В семь часов вечера во дворе казачьего Атамана Михаила Бульбы казаки собрались на Круг.
Дежурный Есаулец, Петька Лохматый, вышел из дома Бульбы навстречу казакам с поднятой правой рукой, держа в ней нагайку – символ власти Есаульца, которую он, в случае необходимости, может и применить. Все разом замолчали, включая и Атамана.
- Именем Спаса нашего, Иисуса Христа, - провозгласил Есаулец, - и, данным мне Атаманом правом начать работу на Кругу, господа приставы: «Все ли казаки на Кругу?»
- Все! – одновременно ответили два пристава, избранные на прошлом Кругу.
- Есть ли заявления от казачек: в участии на Кругу?»
- Нет!
- Господа Старики прибыли?
- Да, семеро!
- Батюшка, здесь?
- Да!
- Есть ли кто из гостей?
- Да, трое!
- Кто?
- Реестровые! Из района. Кубанского казачьего войска. Атамана Получки!
- Посторонние?
- Лейтенант Каплун! От начальника районного отдела внутренних дел, полковника милиции Рогачева.
- Добре! – выдохнул Есаулец.
Затем он опустил руку, снял папаху и поклонился в пояс Старикам и священнику.
- Господа Старики, покорнейше прошу занять почетные места, и Вас батюшка, отец Илларион, покорнейше прошу занять почетное место.
Есаулец выпрямился и обратился к Атаману и к казакам.
- Батька Атаман, честное Атаманское Правление и братья-казаки прошу – по местам!
Казаки расселись на скамейках, расставленных большим полукругом.
В трех метрах от них стоял аналой с Крестом и Евангелием. Далее – длинный стол, за которым сидели Атаман, писарь, члены Атаманского Правления и Есаулец. От стола по правую руку от Атамана чинно в рясе и наперсным Крестом восседал в мягком кресле священник; по левую – Старики на скамейке с подушками.
- Приветствие Атаману! – вдруг скомандовал Есаулец.
Казаки тут же встали и каждый, не снимая папахи, поприветствовали Атамана словами: «Любо Атаману! Слава Атаману! Здравие желаем Атаману!»
Атаман вышел из-за стола поклонился Старикам и казакам, затем подошел к священнику, наклонил голову и протянул к нему руки, сложенные крестом – правая на левой, ладонями вверх.
- Благословите, отец Илларион.
Священник встал с кресла, сложил пальцы правой руки так, что они изображали буквы: Ic. Xc., то есть Иисус Христос и, осеняя Атамана Крестным Знамением, произнес: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь».
Атаман, получив благословение священника, встал лицом к Старикам в ожидании доклада дежурного Есаульца.
Дежурный Есаулец строевым шагом прошел к Атаману, остановился в двух метрах от него и начал доклад.
- Господин Атаман! Батька! Докладываю: казаков на Кругу все – тридцать четыре. Еще присутствуют: трое от Атамана Получки и от красноперых – один человек. Повестка…
- От кого? – прервал доклад Атаман.
- Пардон, батька. От милиции.
- А, ну дальше.
- Повестка Круга:
1. Урожай 2010 года и как его продать с пользой.
2. Отношение казаков к главе сельского поселения, Еремею Михайловичу Овечкину.
3. Слово товарищам Атамана Получки.
4. Об удовлетворении просьбы начальника районного отдела внутренних дел, полковника милиции Рогачева.
- Добре, - подытожил Атаман доклад Есаульца, поглаживая правой рукой свои усы, - добре. Есть ли у кого какие замечания или дополнения? А, господа Старики? А, честное казачество? Так ли, как сказал Есаулец, господа Старики? Так ли честное казачество?
- Так! Так! – ответили Старики и казаки.
- Есаулец, внеси Знамя - приказал Атаман.
- На Знамя равняйся! – крикнул Есаулец. – Знамя внести!
Знамя – зелено-красно-черное полотнище, в центре которого вышита икона Георгия Победоносца – внес молоденький казак и прошел к аналою.
- Шапки долой! На молитву! – вновь скомандовал Есаулец.
Священник прочитал все необходимые молитвы, после чего Есаулец:
- Кройсь! Садись! Круг начинает свою работу.
Атаман сел за стол, взял в руки листок.
- Значит так, братья-казаки, первый вопрос: «Урожай 2010 года и как его продать с пользой?» Слово предоставляется хорунжему Дмитрию Кулику.
Дмитрий Кулик встал со скамейки, прошел и остановился на середине Круга - в метре от аналоя, снял папаху, перекрестился, поцеловал Крест и Евангелие, затем поклонился священнику, Старикам и Атаману, и начал доклад.
- Нас фермеров из казаков в станице – восемнадцать. Среди них, кроме своей земли, имеют землю в аренде у станичников. Всего на круг своей земли – сто тридцать пять гектаров. В аренде одна тысяча восемьсот семьдесят пять гектаров.
Пшеницы озимой посеяли на восьмистах гектарах, ячменя – на четырехстах, подсолнуха тоже на четырехстах гектарах, кукурузы – на двухстах гектарах. Убрали пшеницы – четыре тысячи тонн; ячменя – одну тысячу шестьсот тонн. Подсолнуха ожидаем собрать двадцать один центнер с гектара. Картофеля убрали – восемьдесят центнеров с гектара. Год выдался засушливый, как и прошлый. Те, кто выращивал томаты, получили только пятьдесят восемь центнеров с гектара.
- В колхозах как убрали? - спросил Атаман.
- Там по статистике урожайность выше, и в зависимости от культуры, на пять – двадцать процентов. Но, если смотреть реально, то урожайность у них еще выше заявленной процентов на двадцать, которую разворовывает руководство колхозов прямо в поле.
- Как распорядились урожаем?
- Что успели – продали перекупщикам. Что нет – лежит на токах и в амбарах. На элеваторы не везем. Там дурят. Хотя, если правильно, то зерно надо везти на элеватор, так как там его доводят до требуемой кондиции. Но это стоит дополнительных затрат.
- Как дурят?
- Как, как… Нас – двенадцать фермеров, в том году на круг убрали десять тысяч тонн семечки, подсолнечника. Элеваторы от каждого фермера малыми партиями не берут на длительное хранение. Не хватает складов. Вот мы и договорились через ООО «Кубанский каравай» сдать на хранение. Со всех фермеров собрали десять тысяч тонн и сдали. Лаборатория элеватора выдала нам результаты проверки на сорность и влажность семечки. По их данным: сорность составила выше базиса на три процента и влажность – на три. Хотя было сразу видно, что семечка чистая и сухая. А с ними как спорить? Лаборатория! Кубанскому караваю все равно – какие анализы. Они имеют свою посредническую «копейку», а платим за все мы – фермеры.
- Так как дурят то?
- Да так! Лаборатория составила акты сепарирования и сушки семечки, и мы их подписали. А моей жинки сестра там работает. Она и говорит, что семечку и не сепарировали, и не сушили.
- А с горючим как? Солярку как списали?
- Солярку давно не жгут. Хотя платим за солярку.
- А чем?
