Юлия Ванадис
None so blind as those who won't see*
«Когда?»
Стол завален всяким хламом, в мутном просвете окна дым. Осень. Да, осенью всегда жгут костры. Едкая гарь заползает в приоткрытую раму, растекаясь по столу. Глаза щиплет от дыма, не от слез же, в самом деле. Мужчины не плачут.
Ищу. Ищу критическую точку, в которой я сломался: «Когда же? Когда?»
Небритостью щеки скребу полировку столешницы. Так лучше. Теперь хлам на столе загораживает телефон, можно уговорить себя, что его нет вообще.
Переворачиваю пирамидку песочных часов и тупо смотрю, как струится время, строя зыбкую маковку вечности. «Итак, когда? Когда же я сломался?» Разматываю время назад, как клубок. Ищу...
Вечер душит запахом горячей травы, перед глазами веера облаков. Жара. Рядом она. Тоже смотрит в небо и улыбается. Поворачиваюсь, понимая, откуда идет жар.
– Слушай, тебе не жарко? – осторожно касаюсь ладонью шелка ее волос и улыбаюсь в себя. Все слова сказаны. Те, единственно правильные слова, от которых так зябко вздрагивали ее тонкие плечи и предчувствием победы (или беды?) загорался взгляд, когда я осторожно сужал круги неслышных шагов…
– Нет. Хорошо, – бисеринки пота блестят на висках, в синеве приоткрытых глаз плещутся обрывки облаков.
Она так хороша, что больно дышать. «Вот оно как бывает», – стучит в висках. А впрочем… Я уже знаю – теперь будет так, как хочу я.
Еще неделю назад я даже не подозревал, что она живет в моем мире. Надо же. Хотя, тогда мой мир был совсем другим – стремительным и запутанным до невозможности.
Бесконечная погоня за эмоциями, превратившая драйв в беговую дорожку… Вроде как земля уходит из-под ног, но понимаешь, что стоишь на месте. Жадными глотками вливаешь адреналин, но жажда и разочарование не уходят. Похоже на агонию, когда с тупым остервенением стремишься искать новые удовольствия, но тебя уже не привлекает льнущая податливая плоть. Легкость прощаний, да и не прощаний вовсе, скорее, смена пригородных электричек. Где уже на следующей станции, не вспомнить названия предыдущей.
А что теперь?
Теперь иначе. Кто-то нажал стоп-кран, и мой поезд замер на безымянном полустанке. Вместо прогорклости машинного масла вдыхаю запах горячей травы, запутавшийся у нее в волосах. Она струится под моими ладонями, как ласковый горячий песок. Я вывожу на нем свои узоры, и плевать на ветер, который пытается мне помешать – нарисую новые, еще лучше.
С первым прикосновением ее губ, мир изменился. Я не могу понять, хорошо ли это.
– Может, будем возвращаться? Темнеет, – в небесных глазах появляется мой силуэт.
– Конечно, как ты хочешь, – жар потихоньку плавит меня, скоро я стану похож на бесформенную глыбу пластилина. Представляю себе это кошмарное зрелище...
– Разве я сказала что-то смешное?
– Нет, это я так, – пытаюсь убрать улыбку с лица. Бесполезно, оно уже опластилинилось. – Сейчас едем.
Нахожу свое отражение у нее в зрачках. Надо же… Она совершенно ничего не понимает. Хотя, это и не удивительно – она еще не умеет бояться того, чего уже боюсь я.
Возвращаюсь в осень.
Песок в часах перетек. «И когда только успел?» Переворачиваю прозрачный столбик и продолжаю искать...
Друзья почти перестали звонить. Устали. Что ж, их можно понять. Вот уже месяц, как мне побоку не только они, но и работа… Плевать!
Мой мирок замкнулся в тесной съемной квартирке, где только она и я. Но не просто я, а тот я, который счастлив. Пусть все не так гладко, как хочется, но она рядом, она смотрит детскими и одновременно порочными глазами. Она моя. Она делает мой мир лучше, теплее, правильнее. Я перестаю думать о каких-то глупых мелочах – теперь о них думает она. Теперь у меня наконец-то есть дом. Тот дом, куда хочется вернуться.
– Давай поедем к морю, еще пол-лета впереди, – на хорошеньком личике замерло ожидание, – я так давно не была на море.
