площадке… Вот будет картинка! Увидевшие такой стриптиз обязательно проболтаются, дальше исключение из комсомола за аморальное поведение, а, возможно, и из Универа. И все это Инга затевает в пику отставной сопернице, хочет показать мне: «я не такая»!
С трудом уговорил отложить эту прогулку.
- После нашей свадьбы, будешь сколько угодно ходить по квартире в костюме праматери Евы. А здесь не смей, я ревнивый.
На следующий день Тамара в перерыве подошла ко мне и сказала:
- Знаешь, я бы так не смогла…
После окончания Университета Тамара уехала учителем в родную деревню, за отсутствием других женихов вышла замуж за тракториста, который оказался тихим пьяницей. С ней мы больше не встречались…
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ
Простите, не сказал, что всю жизнь проработал на кафедре археологии родного Университета. Еще до защиты кандидатской диссертации меня назначили ИО доцента и предложили заведовать исследовательской лабораторией при кафедре. А это выезды на все лето в поле, на раскопки. Там проходят практику наши студенты, выезжает их каждый год человек тридцать. Настроены беззаботно, приходится держать их в узде, но народ с юмором. Особое веселье вызывает мой приказ работать в раскопе раздетыми «до последнего предела приличия». При работе в узкой траншее кисточкой, иглой или скальпелем одежда сильно мешает, да и жарко. Сам я тоже весь день хожу в плавках.
В столь же откровенных купальниках – синих, красных, черных, в цветочек - весь день ходят и молодые сотрудницы моей лаборатории. Покачивают тонкими талиями, выставляют вперед наполовину прикрытые сиси. Это сейчас, а в первой экспедиции дамы не желали раздеваться, берегли свой авторитет, отстраненность от студенческой вольницы. До сих пор, от одного студенческого потока к следующему, ходит байка про меня:
« Сидит Шеф в плавках на краю раскопа в окружении почти голых студентов. Мимо идет ассистентка, упакованная в ковбойку и брезентовые брюки. Шеф подзывает ее, небрежно поманив пальцем, и говорит: «Мадам, СНИМАЙТЕ ШТАНЫ». С Шефом не поспоришь, сняла она брюки и осталась в «семейных трусах», да еще не первой свежести.
Сейчас некоторые ассистентки мечтают охмурить меня, отбить у этой страхолюдной супруги и женить на себе. Глупые, они и не подозревают, какая красивая у Инги попа, как притягательны ее небольшие грудочки. Ее темперамент в постели, и неунывающий характер тоже со счетов не скинешь.
Первые годы Инга ездила с нами на раскопки в качестве бухгалтера экспедиции. Она с юмором относилась к обилию почти голых тел вокруг ее мужа, но подкрепить свои права не забывала. После замужества она так и не набрала тела, поджарая с небольшими сиськами и узкой попкой, сидит в купальнике под навесом и занимается своими бумагами.
Я убежден, что девушка становится бабой не в момент потери невинности, а когда у нее бедра округляются, на попе и титях накопится мягкий жирок. У правильной женщины должны нарасти на костях мясо и жирок, без этого ей ребенка не выносить. Многие девушки очень рано начинают по-бабьи округляться, пышны во всех местах. Целка еще, а телом баба бабой. Инга, напротив, и после родов как девушка – тонкая, гибкая как стальная пружина, жирком не обросла, одна кожица на ребрышках.
Такая жизнь продолжается, пока я не объявляю выходной день для стирки-починки. Парни с радостью отдают своим зазнобам белье с единственным исключением – каждый сам стирает свои трусы и плавки. Я назначаю вместо себя старшей одну из ассистенток и готовлюсь к поездке на рыбалку на острова: «Надоели вы мне, хочу побыть один». Но одному не получалось, в лодку решительно садится Инга. Рыбалки тоже не получается. На острове Инга стаскивает с себя трусики, гладит рыжий хохолок на лобке и объявляет:
- Буду ходить БЕЗ НИЧЕГО, раз ты не позволил мне так по общежитию прогуляться.
Что остается делать, если вокруг посторонних нет, но есть молодая жена, да еще с голой попой. Я пытаюсь изобразить равнодушие, Инга принимает игру. Не спеша стелет на песке одеяло, разводит костер, ставит чайник и все время поворачивается ко мне задом. Стройненькие ляжки и выглядывающая между них киска так соблазнительны, что я хватаю свою женушку.
- Помнишь, как ночью в коридоре общежития спустил с твоей попы штанишки? Давай проверим, она все такая же упругая.
Начинаю гладить ее по ягодицам. Инга смеется:
- Как же иначе девушка замухрышка могла удержать такого красивого, парня – только приспустив штанишки. Удивляюсь, что он не снял с меня и трусы, не лишил девичьей невинности прямо на полу коридора. Я бы ему позволила.
- Ну, уж нет, мне хотелось со вкусом лишить тебя девственности, насладиться твоим криком и плачем, а в коридоре ты переполошила бы все общежитие.