- Печным топливом.
- Это же нарушение… Так и до пожара не далеко. А вокруг элеватора люди живут.
- Да горели и не раз. Топливо они покупают, чтобы «комар носа не подточил». А зимой в кочегарке сжигают.
- А потери, какие?
- Ну, подсчитайте. За сепарирование платим, за сушку платим, то есть за то, что они не делали. И теперь: три процента плюс три процента, сколько? Шесть! Шесть процентов от десяти тысяч, сколько? Шестьсот тонн!!! Украли! У нас – фермеров!
- Ну, вы же акты зачистки складов подписывали.
- Подписывали. В понедельник. А за четверг и пятницу они все эти «остатки» вывезли. В четверг и в пятницу элеватор не работает. Выводят самых «надежных» и на КамАЗах вывозят.
- Кто эти КамАЗы видел?
- Видели. Девять КамАЗов. И в милицию звонили. Те не приехали.
- Хорошо, еще какие проблемы?
- Сбыт сельхозпродукции затруднен отсутствием у нас информации о потребителе. От властей помощи никакой. Томаты портятся, и картофель начал прорастать. На местах отсутствуют предприятия по переработке сельхозпродукции. Австрийцы мини-заводики предлагают по ее переработке. Цена каждого из них в рамках ста двадцати тысяч евро. Рабочих рук на селе валом. Больше половины станицы без постоянной работы и живут за счет своих огородов. Доход большинства семей в год – от десяти до тридцати тысяч рублей. И то благодаря тому, что мы их нанимаем летом. Рабочие колхоза получают заработную плату от пятнадцати до восьми тысяч рублей в месяц. Рабочая смена от семи утра до семи вечера. Пишут главе Администрации края и в Москву. Их письма возвращают главе сельского поселения, Еремею Овечкину, с поручением – дать народу исчерпывающий ответ. Потом люди приходят к нам. Просят помощи. Возмущаются по поводу бездеятельности властей. Надо что-то делать, что-то решать.
- Согласен – надо что-то делать, что-то решать. Еще, что?
- На этом все, господин Атаман.
- Что решать будем, казаки?
- На Москву в поход пора! – прокричала большая часть казаков. – Сбить со шпилей Кремля звезды красные и Георгия Победоносца восстановить Гербом России! Поганых, да жидов поприжать.
- Ходили уже в семнадцатом. Разбойникам и ворам власть доверили. Кровью умылись. До сих пор теперь избавиться от них не можем. Все поры и щели во власти ими забиты. Насколько мы сами честны, чтобы смыть с власти всю эту нечисть? В Церковь не ходим. Отбила власть у казаков эту охоту.
Казаки замолчали.
- Вот, то-то и оно! Так, что решать будем? Пишем обращение Президенту России о нищенском положении простого народа в крае?
- Ха, ха, ха! – двор оглушило раскатистым смехом. – Батька спятил! От еврея Овечкина ответа решил дождаться! Москве на нас давно наплевать! Ха, ха, ха!
- Цыц! – поднял нагайку Есаулец. - Встать!
Казаки встали.
- Садись!
Есаулец снял с себя папаху, поклонился Атаману.
- Простите, батька Атаман, казаков.
- Бог простит, - ответил Атаман.
- И, Слава Богу, - согласился Есаулец. – Продолжайте батька.
- Значит, писать не будем? Доклад примем к сведению? Так ли, господа Старики? Так ли, честное казачество?
- Так, так! – подтвердили Старики и казаки.
- Тогда голосуем: «Кто за то, чтобы доклад хорунжего Дмитрия Кулика принять к сведению – прошу голосовать».
Двадцать восемь папах были подняты вверх.
- Против?
Против - шесть папах.
- Воздержались?
Поднятых папах не было.
- Так и запишем: «Доклад хорунжего Дмитрия Кулика принять к сведению». Так ли, господа Старики? Так ли, честное казачество?
- Так, так! – подтвердили Старики и казаки.
- Добре! Переходим ко второму вопросу: «Отношение казаков к главе сельского поселения, Еремею Михайловичу Овечкину». Докладывает казак Тимофей Фелицын.
Тимофей Фелицын также вышел в центр Круга, снял шапку, перекрестился, поцеловал Крест и Евангелие, поклонился священнику, Старикам и Атаману, и начал доклад.
- Прошли уже больше двух лет, как Еремей Овечкин избран у нас главой сельского поселения. Что-то, конечно, он и сделал, но в основном за счет денег населения. Магистральный водопровод, газопровод; просыпка дорог щебнем; ремонт школ – все за наш счет. Такое ощущение будто нет у нас в России Государства. Овечкина нам навязал район. Мы выдвигали своего – казака Кирилла Ефимовича Гладкого. Но он не набрал большего количества голосов. Хотя никто из нас, здесь присутствующих, не знает человека в станице, который бы проголосовал за еврея Овечкина. И тем более за человека, который торгует паленой водкой. Наших депутатов в местном Совете – двенадцать. На сессию он в последнее время не приходит. Будем ставить вопрос о его несоответствии занимаемой должности. Но за него там большинство.
- Кто? – спросил Атаман.
- Армяне, ну и прочие – иногородние. Армяне школу свою открыть просят. Он им обещал.
- Кого вместо него?
- Гладкого.
- А район – еврея! – закричали казаки. – Надо избирательные комиссии менять поголовно! Тогда и выберем своего Голову.
- Цыц! – заорал Есаулец. – Соблюдайте порядок! Для слова поднимайте шапку!
- Да, да! Правильно казаки говорят, - согласился Фелицын. - Избирательные комиссии менять надо поголовно. Казаков в эти комиссии избирать, чтобы ни один еврей не проскочил на выборах в управу станицей. На последних выборах депутатов в Совет сельского поселения Красная Кучумка я был наблюдателем на одном из избирательных участков и видел следующую картинку: выдвигалось шесть кандидатов в депутаты, а депутатских мест – три. При подсчете голосов секретарь зачитывала в течении восьми минут подряд фамилии – Козлов, Баранов, Зайцев. Как это можно? Ну, хотя бы подмешивала туда Орлова, Перепелкина или Канарейкину! Избирательная кампания прошла без каких-либо агитационных мероприятий. И как, тогда избиратели так дружно договорились отдать свои голоса Козлову, Баранову и Зайцеву?
- Квартальные постарались! – крикнули казаки. – Да и председатель участковой избирательной комиссии назначена районом из учителей! Поэтому и получаем Овечкиных!
- Ну, что же вы на Овечкина то гневаетесь? – вступился батюшка. – Еремей Михайлович прилежный прихожанин Церкви Христовой. Много ли из вас таких?
- И про «паленку» он на исповеди говорит? – спросили из Круга.
- Здесь, извините, тайна исповеди.
- К тому же – еврей он! – крикнул кто-то из Круга.
- Двадцать процентов еврейства в Православии. Русских – и десяти процентов не наберется!
- А Патриарх в эти проценты входит?
- Это, кто спросил?
- Ну, я! – встал с места молоденький казак.
- Давно на исповеди были у священника?
- Давно.