– Поедем, – честно обнадеживаю, одновременно прикидывая, что СТО подождет. Или не подождет? Черт, похоже, пора пошевелиться.
Осторожно выныриваю на поверхность и внимательно рассматриваю развалины своей жизни. Надо оценить масштабы катастрофы. Да, за последний месяц много изменилось: куча проблем радует размерами, друзья почти ненавидят, а мою должность занял другой. «Быстрый, гад!»… Осматриваюсь. Ничего страшного, все поправимо. Я должен все поправить. Я же теперь не один, теперь у меня есть она, есть для чего.
Поправляю.
Окрыленный своей любовью, пашу как вол. Она злится, ей не нравится, что меня постоянно нет. Ветер недовольства сметает самый легкий слой песка с гладкой поверхности нашей любви, попадает в глаза и временами противно скрипит на зубах.
– Почему я все время одна? – в голосе слезы. – Ты понимаешь, что я не могу целыми днями сидеть в этой дыре в каком-то тупом ожидании. Если я тебе больше не нужна, так и скажи… Ты меня не любишь!
– Чушь, – ее категоричность раздражает. – Ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю.
– Не заметно, – капризно кривит губы и отворачивается.
«Люблю?» – знак вопроса тут же переходит в уверенность. – «Конечно. Иначе, зачем!» Становится немного обидно. Я не говорю ей, что все это для нее, что самому мне ничего не надо. Зачем говорить? Я думаю, что все и так понятно.
Мне понятно. Но песок режет глаза, и я начинаю пропускать ее звонки. Один, другой, третий... Потом, все потом. Сейчас надо выровнять покосившуюся пирамиду моей жизни. Скорей-скорей...
Поднимаю взгляд. За окном по-прежнему жгут костры.
Холодный ветер разгоняет едкую белесь и срывает новую партию жертв с оголившихся веток. Хочется пить, видимо от дыма, но куда-то идти – нет. Теплая столешница ласкает щеку, песок медленно стекает в никуда. «Все-таки, когда?..»
– Ты опять уезжаешь? – в ее голосе боль перемешалась с отчаянием.
– Да, так надо. Пойми, это – работа, – пытаюсь быть жестким.
– А я снова останусь одна?
– Подумаешь, всего-то пару дней, – смотрю в темный колодец зрачков и чувствую себя скотиной, потому что могу не ехать. Но пацаны обещали после встречи ночную рыбалку, говорят: «Места – супер». Не станешь же ей такое объяснять.
– Не уезжай! – этот голос рвет стальные канаты нервов, только истерики мне не хватало – сдаюсь.
«Что не сделаешь для любимой женщины?»
Остаюсь. Отмываюсь от практически сказанной лжи и чувствую себя почти святым. Она здесь, рядом, горячим дыханием растапливает у меня в груди жесткие кристаллы недовольства. В моем доме ласковый штиль, я опять счастлив. «Да, я действительно ее люблю!»
Друзья крутят у виска и ледяными голосами просят меня к телефону. Пусть, им не понять.
– Они меня ненавидят, – смотрит на меня и ждет, когда скажу, что это неправда.
Не скажу. «Они действительно тебя не переносят. И меня, похоже, с трудом». Отворачиваюсь к окну, там пыльное лето. «Вот из-за чего мне нечем дышать».
– Не говори ерунды, – почему-то злюсь.
– Ты ничего не видишь! – в надломленном голосе уже привычные нотки близящейся истерики.
«А она права. Я действительно ничего не вижу, кроме нее».
Чувствую, как ноги постепенно вязнут в песке и мне все тяжелее сделать шаг в сторону.
Назло ей начинаю обращать внимание на других женщин. Просто смотрю по сторонам. Та, и вон та, и вот эти две. «Ничего удивительного», – успокаиваю себя, – «я молод и нет ничего странного в том, что я смотрю на красивых женщин. У меня есть любимая, а все остальное – не больше, чем шалость».
С удвоенным рвением бросаюсь в работу. Мой мир пока не достроен, он постоянно требует от меня чего-то еще, еще и еще…
– Я хочу на море. Ты обещал, – упрек лопается во мне гадким мыльным пузырем.
Черт, я совершенно забыл про это ее море. «Какое может быть море, когда все только-только пошло на лад. Поставщики обещали на этой неделе все подписать, завтра надо доделать договора…»
– Ты меня слышишь?