Заваливаю свою жену на одеяло, она сгибает колени, берется руками за пятки и высоко задирает ноги рогаткой. Обильная светлая растительность ТАМ меня особенно возбуждает. Ингой владеет какой-то исследовательский пыл, желание каждый раз испытывать что-нибудь новое, возноситься на какие-то неизведанные высоты чувства. Она неутомима и изобретательна в этих поисках, и я поневоле становлюсь соучастником ее исследований. Ее фантазия и желание экспериментировать не знает границ. Новых ощущений бывает пруд пруди.
Головкой члена глажу лепестки малых губок, слегка погружаюсь во влагалище и снова щекочу только самый вход. Инга приходит в крайнее возбуждение.
- Давай, не тяни, сластена!
- Нет, - говорю я, - попроси хорошенько.
- Господин доцент, трахните меня!
- Еще душевнее. – Продолжаю щекотать ее вход.
- Товарищ начальник, извольте меня поиметь! – Кричит она в полный голос. И мы соединяемся... Отдыхаем и снова начинаем игру.
Инга может по-разному угодить мужу, чтобы на студенток не заглядывался. Студентки, конечно, подобного не позволят, «но я не такая»! Инга переворачивается на живот, ляжки плотно сжаты. Я ставлю Ингу «в позу» – лицом в одеяло. Ее тело податливо в моих руках, она сама торопится встать так, как нужно мне: задирает свою пятую точку. Я вонзаюсь в нее.
- Так тебе ни одна студенточка не сделает, - говорит удовлетворенно Инга.
Глупая, до сих пор боится, что променяю ее на какую-нибудь красотку. Не бойся, не променяю: ради тех спущенных с девочки студентки штанишек, ради сладких постельных утех, ради наших деточек. Если Тамара воплощала тип «тургеневской девушки», то Инга, несомненно, относится к категории «утоли мои печали» - самому востребованному во все времена типу женщины. Она неприхотливая, добра, родилась для того, чтобы выйти замуж и свить семейное гнездо. В постели Инга старательна и стремится исполнить любое желание мужа.
Три года у нас не получалось завести ребенка и она очень переживала. Зато сколько было радости, когда Инга превратилась в шарик на тонких ножках. Первого «пузожителя» мы ждали с трепетом, моя женушка волновалась, что будет мало молока. «Помассируй меня» - просила Инга и я гладил, легонько мял ее грудочки, щипал и тянул за соски. Инга закрывала глаза и шептала как волшебный заговор: «Пусть титички станут сисичками».
Теперь, после рождения детей, Инга с нами не ездит. Но все так же мальчики и девочки выходят на завтрак в пляжных костюмах, в таком же виде работают, а вечером отправляются купаться на реку. Только у ночного костра сидят мои студиозусы в брюках и рубашках. И я, молодой перспективный доцент, с ними пою песни под гитару, травлю байки (не совсем приличные). Молодежь просит:
- Шеф, расскажите байку.
- Ладно, - говорю я, - только прошу скромных девушек не падать в обморок. – Дружное ржание подтверждает, что скромные у нас не водятся. - Слушайте. Приходит студентка на прием к врачу гинекологу. Врач совсем молодой, с простуженным горлом, потому говорит шепотом. Держась за гортань, шепчет студентке: «Заходите за ширму и раздевайтесь, снимайте все ниже пояса». Девица за ширмой разделась, выглядывает, видит, что врач одет, и шепчет: «А вы»?
Студенты покатываются от хохота, девочки смотрят на меня влюбленными глазами. Почти каждый сезон две-три из них влюбляются в меня. Для таких рассказываю байку, но без упоминания имен персонажей:
- В экспедиции вроде нашей, а может у геодезистов или почвоведов (они тоже летом раздетыми работают), влюбилась студентка в преподавателя. Улучила момент, подходит во всей красоте почти голого тела и говорит: «Я вас люблю». Преподаватель отвечает: «Снимай трусики». Девица таращит глаза и начинает спускать последнюю защиту. А он продолжает: «Теперь садись попой в крапиву – сразу любовь пойдет».
Скажу честно, мне приятно смотреть на девичьи задочки, обтянутые трусиками. Они, паршивки, это заметили и наиболее отчаянные девицы ходят в стрингах, которые сзади образуют пересечение буквой «T» всего из трёх узких полосок ткани и полностью открывают ягодицы. Идет такая аппетитная дева по раскопу, ягодицами покачивает, привлекает внимание молодых парней к своей «визитной карточке». Я живу, как в малиннике, но ничего лишнего не позволяю, за все годы не трахнул ни одной глупой девицы. Только раз пощупал студенточку, и то по необходимости.
Штатной поварихи у нас нет и девицы куховарят по очереди. Дни жаркие, а тут еще от костра пышит. Вот и обгорела до волдырей очередная повариха и не только спину и руки обожгла, но и ляжки – особенно с внутренней стороны, где кожа тонкая. Не верите? Сам бы не поверил в такое, но случилось и требуется первая помощь. При таких солнечных ожогах первое средство намазать означенные места сметаной – очень хорошо помогает. Послал в село за сметаной самого быстроногого парня.