- Имя, Ваше?
- Сергей!
- Красный угол в хате устроен?
- А, как же!
- Чадо Божие Сергий, сделайте сегодня пятьдесят коленопреклоненных поклонов, а в субботу ко мне на исповедь.
- Как скажете, батюшка! Но все-равно я не могу воспринять Патриарха Кирилла Православным.
- Это почему?
- Потому, что он с властью безбожной в хороводе кружит!
- Это, да! – поддержали в Круге. – Молодежи негде устроится работать, нищенские пенсии рабочих и колхозников. Попы уже с амвона за В. Путина агитируют! Местная власть и милиция бездельничают.
- Я не агитирую. И, почему бездельничают?
- Привез гравий Дмитрий Цюпа и вывалил у своего двора. Пятнадцати минут не прошло, как доблестная милиция прилетела и, айда, протокол составлять. У Ивана Волкова хату обворовали, так второй месяц воров найти не могут. Или у Антона Овсиенко сосед устроил слив дождевой воды под дом Антона, так Овечкин только руками и разводит. Ему какие-то Законы не дают урезонит соседа. И, пока мы, казаки, не пришли гуртом к этому соседу и не ткнули его морду в навоз, дело с места не сдвинулось. С водой «химичат». В десять вечера ее еще нет, а в пять утра – уже нет!
- Глава края пронесется вихрем, посмешит народ и опять своими парадными делами занимается. Кому медальку прицепит, с кем-то чаек попьет, с ряженными передовиками про жизнь поговорит. У Президента учится. Но все эти парадные мероприятия все больше начинают походить на подготовку к процессии похорон Матушки России.
- Это, да! - с грустью в голосе сказал Атаман. – Грамоты у нас маловато. Пойми ты эти СМИ. Слушаешь, вроде говорят правильно, но чувство потом, будто дерьмом накормили. Отучила Советская власть казаков своим умом думать и самоуправлением заниматься. Казенные люди нами правят.
- Сейчас тоже, - продолжил говорить Фелицын, – членам комиссии платят. Главам администраций платят из госбюджета, чтобы поступали так, как Москве надо. Кто пытается о людях думать, того или выгоняют с работы, или начинают преследовать.
- Хорошо! Что предлагаешь? – спросил Атаман.
- Вам, батька Атаман, перед народом надо выступить и объяснить, что Родина в опасности и снизу начать ее возрождать. А если Верхи ворами окажутся, тогда войной их снимать.
- Сход предлагаешь созвать?
- Да, господин Атаман!
- Сход созвать и мне перед людьми выступить? Так ли, господа Старики? Так ли, честное казачество?
- Так, так! – подтвердили Старики и казаки.
- Когда?
- Как урожай весь уберем, - ответили Старики.
- Добре. Тогда голосуем: «Кто за то, чтобы мне – вашему Атману созвать в конце октября сход жителей станицы Красная Кучумка и выступить перед ними с докладом – прошу голосовать».
Тридцать четыре папахи были подняты вверх.
- Против?
Поднятых папах не было.
- Воздержались?
Поднятых папах не было.
- Так и запишем: «Атаману Казачьего Куреня станицы Красная Кучумка, Михаилу Бульбе, созвать ее жителей на общий сход в конце октября и выступить перед ними с докладом». Так ли, господа Старики? Так ли, честное казачество?
- Так, так! – подтвердили Старики и казаки.
- Добре! Переходим к третьему вопросу: «Слово товарищам Атамана Получки».
Прибыло от Атамана Получки три бравых на вид хлопца. В черкесках белых; в папахах больших и тоже белых. Выступать вышел один из них
- Господа Старики! Господин Атаман и братья казаки! Наше вам от нас и от нашего Атамана – любо!
- Спаси Господи! – только и ответили казаки.
- Зовут меня Антон Васильевич Голощапов…
- Это не Вашего ли отца отец к картавому ходили просить Царя убить? – спросил дежурный Есаулец. – Что даже вошли в историю картиной «Ходоки у Ленина».
- Не приведи, Господи! То был дядька моего отца.
- Ха, ха, ха! – взорвался Круг.
- Прости! Продолжай, - сказал Есаулец.
- Бог простит, - ответил Голощапов и продолжил. – В чине я сотник и товарищи мои – хорунжий Василий и урядник Тимофей.
- Видим, видим, - протянул Есаулец.
- Вот знаем мы вас и видели сейчас – казаки вы твердые, а на песке стоите. Не о том речь ведете. Зачем вам власть? Что говорил наш краевой Атаман Гром…
- Ваш Атаман, - резко оборвал речь докладчика, Есаулец.
- Хорошо – не ваш Атаман говорил. А говорил он: «Казаки, не лезьте в политику. Это дело экономистов и юристов».
- Это, что же за такая нация – экономисты и юристы? – широко, от удивления, раскрыл глаза Есаулец. – А нам то казакам и русским что? Только в земле и ковыряться?
- Зачем же? Мы вот в смотрах и парадах участвуем, патруле с милицией ходим, музеи создаем, песни казачьи разучиваем, пляшем. Нам государство еще за это и деньги платит.
- Да, что ж мы время теряем на этого поганца? - возмутился один из Стариков. – Пляшут они! От красноперых они. Да и Атаман их, Получка бывший подполковник милиции из иногородних. Гнать их надо!
Во дворе поднялся шум. Встал священник. Все замолчали.
- Братья казаки! Ну, что же вы – так не милосердны к своим братьям-православным?
Есаулец снял папаху и поклонился казакам Атамана Получки.
- Простите казаки нас казаков.
- Бог простит, - ответили казаки Атамана Получки.
- Слово держит господин Атаман! – объявил Есаулец.
- При большевиках много пролито казачьей крови, - начал говорить Атаман. – И в этом активно принимала участие милиция. Пусть их Бог простит. А мы не должны забывать об этом. Казак не был холопом! Да, служил в Царском конвое. Но, чтобы с жандармами в патруле – никогда! Вы же сейчас в холопах у безбожной власти в патруле с милицией ходите! Когда к Чаше со Святыми Дарами подходили?
- Мы этого не знаем.
- Много ли земли у вас?
- Только у нашего атамана она имеется.
- Тогда, какие вы казаки?! Поэтому предложение мое таково: «Граждане, именующие себя казаками, просим вас – из Круга с миром вон!» Так ли, господа Старики? Так ли, честное казачество?
- Так, так! Любо! – подтвердили Старики и казаки.
Добре. Тогда голосуем: «Кто за то, чтобы граждан, именующих себя казаками отпустить из Круга с миром вон! – прошу голосовать».
Тридцать четыре папахи были подняты вверх.
- Против?
Поднятых папах не было.
- Воздержались?
Поднятых папах не было.
- Бог вам всем Судья, - ответили казаки атамана Получки. Затем встали, поклонились казачьему Кругу и удалились с миром вон!
- Так и запишем: «Просить граждан, именующих себя казаками – из Круга с миром вон!» Так ли, господа Старики? Так ли, честное казачество?
- Так, так! – подтвердили Старики и казаки.
