Любовь – это то, что делает нас счастливыми. Так ли это? Нет... Нет. И еще раз – нет. Любовь – это то, что делает счастливыми тех, кого мы любим. И это единственно верное ее определение. Наше собственное счастье, лишь следствие любви. Блажен, кто счастлив не потому что любим, а потому что умеет любить!
Аэнара – половина души, половина сердца, человек, ради которого я готов был отдать все, даже жизнь. Моя боль. Моя кара. Моя ошибка. Мое искупление. Аэнара… Имя с которым просыпаюсь и засыпаю, имя прошлого, настоящего и… Нет. Будущее мое будет свободно. Такова награда, таков выбор. Я познал цену любви. Познал ее суть, изнанку, истинное лицо. И понял, что любовь есть полное самоотречение. Любить и быть любимым не всегда одно и то же. Но, о, небо! Я счастлив, что, наконец, выбрал первое!
Порывистый ветер сдувал с берез пожелтевшие листья. Мы стояли на берегу небольшого лесного озера и смотрели, как медленно угасает в его глубине закат. Эта картина до сих пор стоит перед глазами. Я, она, и поддернутая рабью темная вода… С того дня прошло почти пять лет. Долгих, мучительных, нечеловеческих лет. За них я потерял все. И нашел гораздо больше. Нет, не жалею. Даже сейчас, перед лицом смерти – не жалею. Не знаю, что будет после. Только бы долететь!
Вы когда-нибудь были безумны? Настолько, чтобы в мыслях звучало только одно имя, один образ – и ничего более? Я был. Готов был продать душу, друзей, весь мир за небрежную улыбку, теплый взгляд, прикосновение. И продал. Смех, осуждение? Нет, не стоит отворачивать головы, знаю. Все знаю, понял. Но тогда – нет. Безумие… Иногда холодное, как лед, иногда вспыхивающие подобно костру. Мне говорили, меня предупреждали. Я не слушал. Не мог, не хотел. Аэнара – только о ней мог думать и мечтать.
Ничто не могло остановить меня. Ни слова отца, ни законы нашего народа, ни ее отказ и нелюбовь. Было все равно. Знаете почему? Я видел ее душу – неповторимую, чистую, светлую, нежную. Она казалась драгоценней всего на свете. Да и сейчас кажется. Но теперь у любви открылись глаза, теперь я уже менее всего думаю о себе. А она… Она права, что не простила. Прощать такое – нельзя.
Я просил, умолял, заклинал отца отдать ее мне, но он не внял.
-Ты должен помнить, кто ты, - сказал он. – Твой удел стоять выше таких, как она.
-Но я люблю ее!
-Любовь – это забота не о собственном эго, сынок. Любовь глубже и шире твоего «хочу». Подумай хотя бы о ней.
Он был прав. Конечно, он был прав! Но я был юн и глуп. И горяч. Не смирился, не прислушался. Снял отцовский перстень, отрекся от своего имени… А потом подкупил стражу, и похитив ее, бежал.
Казалось, весь мир стыдил меня за неразумную страсть. Я оглядывался, погоняя лошадь, боялся погони, боялся, что ее отнимут, заберут. Это было хуже смерти – нет, даже мысль о том, что могу потерять ее, была хуже тысячи смертей! Я думал, был уверен, что нет ничего сильнее и выше моей любви. Я упивался этим чувством: пьянящим, дурманящим, всепоглощающим - безумным. И я… Я не думал о ней.
Закат в темной воде – это было последнее, что видели мои человеческие глаза. Когда раздался топот копыт, бежать стало поздно. Страх... Липкий, отвратительный. Но за нее я готов убить даже отца.
Аэнара закричала и, схватив меня за руку, потянула в воду. Но я стоял твердо. Стоял и ждал. Бежать было некуда. Увидев, что я не двигаюсь, она с криком бросилась в озеро. Я не успел понять, что она задумала. Я – нет. А они – успели.
Ослепленный страстью и страхом разум, не сразу осознал, что нагнали нас вовсе не те, кого я так боялся. Нет, это были не они, другие. И они искали наши города. Спрятанные от посторонних глаз, тайные, вожделенные… Только мы знали их местонахождение, только мы могли войти через невидимые ворота.