– Конечно. Поедем-поедем, – невнятно бубню, мысленно делая правки в договоре.
Во рту привкус досады, ноги вязнут еще глубже. Черт, скоро я весь окажусь покрытый песком.
Задыхаюсь.
Опять осень.
В горле противно скребет – надо попить. А лучше, выпить. Хотя… пробовал – не помогает – обезображенный, скрюченный мозг выплескивает в атмосферу миллионы тонн негатива… Тошно.
С каким-то остервенением пытаюсь рассмотреть сквозь стекло хоть какой-то изъян среди этих долбаных песчинок. Нету! На их фоне чувствую себя полным уродом. В бешенстве переворачиваю часы. «И на кой они мне вообще сдались? Ах да… я сломался. Когда же?..»
Лето безжалостно душит.
Начинаю пристальней смотреть по сторонам. Хочу стряхнуть с себя этот ненавистный песок. Я не дам себя в нем похоронить!
– Может, не поедешь? – в сини глаз надежда и упрек, голос театрально дрожит.
– Это работа! – спокоен до отвращения, лучше бы я кричал.
– А как же я?
Нет. Меня больше этим не купишь. Хватит!
Молча захлопываю дверь.
– О, какие люди! – друзья все еще не верят в мое возвращение и цинично смеются в лицо. – Как это тебя отпустили?
– Я пока еще сам решаю, где мне быть и с кем, – смеюсь в ответ и, тихо ненавидя за этот смех всех, в первую очередь себя, мчусь навстречу теплому и вязкому зову такого недавнего прошлого.
Блеск бездумного веселья слепит, музыка гулким эхом стучит в животе. Вокруг столько распахнутых тел, смеющихся губ и призывных взглядов. Как же давно я тут не был. Вожделение скатывается в низ живота сладким ядом. Прищурив глаза, спешу захлебнуться собственной похотью. Выбираю жертву.
Она, красивая, дерзкая и сексуальная. Она нагло смеется мне в лицо и молча спрашивает: «Ну и?» Так же молча смеюсь в ответ: «Деточка, ну а что с тобой еще? Разговоры разговаривать? А ты себя вообще слышала? Ты, правда, думаешь, кому-то могут быть интересны все твои «ну», «клёво», «жесть»? Ты пуста, как барабан, яркий такой, шумный барабан. И единственное, что с тобой можно делать, это...»
Ночь преломляет мир. Я чувствую себя полубогом.
Утром, криво улыбаясь, подбираю одежду с пола. Спешу натянуть на себя вчерашний день, провонявший насквозь запахом пота и сигарет. Он омерзителен. Частичная амнезия – моя мечта. Судорожно ищу по карманам телефон. «Фух, не звонила! Значит, пронесло. Обязательно надо позвонить домой». Думаю о том, что сейчас буду говорить, а в голове еще и еще раз прокручивается оглушительная и разрушающая мозг ночная фраза: «Какая же ты классная, детка!» Неужели это был я? Бросаю косой взгляд на спящую «детку» – не так уж и красива. Ночь мгновенно прокручивается в обратную сторону… Пошленький эпизод из дешевого порнофильма, от одного воспоминания рвотные спазмы подкатывают к горлу. Скорее, скорее. Дверь, лифт, ключи от номера. Горячая вода, отрезвляя, стекает по лицу – легче...
– Привет. Как ты?– в моем голосе совершенно искренняя забота. – Соскучилась? Ну, перестань, – улыбка расползается по лицу. – Да, сегодня тоже буду очень занят. Сейчас едем в … – слова так гладко льются из меня, что я сам начинаю себе верить.
Отключаю телефон и с облегчением вздыхаю: «Теперь пора».
Друзья одобрительно похлопывают по плечу:
– Как ты?
– Супер, – ухмыляясь, чувствую новый день.
Под копирку срисовываю его со вчерашнего. Зачем? Похоже, у меня есть цель – пресытиться своей похотью до отвращения, опуститься на дно, измазаться грязью. Когда ее станет много, она сама начнет отваливаться кусками. Испачкаться, дабы очиститься! Бред? Конечно бред, но звучит красиво.
«Может, я просто порочная тварь?» – заговорщически подмигиваю своему отражению в зеркальце заднего вида и, отбросив ненужные вопросы, ныряю на самое дно.
Струйка песка в часах, словно живая – невозможно оторвать взгляд.