- Добре! Переходим к четвертому вопросу: «Об удовлетворении просьбы начальника районного отдела внутренних дел, полковника милиции Рогачева».
Атаман взглянул поверх казаков и обратился к Есаульцу.
- Проси!
- Лейтенант Каплун! Войдите во двор!
Милиционер открыл калитку и вошел во двор.
- Стоять! – скомандовал Есаулец. – Ближе трех метров к Кругу не подходить!
Милиционер остановился.
- Слушаем Вас! Докладывайте, что хотели сказать.
- Господа казаки, - взволновано начал говорить милиционер, - ваш казак четырнадцатого августа, в субботу, избил майора милиции, Леонида Кошелева. Имеется медицинская справка, подтверждающая наличие перелома двух ребер с левой стороны, а также ушибы лица.
- Имя казака? – спросил Атаман.
- Андрей Рудаков.
- Урядник Рудаков, встать! – скомандовал Атаман.
Со скамьи поднялся невысокого роста мужчина, крепко сбитого телосложения.
- Я, батька Атаман.
- Так ли это?
- Да, дал я ему всего то два раза кулаком в живот, а он мордой об бетонные ступеньки. Больше я его и не трогал. Потом забрал у него Сашку – братку своего и ушли мы оттуда.
- За что ударил человека при исполнении?
- При каком исполнении? Он был у себя дома и без формы.
- Зачем ударил?
- Мамка прибежала ко мне и ревет: «Сашку супостаты увезли». Приехали они к нему на хату. А там пьянка. Ну, всех и в «воронок», на «сутки». Сашку определили на «работу» в дом к Кошелеву. Там у него еще двое каторжан маялись. Я, батька, от Вашего имени и их тоже оттуда вызволил.
- Добре, добре, казак, - Атаман одобрительно мотнул головой. – Продолжай.
- Он еще Сашке предлагал, чтобы он с Лешкой – корешем его сходили в кафе и, чтобы Сашка подложил Лешке папиросу с анашой. Братка отказался и его там за это полчаса дубасили дубинками. Ну, потом восемь суток дали.
- Правду ли говоришь, Андрей?
- Истинно! – ответил Рудаков.
- Целуй Крест и Святое Евангелие.
Рудаков подошел к аналою, перекрестился, поцеловал Крест и Евангелие.
- Так ли это, мил-человек? – спросил милиционера, Атаман.
Милиционер испугано смотрел на Атамана, и его время от времени пробирала дрожь.
- У меня нет таких фактов, Ваше Благородие, господин Атаман.
- Благородие уже, значит, - Атаман провел рукой по усам. – Казака я вам не дам. Иди с миром.
- Это невозможно, - дрожащим голосом провизжал милиционер. – Я власть… то есть представитель власти.
- Какой власти, Вы представитель?
- Ну, этой… которая сейчас есть.
- Мы одну власть признаем, что от Бога – Монаршею! А то, что сейчас есть – временная. У нее даже имени нет.
- Как же, казаки?! Нельзя так себя вести. К тому же ваш казак, Ефим Болот, четыре месяца назад избил участкового уполномоченного милиции, Леонида Галушко. да так, что тот попал в больницу и лечился там восемь дней.
- Так ли Фима? – строго спросил Атаман.
- Так, - ответил Ефим, вставая с места.
- За что?
- Было это полгода назад. Ввалился ко мне во двор этот Ленька, а с ним орава соглядатаев – человека четыре, и просит провести осмотр на моем подворье. Я его за шиворот и вывел за калитку. Прошел месяц, и я решил перенести сено в сарай. И тут обнаружил в стогу пачку патронов, скорее всего от «мелкашки», так как калибр у них был пять и шесть миллиметров. Ага, думаю, этот кочет красноперый решил меня в кутузку упечь. Нашел его. Вначале отнекивался. Пришлось нагарнуть. Признался. Сказал, что Сашка Горшок его попросил.
- За какие такие заслуги? – спросил Атаман.
- Горшок ему курятник построил.
- А-а! Так это, значит, Вы и Горшка…, - прицепился к словам Ефима, лейтенант Каплун, но договорить не успел.
Во двор влетела женщина. Она ухватила милиционера обеими руками за воротник и резко дернула на себя, сорвав с него темно-синий галстук и кусок воротника. Затем схватила его за голову, крепко вцепившись руками за волосы, начала силой ударять его лицо и свое колено. Тут же брызнула кровь, и милиционер стал громко визжать, как недорезанный поросенок. Казаки кинулись спасать милиционера. Оттащили женщину. Та еще пыталась достать милиционера ногой. Через минуту двор Атамана Михаила Бульбы был полон разъяренными казачками. Есаулец, Петька Лохматый, влетел с грозным видом в эпицентр женского негодования и поднял нагайку над головами. Но прокричать он ничего не успел. Казачки, не церемонясь, повалили его на землю, затем, подняв за ноги и за руки, и на счет: раз, два, три, закинули далеко к забору. Атаман понял – ситуация вышла из-под контроля Есаульца, и тогда громко скомандовал: «Стоять! Буду стрелять!» Толпа застыла в ожидании.
- Отставить самосуд! – вновь прокричал Атаман. – Мы же не дикари, какие! Успокойтесь. Клавка, что случилось?
- Михаил Тимофеевич, - Клава замахала рукой, подзывая кого-то, - вот пусть они скажут.
Во двор вошли четверо парней.
- Вот смотри, - прокричала Клавдия, показывая пальцем на одного из парней, - внук мой – Максим был избит вот этим супостатом. Три надели, кровью мочился.
- Так ли это, казак? – спросил Атаман.
- Так, батька Атаман.
- Сколько тебе лет?
- Восемнадцать.
- Как это было?
- Выпили мы пиво с пацанами, и пошли на танцы. Я отстал. Потом, иду мимо здания милиции, оттуда выбегают трое милиционеров, хвать меня и туда затащили. Сразу стали бить палками. Старались бить по голове. Особенно вот этот.
Милиционер сидел в пыли оборванный, в крови и грязный. Лицо бледное, глаза, широко раскрытые от страха.
- Так ли это было? – спросил Атаман у милиционера.
Но тот будто бы ничего и не слышал, а только повернул лицо к Атаману и скривил блаженную улыбку.
- Тебя спрашивают, - резко ударила ногой в бок милиционера одна из казачек, - чума болотная!
Милиционер вскочил на ноги, потряс головой и стал вертеть ею из стороны в сторону, оглядывая всех.
- Что? – тихо спросил он.
- За что били казака? – спросил Атаман.
- Меня оскорбили при исполнении.
- Кто?
- Каких-то – трое.
- Вы, - Атаман взглянул на парней.
Те молча опустили головы.
- Как оскорбили?
- Я им сказал, - забубнил милиционер, - чтобы они не пили пиво на улице. В ответ: «Заткись, дерьмо легавой собаки!»
- Так это было?
Парни, не поднимая головы, ответили хором:
- Да, Батька Атаман.
- Все ясно. Теперь быстро все со двора.
Казачки и четверо парней вышли со двора, но остались дожидаться у забора.