Высокий, надменный, увенчанный каменной короной, он связал ее и поставил передо мной на колени. С ее черных волос стекала вода, губы были сжаты, в глазах горело пламя. Никогда она не была еще так прекрасна, желанна... Но он не смотрел на нее. Он смотрел на меня. Смотрел и улыбался - нетрудно было догадаться, что она значит для меня.
-Покажи дорогу или…
Его кинжал сверкнул в алых лучах заходящего солнца. На тонкой белой шеи появилась капля крови. Алая, огромная капля. Скатилась вниз, оставив розовый след. Сердце остановилось и сжалось. Я не мог, весь мир, наверное, знал, что я не мог видеть боли в ее глазах! И тогда я сделал это – сказал. Всего одно слово.
-Хорошо.
Несколько букв и тысячи смертей. Не знал, не понимал? Я – нет. А она понимала. Закрыв глаза, плакала и проклинала меня. Самыми страшными, самыми гадкими проклятиями. Но мне было все равно.
Я показал дорогу. Дождался, пока они отпустят ее. Быстро подошел и обнял. Она вывернулась и ударила. А потом…
Потом было небо. Ветер подхватил меня и, инстинктивно расправив крылья, я взлетел.
-Не будет тебе покоя! Не будет тебе счастья! Будь ты проклят, убийца и предатель!
Она плакала и кричала и снова плакала. Мне было страшно от ее боли, я не понимал, что происходит. Хотел крикнуть – и не мог. Хотел приблизиться к ней – и не смел. Мир вдруг стал огромен и нелеп. Мир обрушился на меня ужасом. Я летел в пустоте, беспорядочно кидаясь от одного воздушного потока к другому. Метался над озером, как черный лоскут, между темной водой и алым небом…
Отражение… Оно мелькнуло под крылом, ослепив озарением. Черные крылья, черное тело… Безумие обрело форму: будучи вороном в душе, я стал им и по плоти.
Судьба уберегла ее от того, что дано было увидеть моим глазам. Вопли, кровь, стоны – хохочущий лик смерти. Гибель отца была самой легкой и скорой. Всадник с каменной короной отрубил ему голову. Остальные… остальные умирали медленно. Не хочу вспоминать! Не могу… Распахнув крылья, я летал кругами над городом и плакал. Птицы тоже умеют плакать. Но даже тогда я еще не понял, что сделал. Осознание пришло позже. Через день. Я помню…
Он нашел ее на берегу. Бесчувственную, выплакавшую все слезы, потерявшую надежду. Поднял и унес туда, где прятались выжившие. Я знал его. И ненавидел. Много лет он незримо кружил вокруг нее, пытаясь захватить, покорить, сделать своей. Он знал, что ее сердце свободно, знал, что она не любит безумца! И теперь он дождался своего часа! И я не мог помешать! Не мог!
Она полюбила его. Конечно, разве могло быть иначе? Высокий, сильный, благородный, смелый. Не такой, каким был я. Не предатель. О, как я хотел выклевать его счастливые глаза, когда он не нее смотрел! Хотел – и не смел. Потому что он был достоин ее, а я – нет. Она чувствовала мою ненависть и кидала камни, когда видела поблизости. И никому не сказала, кто я. Кроме него. Он знал. И за это я ненавидел его еще больше.
Шли годы. Я пережил зиму и знойное лето, пролетел за их караваном тысячи миль, узнал запах облаков и силу ветра. А еще я думал. Часто. Много. И ее в моих мыслях становилось все меньше и меньше – безумие отступало. Медленно, но отступало. Лишь однажды, когда она родила, я чуть не ослеп от ярости и боли…
Было утро. Раннее, зимнее утро. Она вышла из палатки с ребенком на руках. Радостная, прекрасная. Еще более желанная и любимая, чем раньше. И не доступная. Покружив, я рискнул подлететь ближе.
Аэнара не прогнала. Она была счастлива и не распознала опасного огня в моих глазах. Впервые не бросила камень… И тогда в сердце проснулась печаль. Сложил крылья, и, каркнув, я заковылял к ее ногам. Взглянул на ребенка, встряхнулся, нахохлился… И улетел. Что-то умерло во мне в тот миг. Я думал – любовь, но нет. Это было что-то темное, подтачивающее изнутри. Как яд. Незаметно.
