Поселок Рыбачий на Камчатке – база подводных атомоходов, которую когда-то бывший тогда президентом Рейган обозвал «осиным гнездом на Тихом Океане». Сказано с большим чувством, можно гордиться. С другой стороны, если столь ответственный исторический персонаж определенно высказывается и по существу, – это что же получается: нашему вероятному противнику так много известно? Словом, статус и значение нашей базы – секрет Полишинеля, невзирая на все потуги «политрабочих» и особого отдела. Но эта братия и при плохой игре лица не теряет. Поэтому дух секретности и таинства, касаемого походов подлодок, прививался, прежде всего, боевым подругам, женам моряков. Например, никогда не было из-вестно, когда муж вернется из похода, а, вернувшегося – когда допустят его, лодкой пропахшего, щетиной обросшего, от «шила» и воздержанья опухшего, до родного «гнезда». Жены, тем не менее, всеми правдами и неправдами, чутьем бабьим и через «засланных ка-зачков» при штабе, узнавали время прихода и готовились. За два дня до предполагаемого прихода лодки, в окнах домов «на семи ветрах» торчали женские торсы, застрявшие в форточках, жены из-под руки следили за фарватером Авачинской губы пристальнее, чем марсовые на колумбовых кораблях. В каждой кухне жарилась-парилась-варилась всяческая снедь, достойная московского ресторана «Прага». Дефицитные, в те времена, вина из заморского (на пароме надо добираться) Петропавловска-Камчатского привезены для «разгонки» предстоящего застолья, которое продолжаться будет столь долго, сколько спиртного в доме – и после «баловства» «сухариком» потечет в стаканы настоящий флотский напиток, знатокам известный – старый добрый корабельный спирт, он же, почему-то «шило». Этимология этого слова теряется в туманной дали возникновения традиции винопития на флоте.
Несмотря на богатый опыт лавирования в ситуации отсутствия официальных сообщений об окончании похода, возвращении лодки и возможности торжественной встречи на пирсе, недоступной тем, кто этого более всего достоин, и кого подводник хотел бы увидеть при встрече с берегом,- жены, тем не менее, при всяком удобном случае пытались прояснить вопрос, который тем более с некоторого момента приобрел характер дискриминации – по слухам из достоверных источников (при тотальном вранье в масштабах государства, достоверную информацию можно было выудить из слухов, анекдотов и между строк газетных сообщений), стало известно, что на Севере женщинам разрешено встречать своих героев-подводников после нелегкой вахты в морях-океанах.
Замполит Мавзорин на каждом заседании женсовета отмахивался от этих вопросов как медведь от пчел в растревоженном улье.
На очередном "бабьем вече" (иначе не назовешь – «собрание» это слишком официально) линия курса обсуждения дел текущих по обстановке в экипаже и, конкретно, в рядах боевых подруг, опять уткнулась в тупик риторического вопроса – доколе?! И почему, собственно? И что тут такого секретного, если жены косяком потянутся к пирсам в «час Х»? Конечно, спутникам слежения секретных служб США только и дела до того, сколько и почему юбок развевается в районе пирса. Потому что лодку, даже идущую на перископной глубине (а при подходе к родным берегам и не нырнешь глубже – шельф, это каждая дура знает, если не дура, конечно) очень хорошо видно из космоса, а золотая челюсть командира лодки Васи Булдакова прекрасно знакома заинтересованным людям в рядах предполагаемого противника, – не раз сфотографирован при ходе лодке в надводном положении и пребывании командира на мостике рубки.
Но замполит стоял как всегда, насмерть. Вопрос был поставлен ребром, и это ребро уперлось в рог замполита.
Худо-бедно посидели, в повестку записали. Переходим к завершающей части: согласно протоколу ведения собрания – решение.
- Какие будут предложения? – скучно пророкотал замполит, в свободное время – у зама этого времени навалом, он тешил свое хобби (пусть никто не подумает чего плохого), пел оперные арии то ли басом, то ли баритоном, – специалистов на него не нашлось, чтобы определить точно.
Тишина. Это кому же хочется попугайствовать – одно и то же каждый раз излагать как новорожденную истину.
И вдруг:
- Есть предложение! – Мавзолей (именно так прозвали зама в незапамятные времена) встрепенулся как вещая птица ворон:
- Да-да, очень хорошо! Кто это у нас смелый такой? А давайте-ка сюда, на трибунку …
Из последнего ряда вспорхнула птица новая, незнакомая. Кое-кто уже узнал, что прилетела из Владика к мужу на побывку, в институте доучивается, муж – помощник командира. Твердым шагом -пусть страна знает своих героев! прошагала на трибуну, – не иначе из комсомольских лидеров, вся такая активная – ну-ну, жизнь это поправит.
-Товарищи! – ух, ты! Точно не меньше чем комсорг - Я, конечно, человек новый, но может именно это мне позволяет предложить то, что может изменить сложившееся положение. Я по вопросу возможности встречи наших мужчин на берегу…
Проснулись все: ситуация приняла неожиданный оборот.
- Уважаемые подруги! – ну насчет подруг это с опережением, это "еще будем поглядеть", как говаривал старый боцман Башаров - я предлагаю собрать по рублю... на памятник (чего?!). Пусть это будет фигура женщины с поднятой рукой, с зажатым в ней платком, пусть хоть эта каменная баба встречает наших мужей из похода, а не дежурные и ответственные лица! – нет, не комсорг, даже рядом не допустят постоять этакий волюнтаризм, но – молодец! – аплодисменты были искренними и долгими. Женщины отбивали ладоши, создавая шумовую завесу, видя, что Мавзолей что-то пытается сказать. Пользуясь паузой, по рядам пустили чью-то меховую шапку, в нее щедро сыпались рубли и не только.
Не знаю, что наш зам потом выговорил новенькой, но приняли ее в экипаже сразу, как свою. Деньги передали в политотдел, сопроводив официальной бумагой с просьбой заказать статую, что там с ними стало, тайна, канувшая в водоворот начавшейся вскорости перестройки. Памятника не поставили, но ту, которая эту бучу заварила, прозвали «Женщина, которой надо поставить памятник». Причем, прозвище прижилось даже у «тружеников политической ни-вы».