- Антонина, - Атаман позвал супругу, - уведи в дом лейтенанта. Пусть умоется шалфеем, да йодом промажь царапины.
На улице – у калитки двора Атамана гудел бабий улей. Женщины были недовольны всем. У кого-то мужик пьет, а это почти у всех. Власть ворует, открыто и нагло. Врачи не лечат. Кругом очереди. За все платить надо. Милиция безобразничает. Один вред от нее и лишние хлопоты. Денег ни на что не хватает. Дети не понятно в кого, хотя от кого – знают многие.
- Ой, девчата! Глядите ко, едут – чи «голубые», чи не «голубые»?!, - закричала одна из казачек, показывая рукой на дорогу строну приближающегося серого «уазика».
- Ха, ха, ха! Так это же милиция едет.
- А тогда, почему у них номера голубые?
- Их так узнавать удобно. Ха, ха, ха!
- А я то уже и срамным словом хотела на них подумать.
- И не ошиблась бы! Ха, ха, ха!
Автомобиль затормозил колесами прямо у толпы, обдав ее вонючей пылью. Из нее выпрыгнул кругленький, среднего роста, мужичек в милицейской форме.
- Ба! Сам Ленька Кошель к нам пожаловал, - заверещали казачки. – А ну, а ну, давай ко к нам!
Мужичек в милицейской форме зло посмотрел на казачек.
- Значит, так! Граждане женщины! Прошу: быстро освободить мне проход!
- Что?! Кого ты так назвал? Сейчас мы тебе и освободим, и прочистим проход!
- Вы, что? Вы, что… а…, - мужичек, отбиваясь, быстро исчез из виду в женской массе.
Через пять секунд масса разверзлась и оттуда выпрыгнуло что-то серое и непонятное – по пояс голое, с разодранными брюками. Оно бежало прочь, подпрыгивая и размахивая руками, туда – откуда прибыло. Автомобиль рванул вдогонку.
Тем временем Круг продолжал свою работу.
- Братцы, где моя папаха? – обратился Есаулец к казакам.
Казаки передали Есаульцу его папаху и нагайку, которую он потерял во время неожиданной стычки с казачками. Атаман хмуро смотрел на все это, поэтому казаки не осмеливались смяться.
- Что у нас там еще осталось? – спросил Атаман и сам же себе ответил. – Да, решение по четвертому вопросу. Решение такое: «Отказать в удовлетворении просьбы, начальнику районного отдела внутренних дел, полковнику милиции Рогачеву». Так ли, господа Старики! Так ли, честное казачество?
- Так, так! Любо! Любо! – подтвердили Старики и казаки.
Добре. Тогда голосуем: «Кто за то, чтобы отказать в удовлетворении просьбы, начальнику районного отдела внутренних дел, полковнику милиции Рогачеву – прошу голосовать».
Тридцать четыре папахи были подняты вверх.
- Против?
Поднятых папах не было.
- Воздержались?
Поднятых папах не было.
- Любо! – подытожил Атаман. – Так и запишем: «Отказать в удовлетворении просьбы, начальнику районного отдела внутренних дел, полковнику милиции Рогачеву». Так ли, господа Старики! Так ли, честное казачество?
- Так, так! – подтвердили Старики и казаки.
- Добре! На этом повестка Круга исчерпана.
Писарь снял папаху, поклонился всем присутствующим и передал дежурному Есаульцу, записанные решения Круга. Есаулец прочитал вслух все пункты этого решения и обратился к Кругу.
- Так ли записано, господа Старики? Так ли, честное казачество?
- Так, так! Любо! – подтвердили Старики и казаки.
Под протоколом поставили подписи: Писарь, дежурный Есаулец и Атаман.
- Встать! – крикнул Есаулец. – Слушай Приказ Атамана! Приказ номер триста двадцать восемь от девятнадцатого августа две тысячи десятого года.
На основании, принятых на Круге решений,
Приказываю всем казакам вменить себе к исполнению:
1. Доклад хорунжего Дмитрия Кулика принять к сведению.
2. Атаману Казачьего Куреня станицы Красная Кучумка, Михаилу Бульбе, созвать ее жителей на общий сход в конце октября и выступить перед ними с докладом.
3. С гражданами, именующими себя казаками, Атамана Получки дел не иметь и в их кампаниях не участвовать.
4. Отказать в удовлетворении просьбы, начальнику районного отдела внутренних дел, полковнику милиции Рогачеву.
Атаман Казачьего Куреня
станицы Красная Кучумка,
старший урядник, Михаил Бульба.
Дежурный Есаулец закончил читать, оглядел всех присутствующих, снял с себя папаху и скомандовал:
- Шапки, долой! На молитву!
Священник прочитал Благодарственную молитву, по окончании которой все повторили за ним – аминь!
После молитвы молодой казак вынес Знамя из Круга и скрылся в доме Атамана.
- Разойдись! – крикнул Есаулец.
Казаки расставили тут же во дворе столы, казачки разнесли по столам еды: варенного картофеля, рыбы, хлеба, яблок, меда, пива, вина, самогона. Казаки помолились и сели ужинать. Отец Илларион дипломатично отказался. Пожелал всем «ангела к трапезе», раскланялся и удалился.
Лейтенанта милиции, Каплуна, ни с чем отпустили с миром.
***
Прошел ровно месяц после казачьего Круга. Михаил Бульба был на своем поле и убирал сою. Погода мешала «долгожданными» дождями.
В калитку Бульбы постучал незнакомый мужчина.
- Хозяева! Милицию вызывали?!
Из дома к калитке выскочила перепуганная хозяйка.
- Нет. Может быть соседка Катерина? У нее мужик дерется.
- И с Вами дрался?
- Нет, что Вы?! Мне своего хватает.
- Тоже дерется?
- Да, есть малость.
- Он дома?
- В поле.
- Это плохо. Я из милиции, - мужчина протянул в лицо женщине открытое удостоверение красного цвета.
- Батюшки, - испугалась женщина, закрывая левой ладонью рот. – Что же опять стряслось? Когда же вы отстанете от казаков? Живем, как живем. Ну и что: что дерется. Так положено.
- Знаете ли Вы такого – Иллариона Дмитриевича Калая?
- Как же – знаю. Священник наш.
- Пошлите кого за ним. Пусть сюда бегом… и это – мешочек с сухарями, чтобы прихватил.
- Да, что же это… опять «красные» возвратились?
- Они никуда и не уходили. Все как есть – на своих местах остались. Только бирки на шеях поменяли.
- И что теперь? Я власть эту не ругала и муж мой Миша тоже.
- А зря. Звони своему. Скажи – полковник милиции Евгений Владимирович Рябовол прибыли и желают с ним аудиенцию сделать.
- А, что это такое? Это не…
- Не-е. Лучше!
- А Владимир Кузьмич, что кузнец у нас, не родственник ли Ваш? – попыталась умилостивить хозяйка мужчину.
- Вопросы здесь задаю я, - мужчина тут же поставил все точки над «i». – Ваша фамилия, имя, отчество?