Я летел так быстро, как только мог. Выше, выше, пока не стало трудно дышать. Я понял! Прозрел, выздоровел, одумался – как угодно. И снова чуть не сошел с ума. От бессилия что-либо изменить. Кем я был? Что мог?
Струи воздуха пронзали плоть и обжигали холодом. Было все равно. Думал, что люблю ее, а любил себя. Думал, что спасаю ее, а погубил многих… Ошибка за ошибкой, бесконечная цепь над пропастью. Два берега – безумие и ненависть. И глупость. Как я мог?
Горы… Белые вершины и синее небо. Облака у горизонта. Я лег на левое крыло и повернул назад. Воздушный поток подхватил и, закружив, понес к земле. Ниже… Горы и лес, лес и горы… Плато, на котором виднелись черные треугольники палаток… И море вдалеке: серое, холодное, суровое. А чуть ближе лес: последняя надежда, вожделенная цель. За лесом был город. До него оставалось немного - путь, длинною в годы, подходил к концу.
Что-то блеснуло. Странный блеск, неестественный для морской глади. Расправив крылья, я остановил падение и плавно заскользил к берегу.
Корабль. Огромный, черный… Даже с высоты полета чудовищно безобразный. И он был там, на корабле – человек в каменной короне. Я бы узнал его среди тысяч, будь он даже в лохмотьях. Внутри все сжалось от страха. Я помнил! Сожаление и стыд жгли болью. Я помнил… Сложив крылья, метнулся стрелою назад.
Аэнара спала в объятиях мужа. Безмятежная, прекрасная, счастливая. Влетев в платку, я захлопал крыльями и крикнул.
-Каррр.
Еще раз. И еще.
Они открыли глаза и испуганно посмотрели на меня. Не поняли.
Я кричал, бился о землю, но они лишь встревожено переглядывались и молчали. Проснулся ребенок. Заплакал. Ребенок понял – я почувствовал страх в его всхлипах. Да, в ее глазах тогда тоже был страх. Она боялась… Но не за себя.
И вновь небо. Я летел наперерез ветру и холодные морские брызги, попадая в глаза, стекали по перьям горячими слезами. Я не знал, что делать, но был уверен, что смогу. Должен. Обязан!
Он стоял один, вдалеке от остальных. Смотрел на море и улыбался. Довольный, властный, уверенный. Увидев меня, поднял камень и со смехом бросил. Не попал.
-Лети прочь, падальщик!
-Карр! – ответил я и, устремился вниз.
Никогда я не слышал, таких криков. Рвал и клевал, выплевывая куски плоти, выдирая волосы, сдирая кожу. Не было ненависти, не было ярости… Он был не виноват в моей ошибке, был не виноват в том, что ныне, как и тогда, встал между жизнью и смертью. Мною двигала не ненависть, нет… Любовь. Я впервые не думал о себе. Хотел лишь защитить, исправить… Спасти.
А дальше…. Дальше было желание умереть у ее ног. Успеть сказать: «прости». Даже зная, что не поймет, даже зная, что не любила и не любит. И что не простит. Никогда. Теперь это было неважно. Глупая, бездарно прожитая жизнь… Я не смог искупить и малой части.
***
Мужчина и женщина стояли на лесной опушке. Обхватив плечи руками, женщина отвернулась. В ее глазах, бездонных, как лесное озеро, застыли всполохи грусти.
Падал снег… Первый в этом году. Взяв израненную птицу за крылья, мужчина осторожно опустил ее на могилу. Черные перья слились с тенью от креста.
-Вот и все, – тихо сказала женщина и поежилась от налетевшего порыва ветра.
-Может, закопаем его?
-Не стоит, земля уже промерзла. Да и зачем? Птице - птичья смерть. А душа уже далеко – ее участь не зависит...
-Как скажешь, – перебил ее мужчина и рывком поднялся на ноги.
Отойдя шагов на десять, Аэнара почему-то вдруг остановилась и обернулась.
-Прощай, - неслышно шепнула она, поправив капюшон. – Мир тебе.
Ветер в облысевших кронах вдруг притих, а затем, протяжно вздохнув, унесся прочь.