- Километр туда, километр обратно, найти, у кого есть сметана, купить и мигом быть здесь.
Вечером призвал обожженную в нашу столовую, а за ней и любопытные потянулись. Подлежащая лечению девица в самом соку, в нужных местах все у нее кругленькое. Говорю ей:
- Ложись на стол.
Девица, как ходила днем, в маленьком лифчике и стрингах укладывается спиной на столешницу. Набираю рукой сметану и смазываю обгорелые плечи и живот.
- Теперь, - говорю, - раздвинь ноги.
Под шутки окружающих она раздвинула ножки и развела коленки. Картинка получается соблазнительная. Нежно смазываю внутреннюю поверхность ляжек, касаюсь пальцами границы трусиков между ее ножек. Девица лежит спокойно, не дергается под моими руками.
- Теперь встань на четвереньки.
Стоит она раком, а я быстренько смазываю сметаной спину и слишком долго втираю ее в ягодицы. Тут из толпы зрителей раздается голосок:
- Я тоже обгорела, смажьте меня в этом месте.
- Только сметаны принеси, эта кончается – отвечаю ей не оглядываясь, не выясняя, которая из студенток желает почувствовать мои руки на своих округлостях.
Это была единственная вольность, которую я допустил за все годы экспедиционной работы. Я нормальный человек и мои недостатки соответствуют моему возрасту. Мое любование телами студенточек носит чисто эстетический характер. Я не сексуальный маньяк, а добросовестный ученый, научный результат для меня всего важнее, - Die Wissenschaft uber alles – как говорят немцы. И со студентов результат их работы спрашиваю строго, даже свирепо. Когда они оправдываются и говорят, что только НЕМНОГО ОШИБЛИСЬ, я грубо обрываю разгильдяев:
- Запомните: невозможно быть НЕМНОГО БЕРЕМЕННОЙ. Или вы приносите мне результат научного исследования, или подлог, туфту, говоря вашим языком.
***
Память, память. Продолжаю слушать пришедшую на консультацию ассистентку, даю советы, ссылки на новейшие статьи в журналах. А холодный ум старика продолжает перебирать прожитые годы. И чего она явилась в такой мини юбке? Неужели думает, что почти восьмидесятилетний старец польстится на ее тело и оттрахает. Или надеется, что он хотя бы залезет в трусики, пощупает, погладит, а в благодарность в день ее защиты тяжелой гирей бросит на чашу весов свой признанный авторитет.
Не надейся, наивная девчонка, все это уже было, все возможное я видел и испытал. Теперь мне просто скучно глядеть на твои старания. Старость начинается не импотенцией и не физической немощью, а сознанием того, что все на свете повторяется, движется по замкнутому кругу. И в девятнадцатом веке, и сейчас девицы охотятся за перспективными женихами. Как это у Куприна:
Вот за офицером спешит мамзель.
Ее одна лишь цель:
Чтоб офицер влюбился,
Чтоб он на ней женился.
Сейчас все то же, только охотницы стали более активны, ничего не стесняясь, гоняются за покровителями типа современных «папиков».
Оглядываясь назад, прихожу к выводу, что мы с Ингой жизнь прожили нашу в мире и согласии. Она оказалась хорошей хозяйкой, заботливой матерью и жаркой любовницей. Так что сексуального голода я не испытывал, причин изменять ей просто не было. Есть старая как мир поговорка: «Когда мужчине плохо - он ищет женщину. Когда мужчине хорошо - он ищет еще одну». На меня она не распространяется, поскольку я однолюб. Когда мне было плохо, я нашел Ингу. Когда мне хорошо, я спешу с этой радостью к ней. А Инга найдет способ меня наградить. Знает, что мне приятно видеть ее голой. Когда родился наш первенец, усаживалась кормить его нагой: высоко держит младенца у своей груди, колени слегка раздвинуты и мне видны волосики на холмике Венеры и складочка, убегающая от него вниз, между ляжек. Лицо Инги в этот момент светится, как у Мадонны. Иногда она может быть кокетливой. С ней не надо притворяться, что-то «строить из себя». Инга принимает меня таким, какой я есть, и бывает благодарна за каждую ласку.
Некоторые замужние подруги Инги говорят о своих мужьях: «Он рассчитывает, что я буду плясать под его дудку! У меня свои привычки, от которых я не собираюсь отказываться»! Не желают эти дамочки стать той, которую хочет видеть муж. Отсюда происходят бесконечные конфликты. У нас было по-другому. Как только я нарисовался на горизонте в качестве кандидата в мужья, Инга постаралась узнать все о моих интересах, привычках, отношении к деньгам, работе, сексу. Поэтому стала желанной и незаменимой, несмотря на свои более чем скромные телесные данные.