- Антонина Львовна Бульба, - ответила женщина, еле сдерживая в себе испуг, чтобы не задрожать.
- Так Антонина, открывай калитку.
- Да, да, конечно! Проходите, товарищ хороший. Что же это я так сразу и не догадалась Вас пригласить войти. Вы уж простите меня, добрый человек. А я вижу – Вы добрый человек.
- Ну, спасибо хозяйка. Где мне присесть? А то долго, похоже, мне придется их ждать.
- Может Вам чаю заварить?
- А как же! Не каждый же день Вас милиция посещает.
- Это, Слава Богу – да! Ой, простите, ни это хотела Вам сказать.
- Я Вам верю. Верю.
- Ой, простите.
- Ну, где там Калая? Послали?
- А когда? От Вас оторваться не могу.
- Хорошо. Ставьте чай и выполняйте мое распоряжение.
- Ой, что же это такое в Мире творится, - удаляясь прочь, запричитала Антонина.
Не прошло и получаса, в калитку влетел Илларион. В руке он держал черный мешок, в котором прочитывалась четвертная бутыль. Поставил бутыль на землю, он бросился обнимать Евгения.
- Женька! Тридцать лет не виделись! Каким тебя ангелом сюда принесло?
- Добрым, добрым, Илларион.
- Тонька! Беги за Михаилом!
А Тонька уже сидела на ступеньках дома и, с открытым от удивления ртом, наблюдала за обнимающимися мужиками.
С обеда затопили баньку. Вечером в ней помылись и попарились. Михаил пригласил поужинать. Помолились и сели за стол. Казачек попросили покинуть трапезу – был мужской разговор.
- Я не спроста здесь, Михаил, - начал разговор Евгений. – Конфликт даже с поганой милицией в нашей стране явление пока что еще – из ряда вон выходящее. Чечня, Дагестан и другие басурманские Республики все еще горячие, а тут уже и казачий Юг «греется».
- А разве мы его нагреваем? У людей тоже есть предел терпения.
- Особенно опасен «бабий бунт», - продолжил Евгений. – К вам засылали казачков. Вы их отринули. По-человечески я вам аплодирую, но вот как лицо казенное, я отбрасываю все свои эмоции и стою там, где сила. У вас ее нет. И «москали» делают все, чтобы у вас, ее никогда не появилось. Очень горько и больно осознавать, что постоянно приходится подавлять в себе чувства любви и уважения к своей Родине и к народу, чтобы только не уволили и не сбросили в людскую нищету.
- Кто они – эти «москали», которые хотят нашей слабости?
- Те, кто лижут духа власти сладкие копытца.
- Почему тебе не отойти от них и воротиться в станицу, и перестать быть казенным. Отец твой – кузнец; дед был кузнецом.
- В нищету?! Я не подвижник. И я ведь тоже уже лизнул духа власти сладкие копытца. Наркоман идет на все, даже на убийство, чтобы сладкой дрянью утолить свое измученное тело, так и те, кто уже лизнул сладкие копытца, готовы убить любого, лишь бы их этих благ не лишили. Двум господам не служат сразу. Или раб ты у дьявола, или чадо ты Божие.
- А те, кто правит Русью, где?
- Ну, только не у Бога, - ответил Илларион.
- Да, да, да! – подтвердил Евгений. – И я не у Бога. Я, почему бежал из станицы? Помнишь, как бурак пололи? По гектару каждому дадут. Пока закончил последний ряд – первый зарос. Жара, дождь, ветер. Кому нужна такая жизнь?
- Ты прав, - согласился Михаил. – В начале было нас фермеров – тридцать шесть. Осталось – восемнадцать. Пятнадцать уже в Мире ином. Никто из них не дотянул до пенсии. А десять – и до пятидесяти.
- Ага! – мотнул головой Евгений. - А тут еще, какой-то там «кудрила» из Нижнего Тагила вообще предложил на пенсию с шестидесяти пяти лет отправлять.
- В Правительстве, похоже все «нижнетагильские», - сказал Михаил.
- Вот и отправить бы их всех обратно – на историческую Родину, - нарочито нахмурил брови Илларион.
- Ха, ха, ха! – громко рассмеялись казаки.
- Цыц! – Евгений приложил указательный палец к губам. – Молчать. В стране нет свободы слова. Хотите в каталажку загреметь? Ладно вам терять нечего.
- Как это нечего, - не согласился Илларион.
- Не уж то, думаешь – матушка сбежит? – засмеялся Евгений.
- Да пошел ты…, - обиделся Илларион.
- Да, ладно тебе. Прости друга.
- Бог простит.
- Страной никто не занимается, - сказал Евгений, - в смысле разработки и внедрения в политику государства социально-ориентированной практики в работе чиновников всех уровней власти. Сегодня все еще продолжается безудержное ограбление людей страны. Нищета поражает воображение любого, кто мало-мальски болеет за простой народ, но только не власти. Проехал я по станице – домов новых и добротных не более сотни. Сколько в станице жителей?
- Семнадцать тысяч, - ответил Михаил.
- Вот, вот!
- У кого дома новые, - сказал Михаил, - те – или на Севере работают, или фермеры. Все здоровьем платим. Хотя еще и у спекулянтов и перекупщиков дома добротные. Ну, те понятно – родня ворам. Милиция живет неплохо. Кто на трассе деньги «хлопает», кто речкой или прудиком обзавелся. Простому человеку это не поднять.
- Я вот тоже думаю, - сказал Евгений, - прудик в аренду взять.
- Не хорошо все это, - взволновано прошептал Илларион. - Как бы гром не грянул. Народ то почти весь как без Бога. Кровище людское рекой польется.
- В общем, так Миша, - сказал Евгений, - думайте сами, как вам дальше жить. В рапорте я напишу, что казаки – парни вы мирные и ваш бронепоезд стоит без запасных частей.
- Ха, ха, ха! Главное про баб не забудь указать, что под нашим контролем.
- Ха, ха, ха! Да, да! Ну, а где и как достать запчасти – сам решай. Если что – обращайся. Ведь – слава Богу, что мы казаки!
***
- Деда, деда! – вбежал во двор маленький мальчик. – Там, какие-то – три приблуды батьку Вашего спрашивают.
- Ванька! Какие еще приблуды? – переспросил Михаил.
- Да, там, - мальчик указал пальцем на калитку.
Михаил взглянул на калитку и увидел за ней трех уже не молодых мужчин. Подошел к ним. Один из мужчин спросил:
- Здесь ли живет, Тимофей Иванович Бульба?
- Да – это отец мой.
- Можно его позвать.
- Ну, заходите, что ли во двор, - сказал Михаил и прошел в дом.
Через минуту из дома вышел бодренького вида старичок.
- Кто будете – люди добрые? – слегка поклонился гостям старичок.
- Один из мужчин упал перед ним на колени, приложился лбом его сандалий и промолвил:
- Поклон от матушки моей и сестры Вашей Елизаветы Левиной из далекого Тель-Авива, земли Израиля у ног Ваших Вам оставляю.
- Лизка! – побледнел старичок. – Жива!
