Когда гроза устала нападать с яростью и безумством берсерка на ощетинившийся жестяными
крышами город и наступило временное перемирие, на улицах остались следы недавнего
ожесточённого побоища, раненые и убитые...
Они лежали рядом: мокрые осколки, ошмётки и прочий мусор - воины мегаполиса,
его сомнительные защитники, покрытые плёнкой мёртвой воды, растекающейся,
словно реки крови, по ссохшимся пыльным тротуарам.
Уныние разрушенного города, смог боли и усталости.
Где-то вдалеке ещё ревел гром, грозя невидимым кулаком угрюмому противнику, его раскаты
терялись среди панельных стен небоскрёбов и разбегались во все стороны, будто сам город
передразнивал незадачливого воителя, насмехался над его беспомощными криками.
Скоро будет новая схватка; поднабравшись сил и злобы, стихия вновь обрушится на своего
мучителя, пытаясь вырвать из бетона столбы и рекламные щиты, осыпать ругательствами серых,
равнодушных людей, сделать хоть что-нибудь, чтобы они начали считаться с ней, а не
прятались под свои убогие зонты и не забегали в сырые, пропахшие гнилью подъезды.
Чтобы наконец поняли, что вся ненависть природы - следствие человеческой гордыни,
болезненной самовлюблённости, попрания суровых, но справедливых Законов...
...Но разве хоть кто-нибудь задумается над этим, придя домой, завернувшись в
мягкий плед и с наслаждением глядя за окно, где маленькие, беззащитные капельки с тупой
самоотверженностью отчаявшихся самоубийц всё бьются в окно?
Вряд ли.