«Почему я? Почему в них никогда ничего не ломается?»
Время втягивает в воронку свои песчинки, и мне начинает казаться, что этот бессмысленный водоворот и есть моя настоящая жизнь… Резкий взмах руки – хлам шумно разлетается по полу. Тонкий звон разбитого стекла бальзамом стекает по пересохшему горлу.
«Стоп. Это еще не все. Вспоминай, когда?..»
Выныриваю. Судорожно глотаю воздух. Сбежал, хотелось сбежать раньше, но...
Осторожно заглядываю в себя: «С возвращением, дорогой. Теперь ты рад?»
Непонятное чувство вины остро печет в груди всю дорогу домой. Хочется взвыть: «Я должен был продержаться до конца, да заворота кишок! И я продержался. Уходя, мне не хотелось даже обернуться». Господи, кому я это говорю?..
И что теперь?
Наконец-то возвращаюсь домой. Оказывается, я так долго тут не был.
Яркий, пронизанный солнцем и синью ее глаз день. Я их видел там, на дне, чувствовал затылком, но мне нельзя было оборачиваться. А теперь я смотрю в них, и мои ноги подкашиваются. Я знаю, что эти глаза горят только для меня, и от этого осознания мое сердце разрывается на части. Хочется прошептать: «Спасибо! И за что мне досталось такое чудо!» Хорошо, что не забыл купить по дороге цветы.
– Привет, – почти задыхаюсь. – Как ты тут без меня?
– Нормально, – в голосе что-то новое, сразу не понять.
Потом, все потом…
Хочется захлебнуться нежностью ее тела, хочется задохнуться этим счастьем. Моя любовь стала еще ярче, она так слепит глаза. С разбега бросаюсь в ласковый песок ее тепла и...
– Я ждала тебя, чтобы отдать ключи, – вдребезги разбиваюсь о бетон. Какая-то тварь что-то подмешала в мою любовь, и теперь она словно затвердевшая лава.
Медленно, очень медленно соскребаю себя с бетона.
– Что это значит? – тупое оцепенение растеклось липкой слизью.
– Мне надоело. Я ухожу, – в голосе ни боли, ни упрека – ничего. Только равнодушие.
Что это? Передо мной совершенно чужая женщина. Где та прекрасная девочка, от которой перехватывало дыхание, и которой я готов был посвятить всю свою жизнь? О, как она была нежна и ласкова, как трепетна и обволакивающа. Где она?..
Под грохот захлопнувшейся двери прихожу в себя.
Меня обманули!
Хочется разнести весь дом. В бешенстве мечусь среди стен, как загнанный зверь. Понимаю, что жизнь – дерьмо. «Как она посмела разрушить наш мир? Мой мир!» Плохо все: от отражения в зеркале до ржавости воды из крана, а внутри кипит целая бездна ненависти. Хочется выть. Это даже не плохо, это как-то смертельно плохо, и это не просто тоска, это какой-то абсолютный, безысходный нуль.
Пытаюсь сосредоточиться на боли. Не выходит. Опять это имя, этот голос, этот запах… Черт-черт-черт!
Окружающий мир моментально превратился в пустое место, в немыслимо бесконечную Вселенную, которая не имеет ко мне ни малейшего отношения. Мой мир рухнул. Создавать его заново еще раз даже в голову не придет, он был идеален, он был совершенством. Создать что-то, даже отдаленно напоминающее его, немыслимо. На это не просто нет сил, этого даже представить себе невозможно. С кем? С кем, с кем, с кем?..
Дым окончательно разъел глаза.
Что ж, осенью всегда жгут костры. А чем эта осень отличается от других? Лишь тем, что я почувствовал себя мертвым? Но осени на это плевать, да и мне тоже.
Что было дальше?
Через неделю я вдруг понял – не умер. Я просто стал нормальным, таким, каких много. Таким, который ничем от других не отличается, а просто живет себе: ест, спит и боится всего на свете.
Я не скучал по ней, нет. Все было не так. Просто меня с ней никогда и не было. С ней был другой – тот, яркий и смелый, которого она себе придумала. А я совсем обычный – бесцветный. Оказалось, я и скучать не могу, потому, что мне даже скучать страшно.
Зато я могу бесконечно задавать себе один и тот же вопрос: «Когда же я сломался?»
*Нет более слепого, чем тот, кто не желает видеть (англ. пословица)