Мужчина поднялся с колен.
- Успокойтесь, успокойтесь, Тимофей Иванович, жива и здорова.
- Мне восемьдесят, тогда ей уже все семьдесят четыре года? – старичок присел на табурет, вовремя подставленный Антониной.
- Да, совершенно верно.
- Ну, что стоим? – привстал старичок. – Марш всем в хату.
- Бать, - Михаил удивленно посмотрел в глаза отцу, - я не понял? Вы еврей, что ли? Тогда, кто я? Как же так, батя? Я же Атаман казаков. Какой конфуз!
Старичок игриво взглянул на сына.
- Марш в хату, француз!
- Вот те – плакала баба, что девкой больше не станет! – выпалил Михаил и последовал в дом за отцом.
В доме все уселись за стол. Антонина и ее невестки расставили вареный картофель, рыбу, хлеб, соль; посередине стола водрузили бутыль четвертную с самогоном.
- Что племяш, - указал глазами на бутыль Тимофей Иванович, - с дороги, как?
- Спасибо, Тимофей Иванович, я не потребляю алкоголь даже с ушками Амана. Кваску бы.
- Добре! Тонька, квасу неси холодного!
- Слушаюсь, батька!
- Звать то, как вас?
- Имя мое Барух бен Мэнахэм Каган. Со мной два помощника – раввин Ариэль бен Птахья и раввин Барак бен Леви.
- А они, что не разговаривают?
- Они русского языка не знают.
- А тебя, Лизка научила?
- Да. Матушка мне говорила: «Знай русский язык. Если наш святой язык для общения с Богом, то русский язык для общения праведников между собой в раю».
Спрашиваю: «А английский, как?» Отвечает: «Язык он простенький и для общения всех людей на Земле только и приемлем».
- Свят, Свят, Свят! Господи, помилуй! – шепотом запричитал Михаил. – Укуси меня комар! У казачьего Атамана в хате жиды за трапезой. Кому скажи – рехнется.
- Тимофей Иванович, - попросил Барух, - расскажите – как все было. У матушки спрашиваю – она говорит, что очень смутно помнит.
- Мне тогда тринадцать лет было, - начал говорить Тимофей Иванович. – Евреи толпами бежали от немцев из Украины. У нас в станице остановились. Когда немцы стали отступать, то забрели и к нам. Пересчитали с помощью местного населения всех евреев, раздали им всем номерки с указанием даты и времени прибытия в комендатуру. Оттуда их свозили за станицу и расстреливали. Лизке и ее бабушке досталось одно время прибытия в комендатуру. Вывезли их. Стали по ним стрелять. Лиза испугалась. Сиганула в ров, затем из него, и шасть бегом в камыши. Немцы заметили и со смехом давай по ней «шмалять». Была зима, дикий холод. Темнело быстро. Немцы так ее и бросили. Ночью мой батя пошел в камыши зайца иль кого там промышлять и глядь – девчушка полураздетая лежит. Ножка левая перебита. Крови кругом полно. Приволок ее в хату. Было ей тогда семь лет. Три месяца ее выхаживали. Поняли, что жидовка. От соседей таили. Десять лет у нас прожила. Такой красавицей ходила. Потом приехали какие-то мужики с длинными черными волосами. Она их узнала, разревелась. Пожили у нас неделю и увезли ее от нас. Не хотела уезжать, но ни ехать тоже не может. Проводили. Ревел весь двор.
Через три дня красноперые заявились. Обыск устроили. Напоили мы их самогоном, дежурных «матрон» им подложили. Уехали довольные. И больше нас никто не трогал. Есть фотография, когда ей семнадцать лет было. Тонька, неси альбом!
- Слушаюсь, батька!
- Слава Тебе, Господи! Пронесло, - выдохнул Михаил.
Антонина принесла фотографию Елизаветы и передала Баруху. Он взял ее и стал рассматривать.
- Мама, мамочка, какая ты у меня красивая, - повторял Барух и с глаз его, по щекам катились и падали на фотографию крупные слезы.
Путники очень устали с дороги. Сходили в баню и рано уложились спать. Ночью Антонина выстирала всю их одежду, просушила и прогладила.
Михаил встал в шесть утра и принялся готовить технику. Сельскохозяйственная уборочная техника была старой и постоянно ломалась, а денег на покупку новой всегда не хватало. И никого: ни в районе, ни в крае не интересовало – как выживают простые фермеры.
К Михаилу подошел Барух.
- Здравствуй брат.
От этих слов у Михаила похолодело в животе. В нем одновременно смешались чувства ненависти к евреям и сострадание к маленькой Лизе. Он слышал – евреи много сделали неприятного русским, но мысль возвращала его к маленькой Лизе.
- Что же мы за народ, - думал он, - нас бьют, мы бежим. К нам бегут, те, кто нас бил, мы их принимаем, даем кров, и нас они опять изгоняют.
Барух не получил ответа и с пониманием не стал докучать больше вопросами. Но хрупкое равновесие нарушил подошедший Ариэль.
- Бокер тов, адони! Ма нишма?
- Что? – нервно спросил Михаил.
- Он сказал, - пришел на помощь Барух, - Доброе утро, господин и спросил: как дела?
- Здорово! Прекрасно! – недовольно ответил Михаил.
- Шалом! Мэцуян! – перевел Барух.
- Хазак вэ эамц! – воскликнул Ариэль.
- Что он там про казаков брякнул? – Михаил кинул сердитый взгляд на Баруха.
- Да, нет, - рассмеялся Барух. – Он сказал Вам: Молодец!
- Ма шломха? – продолжил Ариэль.
- Как Ваше здоровье? – перевел Барух.
- Спасибо, в порядке, - ответил Михаил. – И скажи ему: пусть отстанет от меня. Мне не до разговоров сейчас с ним.
- Тода, бэсэдэр. Тафсик.
- Слиха;, - сказал Ариэль и вошел обратно в дом.
- Что он сказал? – спросил Михаил.
- Он сказал: Извините.
- Ну, Слава Богу!
***
Вечером гости и хозяева собрались за столом. Барух налил себе в стакан красного виноградного сока, встал и начал говорить первым.
- Друзья, мои! Я хочу предложить выпить за мир между всеми нами. Есть люди и в нашей среде и в вашей, которым мир между народами не позволяет жить в роскоши. Таких людей меньшинство, но они правят Миром, потому что мы все пассивны.
Сегодня днем мы ходили по станице и видели, как люди от нас шарахались.
- Конечно, - засмеялся Михаил. – Оделись бы нормально. А то: черный костюм тройка, белая рубашка и волосы длинные. Мне уже казачки в магазине: «Ты это что Миш – евреев у себя пригрел?» И хохочут, сучки. Я им говорю: «Это хорошие евреи». Они мне: «Ага! И спят зубами к стенке!»
- Вот, вот! – с грустью отметил Барух.
- А что вы за народ, Барух? – спросил Михаил. – И почему вас так ненавидят?
- Причина есть, - ответил Барух, - отрицать не буду. Мы древняя нация и со своей древней историей. По преданию – Бог предлагал всем народам Закон Благочестия в отношениях между людьми, называемый у нас, евреев, Тора. И только мы Его приняли. Для нас иудаизм — истинная вера, но мы не считаем, что другие религии обязательно ложны. Свое учение мы основываем на трех принципах: Библия, Храм и духовенство. Но храм разрушили, духовенство сошло на нет и появились некто – отступники или фарисеи. Эдакие мудрецы, которые взялись истолковывать Библию на свой лад. И тут в среде простых иудеев родился человек, в котором многие люди заподозрили мессию, способного освободить их от вековой нищеты.
- Иисус? – спросила Антонина.
- Да. Иешуа, - подтвердил Барух и продолжил. – Но, когда они поняли, что Он не даст им земных благ, то предали Его на распятие римлянам. Зато фарисеи увидели в Нем угрозу своим словоблудиям. После распятия Иешуа бен Мариам, они в течение шестисот лет создавали Талмуд и положили начало раввинистическому иудаизму. Раввины или мудрецы не несут в себе никакого священнического начала. Они просто истолковывают то или иное описанное событие прошлого или настоящего. Дают пояснения по некоторым жизненно-важным рекомендациям. Но там, где мудрец, там и лукавый. Люди постепенно стали уходить от Десяти Заповедей, полученных Моисеем от Бога на горе Синай. Зло и ненависть к человеку заполнили раввинистические фолианты. Гордыня породила множество сект и течений, которые размывали истинный смысл человеческого бытия – творить доброе. Также, как и Назаряне, и Измаилы, так и еврейский Мир раскололся на деструктивные течения и секты.
- А кто эти – Назаряне? – спросила Антонина.
- Христиане, - ответил Барух.
- А у христиан, какие секты? – спросила Антонина.
- Скорее конфессии, - ответил Барух. – Это католики, протестанты и григориане. Хотя, знаете, только Православные могут называться христианами. Остальных никто не выгонял. Сами, по-своему мудроблудию, отвернулись от Бога. Теперь вот молятся они, стоя спиной к Богу.
- А сионизм, что это такое? – спросил Михаил.
- Изначально – это было чисто светским движением, ставящим своей целью создание еврейского национального государства, затем оно быстро обнаружило свою укорененность в еврейской религии. Особенностью религиозного сионизма явился повышенный интерес к изучению Библии, долгое время находившейся в небрежении, вытесненной из традиции изучением Талмуда или хасидских трактатов.
- А хасиды кто такие?
- Это дите Талмуда. Причем – неблагодарное. Хотя и сам Талмуд иудаизму не подарок. Но здесь не тот случай, когда враг твоего врага мне друг. Хасиды опираются на каббалу – философско-мистическую – параллельную и отчасти альтернативную талмудической – линию. К сожалению, приходится признать, что большинство еврейства охвачено талмудистским раввинизмом и хасидизмом. Отсюда и исходит антигуманное проявление евреев по отношению к другим народам и, как следствие – всеобщая нелюбовь народов к евреям.
- Ну, с евреями понятно. А русских, почему не любят?
- Как только евреи предали забвению Заповеди Бога, они потеряли государство. Этническое самоопределение русских содержит в себе религиозный элемент – Христианскую веру, основанную также на этих Заповедях. Христианство – одно из направлений иудаизма в его гуманном проявлении. Оно получило свое большее распространение в бедной среде еврейского населения, затем перекинулось и на другие народы. Но как только Христианство охватывало более обеспеченную часть нации, то Заповеди Божие тут же входили с ними в противоречие. Сегодня Россия – Ковчег Божиих Заповедей, полученных Моисеем на горе Синай. Но Ковчег тонущий. Одержимые дьяволом целыми легионами уже растлевают Россию. К тому же, и над планетой меч ислама, холодным полумесяцем завис, и кровь невинных жертв с него стекает.
- А причем тут – ислам и меч?
- Понимаете: часто какое-нибудь дело начинают с благих намерений, а завершают кровопролитием. Так и с исламом. Тринадцать лет Мухаммед кротко терпел все унижения и оскорбления своих гонителей – соплеменников корейшитов. В деле распространения своей веры, он опирался на доказательства и убеждения, предписывая то же самое и ученикам своим, пока к собственному его изумлению, у него в распоряжении среди новообращенных не оказалась целая армия отважных и опытных бойцов – любителей набегов и грабежей. И он убедил себя, что эта власть дарована ему, как средство для достижения великих целей. Следствием чего появился, изданный им, манифест, в котором говорилось: «Различные Пророки были ниспосланы Богом для проявления различных Его свойств. Моисей был послан для проявления Его милосердия и промысла; Соломон – Его мудрости, величия и славы; Иса бен Мариам – Его правды, всеведения и могущества. Правду Его Он прославил чистотою своей жизни; всеведение – знанием сокровенных тайников человеческого сердца; могущество – чудесами. Но ни одно из этих свойств, однако, не оказалось достаточным, чтобы убедить людей; они не поверили даже чудесам Моисея и Иса бен Мариам. Поэтому я, последний из Пророков, послан с мечом! Пусть все, распространяющие мою веру, не прибегают ни к доказательствам, ни к рассуждениям, а убивают тех, кто отказывается повиноваться закону. Сражающийся за истинную веру, погибнет ли он или победит, получит во всяком случае блестящую награду.
Меч – есть ключ от неба и ада; все, обнажающие его за веру, получат в награду временные блага. Каждая капля крови, пролитая ими, каждая опасность и каждая невзгода, ими претерпеваемая, сочтется на небе за нечто, более достойное награды, чем даже пост и молитва. Если они погибают в борьбе, их грехи тотчас же стираются, и они переносятся в рай, чтобы упиваться там вечными блаженствами в объятиях чернооких гурий».
Нация, пренебрегающая Божиими Заповедями, подпадает под власть сатаны; теряет Монарха и государство. Слово у Бога. У сатаны – меч.
***
Гости из Тель-Авива прожили в станице шесть дней и собирались уже в обратную дорогу.
- Может еще, погостите? – предложил Тимофей Иванович.
- Спасибо, Тимофей Иванович, - засмеялся Барух. – С Вас и шести дней хватит. А то знаете: где еврей семь дней прожил – там уже Израиль.
- Да ладно тебе, живи сколько хочешь.
- Вот в этом ваша – русских – сила, Тимофей Иванович, и добродетель. Но Земля – обитель дьявола и добродетель в Ней не в почете. Где меч – там правда дьявола.
Барух обнял Тимофея Ивановича.
- Мир дому Вашему, дядька.
- Поклонись сестричке Лизоньке, - прослезился Тимофей Иванович. - Попроси прощения, что не искали. Бога мы, казаки, забыли, вот и не искали.
- Бог простит, дядя.
Михаил подошел к Баруху, взял за руку, потянул к себе и крепко обнял его.
- Прости, Барух за грубость. Будь с миром, брат из Тель-Авива.
- И ты будь с миром, Михаил, - Барух похлопал ладонью по спине Михаила.- Береги, казак Ковчег делами добрыми от правды дьявола и Мир спасется.